А. Сахаров (редактор) - Александр II
Каково генералу Радецкому? У Столетова один перевал, а у Фёдора Фёдоровича – Балканы, и это при скудости резервов.
Не успел чай выпить, как заехал начальник разведки Дунайской армии полковник Артамонов. За обедом завязался откровенный разговор. Артамонов поделился с Радецким полученными сведениями от разведчиков-болгар. Их агентурные сообщения подтверждали данные Столетова: Сулейман-паша направил армию на Шипку, но опасность не снята и в районе Разграда и Осман-Пазара.
– Наступление на Шипку, предполагаемое генералом Столетовым как главное, не явится ли вспомогательным – покажет время, – заявил Артамонов. – Тем паче есть сообщения, что Мехмет-Али-паша начал перестановку своих таборов.
– Именно этого я и опасаюсь, полковник. Полковник Лермонтов из Еленского отряда сообщил полковнику Борейте, что наткнулся на укреплённые позиции неприятеля, выбил его и по пути преследования встретил значительные турецкие силы…
– Надеюсь, вскорости всё прояснится.
– Тогда мы сможем варьировать резервами, а пока повременим. Хотя генерал Столетов настойчив.
– Его можно понять, пока он один принял на себя первый удар.
– А болгарские дружинники, полковник, оказались стойкими солдатами.
– В патриотизме, ваше превосходительство, болгарам не откажешь. Мои лучшие разведчики – болгары.
– Николай Григорьевич рассказывал, жители Габрово и близлежащих сёл снабжают защитников Шипки провиантом и водой.
– В русском солдате они справедливо видят своего освободителя. Ваше намерение в отношении Еленского отряда, если не секрет?
– Намерен утром двинуть к Елене 4 –ю стрелковую бригаду, а генерала Драгомирова к Златарицу.
– Но это же, ваше превосходительство, совсем протиивоположное Шипке направление?
– При всём моём уважении к генералу Столетову, полковник, я не окажу ему до поры серьёзной помощи. Позиция у него выгодная, фланги неуязвимы. Ко всему прочему, повторяю, рассматриваю движение Сулейман-паши как демонстрацию.
Дорога тянулась вдоль узкого гребня гористого кряжа. Кряж начинался от Габрово и поднимался до наивысшей точки на Шипке – горы Святого Николая.
С кряжем вместе уходила через перевал и далее к югу, в Долину Роз, каменистая дорога. Сейчас её прикрыли от рвущихся через Балканы турок солдаты-орловцы и дружинники генерала Столетова.
По дороге от Габрово на Шипку, пренебрегая постоянным обстрелом, ставшим особенно опасным с момента, когда таборы Вессель-паши заняли Лысую гору, поднимались болгары с хурджунами, ведя в поводу осликов, гружённых всякой провизией, с перекинутыми через седёлки флягами с водой. Встречая Столетова, кланялись низко, спрашивали, могут ли они не стыдиться за своих войников? И довольные словами русского генерала, отвечавшего им на чистом болгарском языке, говорили, указывая на поклажу:
– Русским братушкам и нашим войникам угощение.
Покидая Шипку, увозили раненых, не поместившихся в санитарных фурах, обещая вскорости быть на перевале снова. С любовью смотрел Стоян на этих мужественных людей, не боявшихся свиста пуль и разрывов снарядов. Не окажи они помощи защитникам Шипки, сидеть бы солдатам голодными. Эти интенданты, пока они зашевелятся… А крестьяне не только продукты, но и воду доставляют.
Однажды в землянку к Стояну Райчо Николов ввёл старика-болгарина, сухого, с лицом, изрезанным глубокими морщинами, в кожаных постолах, полотняной рубахе навыпуск и овчинной безрукавке.
Сняв барашковую папаху, он степенно поклонился поручику. Николов предложил старику сесть, но тот отказался.
Поставив у ног торбу-джаги, старик принялся вынимать оттуда огромную пшеничную булку, кольцо домашней колбасы, вяленое мясо, брынзу, кусок сала, связку лука и ещё что-то, завершив всё тыквой-горлянкой с вином.
– На добр час! На добр час! – проговорил старик.
Стоян недоумённо посмотрел на капитана. Райчо, уловив его взгляд, сказал:
– Дядюшка Марко из Тырново, брат покойного мужа тётушки Параскевы. Узнав, что дядюшка Марко собрался на Шипку, тётушка Параскева приехала к нему из Систово с подарками для нас.
Старый болгарин извлёк из хурджина расшитый красными нитками льняной рушник, протянул Николову, что-то сказав. Райчо ответил, при этом хитро посмотрев на поручика.
