Монтегю Джеймс - Альбом каноника Альберика
Обзор книги Монтегю Джеймс - Альбом каноника Альберика
М. Р. Джеймс
Альбом каноника Альберика
Сент-Бертран де Комменж представлял собой заштатный городишко, лежавший на отрогах Пиринеев, недалеко от Тулузы и еще ближе от Банер де Люшон. До революции там располагалась резиденция епископа и сохранившийся с той поры кафедральный собор по сей день привлекает некоторое количество туристов. Весной 1883 г. это захолустье, каковое я едва ли могу удостоить имени города, ибо там не насчитывается и тысячи жителей, посетил некий англичанин из Кембриджа. Он горел желанием взглянуть на церковь Св. Бертрана и, в то время как двое его друзей, не являвшихся столь страстными поклонниками старины, остались в гостинице в Тулузе, пообещав присоединиться к нему на следующее утро, чтобы продолжить путь, спозаранку заявился в городишко. Им руководило твердое намерение заполнить свой блокнот и использовать несколько дюжин фотопластинок, дабы описать и запечатлеть все заслуживающие внимания детали высившейся на холме, господствуя над городком, изумительной красоты церкви. Для осуществления этого замысла ему требовалось на целый день заполучить в свое распоряжение церковного служителя. Грубоватая дама, содержавшая гостиницу «Шапо Руж», послала за служителем (которого, отдавая себе отчет в неточности данного названия, я все же предпочту именовать ризничим), и, когда тот явился по вызову, англичанин нашел, что он представляет собой любопытный объект для наблюдения. Интерес вызывала отнюдь не внешность этого низкорослого, истощенного, морщинистого старикашки, почти неотличимого от точно таких же служек, коим несть числа по провинциальным церквам Франции, а его странная манера держаться, указывавшая на подавленность и робость. Он нервно ежился, горбился и затравленно озирался, словно боялся в любой момент подвергнуться нападению врага. О том, донимает ли старика мания преследования, терзает ли нечистая совесть, либо он обычный затюканный подкаблучник, вечно боящийся взбучки от своей женушки, англичанину оставалось только гадать. Конечно, проще всего было принять на веру последнее предположение, однако что-то наводило на мысль о существовании более серьезного источника страха, нежели самая сварливая старуха. Впрочем, англичанин (назовем его Деннистоуном) был слишком занят блокнотом и фотокамерой, чтобы уделить своему спутнику больше чем несколько случайных взглядов. Когда же ризничий все же попадался ему на глаза, всякий раз оказывалось, что тот либо сидит скрючившись на одной из великолепных скамей на хорах, либо и вовсе пытается вжаться в стену. Через некоторое время Деннистоуну стало не по себе: он решил, что бедный старикан проголодался, но боится уйти, опасаясь, как бы любознательный иностранец не стянул из церкви епископский посох с набалдашником из слоновой кости или висящее над купелью запыленное чучело крокодила.
— Почему бы вам не пойти домой? — спросил он наконец — Свои заметки я вполне в состоянии закончить один. Если угодно, вы можете меня запереть. На все про все у меня уйдет по меньшей мере часа два, а вы, наверное, озябли. Разве не так?
— Боже мой! — воскликнул маленький человечек, похоже, ввергнутый этим предложением в неописуемый ужас, — Как, оставить месье в церкви одного? Да о таком даже помыслить нельзя! Нет, нет: два часа, три, сколько угодно — мне все равно. Я позавтракал и совершенно не мерзну, хотя премного благодарен месье за его доброту.
«Ну и ладно, любезнейший коротышка, — подумал Деннистоун — Мое дело было предложить, а раз ты отказался, так изволь терпеть».
До истечения назначенных двух часов все достопримечательности — алтарные сиденья, огромный, хотя и ветхий орган, ширма для клироса, оставшаяся со времен епископа Джона де Молеона, а также сохранившиеся витражи, гобелены и церковная утварь — были тщательнейшим образом осмотрены и описаны. Ризничий при этом неотступно следовал за Деннистоуном, но при этом испуганно озирался чуть ли не на каждый из тех странных звуков, какие часто можно услышать в обширном и пустом помещении. Правда, иные из раздававшихся здесь и впрямь казались необычными.
— Один раз, — рассказывал мне впоследствии Деннистоун, — откуда-то сверху, с колокольни, донесся тонкий металлический смех. Будучи уверен в том, что мне это не померещилось, я бросил вопрошающий взгляд на своего ризничего. Побледнев как смерть — у него побелели даже губы, — тот пролепетал нечто совершенно невразумительное.
— Это он… то есть там никого… Дверь заперта…
— Где-то с минуту мы молча смотрели друг на друга, но никаких других объяснений не последовало.
— И еще одна незначительная странность несколько озадачила Деннистоуна. Он рассматривал висевшую за алтарем большую, потемневшую картину: одну из серии, посвященной чудесам Св. Бертрана. Разобраться, что именно там изображено, не представлялось возможным, но, к счастью, ниже имелась латинская надпись:
Qualiter S. Bertrandus liberavit hominem quern diabolus diu volebat strangulare.
(Чудесное избавление Св. Бертраном человека, удушения коего вожделел дьявол.)
Деннистоун обернулся к ризничему с улыбкой и шутливым замечанием не устах и пришел в полную растерянность, узрев старика стоящим на коленях: он судорожно сжимал руки, на лице отражались мольба и мука, а по щекам струились слезы. Разумеется, Деннистоун сделал вид будто ничего не заметил, но не мог при этом не задаться вопросом: «Как может быть, чтобы подобная мазня оказывала столь сильное воздействие на кого бы то ни было?» И ему показалось, будто ключ озадачивавшему его весь день странному состоянию духа ризничего найден. Надо полагать, у несчастного старика мания. Только вот что за мания?
Было уже около пяти часов, короткий день подходил к концу. Церковь начинала заполняться тенями, и в предвечернем сумраке слышавшиеся весь день звуки — приглушенные шаги, отдаленные голоса — зазвучали отчетливее и словно бы настойчивее.
Ризничий — впервые за весь день — начал выказывать признаки нетерпения, а когда блокнот и фотокамера были наконец убраны, у него вырвался вздох облегчения. Подошло время звонить Angelus.[1] Он торопливо повел Деннистоуна к западной двери, ведущей в колокольню. Несколько рывков за неподатливую веревку, и высоко наверху зазвучал, разносясь над соснами и устремляясь вместе со струями горных ручьев вниз в долины, гулкий голос большого колокола Св. Бертрана, призывавший обитателей этого холмистого края вспомнить о явлении ангела той, кого он нарек Благословеннейшей из жен. Затем с таким чувством, словно впервые за тот день на маленький городок снизошел глубокий покой, Деннистоун и ризничий вышли из церкви.
