Вадим Нестеров - Люди, принесшие холод. Книга 1
Лицом к лицу — не осмелился.
А ехал отряд к русской слободе Тишанке, где, как предполагал Нитар Доржи, должен был заночевать русский переводчик.
Безумный царевич не ошибся — Бакунин действительно был в Тишанке и выехать из нее не успел — люди Нитара взяли слободу в осаду.
Казалось, смерть играет с Бакуниным, как кот с мышом — отпустив на секунду, снова подгребает к себе лапой. Вот она вновь посмотрела ему в глаза, и на сей раз некому было заступить ей дорогу — никто из калмыков не желал примерить на себя судьбу Джалчина.
Спас Бакунина не калмык, а русский. Избавление пришло как в кино — в последнюю секунду, буквально накануне калмыцкого штурма слободы к Тишанке подошел посланный губернатором Волынским отряд под началом донского старшины Осипа Поздеева. Калмыкам пришлось отступить, хотя их предводитель и успел утолить свою жажду крови — шестеро жителей Тишанки, не вовремя покинувшие свои дома, были пойманы калмыками и собственноручно заколоты их предводителем.
После этого поражения Нитар Доржи обезумел окончательно — хохочущим демоном он метался от Волги до Дона, сея огонь и смерть: «по донским городкам на пашнях и в лесах многих мужеска полу колол, а женска, в том числе и сущих младенцев, пересквернил, и лошадей и скот отгонял, где сколько найти мог, также многих и из калмык побивал до смерти». Дело дошло до того, что Нитар попытался напасть на губернатора Волынского, ехавшего водным путем из Царицына в Дмитриевск. Русские войска, отправленные губернатором на подавление мятежа, положили около сотни калмыков, да шесть десятков захватили в плен, но самого Нитара Доржи взять не сумели. Даже несмотря на то, что Нитар-Доржи был наголову разбит подполковником Заозерским, и «как у них был бой владелец Нитар-Доржа без ружья и без платья, наг, только в одних штанах и без шапки и бос и не на оседлой лошади со оставшими своими калмыками о два конь побежал в степь». Там и ушел от погони.
Известное дело — калмыка в степи ловить это, примерно, как рыбу в речке голыми руками хватать. Здесь без хитрости не обойтись, здесь крючок нужен.
И крючок был найден.
Нитара Доржи по наущению уже отставленного русского губернатора Волынского удавили в юрте шелковой лучной тетивой родные братья во главе с Дасангом. Причем, взяли мятежного хана с большим трудом: «чрез великую силу его связали, и хотел де Дасанг его живова к губернатору прислать, но будто он противу четверых зело долго боронился силою своею, отчего и надсадил себя и так уже будто лежа связаной умер».
Удавили не из страха, а спасая себя и свой народ. Как писал сам Бакунин, Дасанг, видя многочисленность российских войск, направленных против калмыков, и, понимая, что Нитар вот-вот раздует всеобщее восстание, которое ничем, кроме тотальной резни калмыков русскими солдатами закончится не может, «принужден брата своего Нитар Доржу за вышеписанные многие его злодейства удавить, и сам приехал к губернатору Волынскому с раскаянием о разорении братьев своих, все вины возлагая на умерщвленного брата своего Нитар-Доржу».
14 сентября бывший губернатор самолично осмотрел привезенный труп внука хана Аюки и, убедившись, что враг мертв, велел похоронить. Вскоре Волынский отбыл в Казань, куда еще в июле указом Сената был переведен губернаторствовать, и задержался в Астрахани исключительно для того, чтобы свести счеты. Таковы были нравы в тот жестокий век, что даже высший государственный сановник в просвещенной империи месть ставил превыше службы.
Уехал из Астрахани и бывший переводчик Бакунин, только не в Казань, а в Петербург. Пути Волынского и Бакунина разошлись навсегда: Василий Михайлович был уволен с должности переводчика при губернаторе и переведен на службу в Коллегию иностранных дел, секретарем Калмыцких дел.