При имени тётушки Параскевы Стоян тотчас же подумал о Светозаре, и на душе сделалось тепло и радостно. Они с Райчо предложили старику отдохнуть, но тот замахал руками, заговорил торопливо. Николов перевёл:
– Дядюшка не стесняется нас, но говорит: обратная дорога не короче, а своим домашним он обещал обернуться в три дня…
Проводив старика версты три, Стоян и Николов возвращались на позицию, когда солнце поднялось высоко над горами.
– Габровцы уверяют, на Шипке зима коварная, – заметил Николов. – Это и дядюшка Марко подтверждает.
– Я слышал, – кивнул Стоян. – Морозная и ветреная. А бывает, вдруг польют дожди – и снова мороз. Я, Райчо, уже сейчас ночами чувствую холод.
– Снега перевал заметают, отрезают дороги, ни подъезда, ни подвоза, а наши солдаты одеты худо, не для местной зимы. Люди говорят: скорей бейте турка и спускайтесь в Казанлык.
– Хорошо бы, да предвижу – надолго мы засели здесь. И всё Плевна.
– Осман-паша приковал к себе армию.
– Слушай, Райчо, тишина какая, птицы поют.
– Турки обедать собрались, намаз[60] творят. – Николов и Узунов вошли в землянку. – А почему ты не спрашиваешь о Светозаре?
Стоян посмотрел на капитана:
– Но что мог сказать о ней дядюшка Марко, когда не видел её?
– Он говорит мало, но для тебя слишком много. Тётушка Параскева наказывала: «Светозара шлёт поручику Стояну, какой дружит с капитаном Николовым, привет и желает доброго здоровья». А тот рушник Светозара посылает тебе, поручик. – Райчо хитро посмотрел на Узунова. – Ты доволен?
– Лучше бы я услышал эти слова от неё.
– Уверен, твоё желание когда-то сбудется. – Николов взболтнул тыкву-горлянку и, плеснув в кружки вина, сказал: – На щастие, поручик!
С Лысой горы, не смолкая, били по перевалу турецкие пушки. В селении Шипка началось оживление. В бинокль Столетов наблюдал, как строились в боевые колонны таборы. Вытянувшись лентой, извиваясь змеёй, они двинулись к перевалу.
– Прикажите приготовиться к отражению атаки, – сказал Столетов Рынкевичу, отрывая глаза от окуляров. – Сулейман-паша судьбу испытывает. Передайте полковнику Толстому и капитану Николову быть готовыми отразить фланговый удар. Батареям с горы Святого Николая обстрелять Лысую. Попытаться подавить их огонь.
– А как фугас?
– Взорвать, когда первый табор минует участок…
Солдаты орловцы и брянцы, болгарские дружинники заняли боевые позиции.
Загромыхали орудия на горе Святого Николая. Взлетели к небу груды камня и щебня. Турецкие батареи, обстреливавшие перевал, перенесли огонь на гору. Завязалась орудийная пальба. Круглая батарея перевала вела обстрел дороги, по которой двигались таборы.
Полковник Толстой, собрав командиров рот и дружин, отдавал последние перед боем распоряжения. Дружине Николова и Стояна надлежало отразить наступление таборов Рассим-паши, засевших на Лысой горе…
В полдень турки двинулись на приступ. Над табором заколыхались зелёные знамёна, призывно выкрикивали муллы:
– Бисми-ллахи-р-рахмани-р-рахим![61]
– Расчехлить полковые стяги и стяги ополчения, – приказал Столетов. – Усилить орудийный обстрел колонн. Контратаковать, допустив на короткую дистанцию!
Турки приближались.
– Николай Григорьевич, пора взорвать фугас, – сказал Столетов ещё раз посмотрел на дорогу.
– Когда первый табор минует тот выступ, взрывайте.
Таборов ещё не было видно, но Саушкин уже слышал топот множества ног, густой гомон. Василий Дьячков проговорил:
– И мороза будто нет, жарко.
Из-за поворота показались первые нестройные ряды, а следом повалил весь табор. И тут за горой, будто земля разверзлась, грянул взрыв. Поликарпа качнуло, в ушах зазвенело и зашумело. К небу, клубясь, поднялся столб огня. Турки остановились в замешательстве.
– Братушки! – Капитан Попов, командир третьей дружины, вскочил на бруствер. – Напред! Напред! На бой!
Роты орловцев и брянцев, болгарские дружинники опрокинули турецкий табор. Столетов видел, как после взрыва фугаса дрогнули и побежали задние таборы. А отсечённый табор смяли и погнали болгары и русские солдаты.
– Велите играть отбой, – сказал Столетов.
Перед самым рассветом Александру II привиделась длинная анфилада комнат, и он, сам переходящий из залы в залу. Кто-то невидимый мгновенно распахивает перед ним белые, с позолотой двустворчатые двери.
