Эйдзи Ёсикава - История Хэйкэ
Цунэмунэ выслушал регента с восторгом. Задание понравилось ему своей значимостью. Кроме того, ему открывалась возможность дальнейшего продвижения при дворе. И, договорившись о дне, когда он принесет ответ Ёринаги, Цунэмунэ откланялся.
Встреча Цунэмунэ с Ёринагой началась неблагоприятно. Министр не отважился на какой-либо комментарий, кроме сдержанной фразы:
– Значит, Тадако хотят видеть императрицей? – вслед за которой последовала кислая улыбка.
После бессвязного разговора, продолжавшегося еще какое-то время, непрямые попытки Цунэмунэ добиться ответа были вознаграждены. Ёринага в конце концов спросил:
– Это срочный вопрос? Требуется ли дать ответ немедленно?
Убедившись, что таково было желание императора-инока, Ёринага, оказав на Цунэмунэ давление, попытался выведать причины, помешавшие регенту прийти к нему лично. Ссылки на государственные дела, не позволявшие Тадамити покинуть двор, не удовлетворили его, но наконец Ёринага сказал:
– Я не возражаю, чтобы Тадако стала императрицей, но настоятельно требую: ее должны объявить супругой императора на его коронации; я против ее переезда ко двору простой наложницей. В этом случае я вынужден буду отказать. Должны быть даны полные гарантии, что она будет императрицей.
Ответ Ёринаги был предъявлен императору-иноку и регенту, и они приняли условия. Вскоре после этого Тадако была допущена ко двору. Но прошло некоторое время, и регент пришел в смятение, получив от императора-инока распоряжение заменить Тадако на девятнадцатилетнюю Симэко, любимую служанку госпожи Бифукумон. Та несколько лет участвовала в обучении и воспитании Симэко и планировала, что эта девочка, которая была дорога ей, как любимая дочь, должна стать супругой ее сыну Коноэ. Услышав, что Тадако выбрали, не спросив ее мнения, госпожа Бифукумон резко отругала мужа, императора-инока, и убедила его переменить решение.
Узнав об этом, Ёринага пришел в ярость и почувствовал себя чрезвычайно униженным. Ускользали его шансы на могущество и почет. Решив, что его воля должна восторжествовать даже над волей императора-инока, он обратился за поддержкой к отцу.
Фудзивара Тададзанэ, отец Ёринаги, достиг возраста семидесяти двух лет и уже давно отошел от дел и жил в своем летнем дворце в Удзи, что входил в храмовый ансамбль Бёдоин. Как старейший из придворных дома Фудзивара, он все еще пользовался достаточным влиянием, к тому же с императорским домом его связывали не только родственные отношения по материнской линии, но и одна из его дочерей являлась первой супругой императора-инока. Его карьере можно было позавидовать. Он с честью служил двоим императорам подряд и занимал несколько высших постов в правительстве. Даже пребывая в отставке, Тададзанэ не отказывался от пышности и церемоний, подобающих персоне очень высокого положения, и знать из столицы продолжала посещать его во дворце. Несмотря на все качества, позволившие ему стать удачливым придворным, Тададзанэ имел слабость, которая, казалось, противоречила всему, за что он выступал: он любил своего младшего сына Ёринагу – слишком сильно любил – и из-за какого-то любопытного несовпадения темпераментов крайне враждебно относился к старшему сыну, регенту Тадамити.
Внезапный приезд Ёринаги в Удзи заставил тонкие веки под седыми бровями Тададзанэ нервно задергаться. Он слушал сына молча. Но несчастный и унылый вид сына в конце концов вынудил его распрямиться, словно он собирался с остатками своих сил, и высказаться так:
– Ладно, ты не должен из-за этого так сильно расстраиваться. Я не настолько стар, чтобы не смог похлопотать для тебя перед его величеством. Съезжу к нему и прослежу, чтобы дела поправились. Сегодня я сделаю исключение и рядом с тобой поеду верхом в столицу.
Дело оказалось не таким простым, как надеялся Тададзанэ. То под одним предлогом, то под другим ему отказывали в аудиенции у императора-инока; его письма возвращались без ответа. Прошло две недели, и оказалось, что он ничуть не продвинулся вперед. Наконец придворный Цунэмунэ уговорил Тададзанэ согласиться на встречу с регентом, у которого Цунэмунэ получил обещание аудиенции. Еще один месяц пролетел без надежды на обещанную встречу, и совершенно изнуренный, с болью в сердце Тададзанэ вернулся в Удзи.
Пришла зима, декабрь, а с ним и весь год приближался к концу. Лишь несколько дней оставалось до того момента, когда двор откладывал свои обычные занятия ради сложных церемоний встречи Нового года, и в это время Ёринага опять появился в Удзи совершенно обезумевший. Симэко была официально допущена ко двору, и последняя возможность настоять на притязаниях Тадако ускользала.
На рассвете Тададзанэ поднял своих вассалов и слуг. От дыхания волов в утреннем воздухе висели белые венчики, когда карета Тададзанэ тащилась по замерзшей дороге в Киото. Только к ночи добрался он до дворца, где только бивачные костры стражников во дворе давали какой-то свет. Крупные градины отскакивали от ячеистых крыш; сёдзи были откинуты и двери распахнуты, чтобы впустить Тададзанэ. Его провели в приемную, и там он стал ждать с выражением совершенного отчаяния на лице. Он приготовился ждать до тех пор, пока не вмешается смерть. Равнодушные часы проходили в жестокой борьбе чувств: гордости, любви, тщеславия, безрассудной страсти. Наконец император смягчился и соблаговолил явиться. Не сумев устоять перед слезами и мольбами престарелого Тададзанэ, он соизволил сдаться.
В Новый год Тадако была провозглашена новой императрицей, а в марте, коронованная, она стояла рядом с императором-ребенком.
Регент, находивший палящую жару в июле невыносимой, удалился в свой дом вне стен Киото и при дворе появлялся редко. Однако Ёринага был неутомим, устремляя свою неуемную энергию на многочисленные мелочи службы. Его внезапные появления в различных ведомствах правительства вселяли ужас в сердца младших чиновников и доводили придворных до изнеможения, делая их еще более апатичными, чем всегда. Как близкий родственник юной императрицы, Ёринага осознавал свое высокое положение и прилежно занимался делами правительства, полностью уверенный в будущих плодах своих трудов. Как советник мальчика-императора, он теперь заменил фактически, если не по должности, своего брата-регента, и вокруг него группировались приверженцы. Было очевидно предпочтение, которое он отдавал при дворе дому Гэндзи перед домом Хэйкэ. Когда монастыри в Наре угрожали направить на столицу тысячи вооруженных монахов, для переговоров с ними Ёринага отправил не Киёмори, а Тамэёси из дома Гэндзи.
Тададзанэ, давно вышедший из возраста активной деятельности, еще раз появлялся при дворе, где он числился почетным министром. Все его усилия теперь были направлены на поддержку Ёринаги. Втайне решив, что никакое дело не следует оставлять незавершенным, он намекнул императору-иноку, что состояние здоровья и способности Тадамити делают его неподходящим исполнителем обязанностей регента. Но, когда он услышал, что Тадамити отказался уходить в отставку, опасаясь, что Ёринага приведет страну к распрям и кровопролитию, Тададзанэ в ярости отправился в архивы Императорской академии, где хранились семейные записи и большая печать дома Фудзивара. Все это он забрал и передал на хранение Ёринаге, тем самым показав, что отрекся от своего старшего сына Тадамити и назначил Ёринагу своим наследником и преемником.
В 1151 году императору-ребенку Коноэ исполнилось тринадцать лет. Примерно в то же время у него стало ухудшаться зрение, и он постоянно клал на глаза подушечки из красного шелка. Регент Тадамити, к которому у юного правителя возникла сильная привязанность, нашел искусного лекаря, недавно вернувшегося из Китая, и направил его к императору. Усиливавшиеся недомогания императора волновали Тадамити, и он часто навещал мальчика, стараясь его утешить приятными беседами. Вид этого хрупкого подростка, с рождения заточенного в темных дворцовых комнатах, пленника своего величественного сана, жертвы и марионетки окружавшего его дикого соперничества, вызывал у Тадамити глубокую жалость. Он не мог не думать, насколько существование юного императора далеко от счастливой жизни. Отгороженный неукоснительными ритуалами двора, что знал он о безудержных радостях беспечного детства? Хотя бы раз играл ли он зимой в снежки; носился ли весеннею порой под расцветающими деревьями; плескался ли как водяной чертенок в летних реках и нежился под горячим солнцем; или карабкался по горам осенью и кричал с их вершин так, что напряженные легкие были готовы лопнуть? Сомнительно, однако, чтобы Тадамити когда-либо задумывался о своей роли в создании этой бледной, трогательной фигуры.
В 1155 году, 24 июля, на семнадцатом году жизни император Коноэ скончался. Его правление длилось менее пяти лет. Народ скорбил по кончине императора. Отца Коноэ, императора-инока, сразило это горе, а госпожа Бифукумон была безутешна.