Такова была награда государева за всю его тайную службу. Не поскупились, надо признать. Известно же — за богом молитва, а за царем служба не пропадет. Бакунина перевели в столицу, дав ему неплохую должность.
Государство свою благодарность высказало, но это все, чем оно могло отдариться. Остальное надо было делать самому.
ГЛАВА 19. Враг народа
Что делать, если твоя жизнь кончена в 26 лет?
Разведчик — профессия одноразовая. В случае провала он выгорает как фальшфейер — дочиста, до утилеобразного состояния. И больше его использовать в привычном качестве нельзя. То есть теоретически можно, но на практике никто этого делать не будет. Можно, наверное, и заново снарядить выгоревший фальшфейер, но гораздо проще распаковать новый. Так и с разведчиками — по старым тропинкам ему вход заказан навсегда, а менять специализацию на какую-то принципиально иную дорого, долго и неразумно: проще нового подготовить. На то, чтобы подготовиться к работе «на калмыках», у Бакунина ушла вся его предыдущая жизнь. Что же ему теперь — татарский учить, чтобы за Волынским в Казань ехать? Глупо.
А с другой стороны — наш герой больше ничего не умел в жизни, кроме как работать «на земле». Значит… Значит, надо все начинать с нуля и осваивать новую профессию.
Когда я говорил, что путь в калмыцкие улусы был Бакунину заказан, я ничуть не утрировал. Для пояснения расскажу один случай.
Несколько лет спустя, в 1731 году он, уже в качестве работника МИДа, сопровождал китайское посольство, отправленное императором Поднебесной к калмыкам. Заметьте — не в Российскую империю, а к калмыкам: это немного объясняет уровень реального «подданства» кочевого народа. Бакунин, естественно, сопровождал китайских послов не просто так: его задачей было сбить у китайцев желание к дальнейшему развитию международных связей с русскими кочевниками. Посольство неспешно двигалось к Саратову, и Бакунин охотно объяснял послам, что едут они к сущим дикарям, дел с которыми лучше не иметь, так как у «того калмыцкого народа обхождение во всем подобно зверскому, а не человеческому». На самом деле русский дипломат намеренно тянул время, дожидаясь, когда новый астраханский губернатор Иван Измайлов провозгласит Цэрэн-Дондука ханом.
Бакунин должен был довести китайцев только до Саратова, но там внезапно выяснилось, что Василий Беклемишев, еще один давний спец по калмыкам, собиравшийся принять у тезки посольство в Саратове и везти его дальше в улусы, заболел и ехать не сможет. Измайлов же уже отбыл в Астрахань. Казалось бы, кому, как не Бакунину, с его опытом и языком, вести китайцев к калмыкам? Ан нет — в письме, отправленном нашим героем из Саратова, явно сквозит растерянность и даже испуг (хотя, как мы помним, он был далеко не робкого десятка).
Бакунин пишет, что китайских послов держать дальше в Саратове нужды и причины нет, но если с ними придется ехать ему, то могут случиться «нежелательные конфузы». Во-первых, пояснял Бакунин, «калмыцкие владельцы ко мне злы и потому мои к ним представления действа иметь не будут, и до своих с китайцами конференцей могут меня не допустить». Во-вторых, «хотя б я того от них и домогся, но оные по своей злости при китайцах не будут меня с таким почтением принимать, как надлежит присланного от двора». В конце письма он честно предупреждал царских сановников: «и тако надо мною хотя б и иного ничего не учинилось, но и интересом Ея Императорского Величества никакой пользы учинить будет невозможно, точию при таких чюжестранных послах могут учинить тем государственной стыд, за что и без ответа пробыть не могу».
Как мы видим, Бакунин честно описывает ситуацию, не особо себя щадя — ехать мне нельзя, потому что пользы от меня на переговорах быть не может. Даже если и жив останусь, почти наверняка при иностранных послах устроят мне такое унижение, которое я без ответа оставить не смогу, дабы не уронить престиж императрицы русской.
Что же произошло, за что калмыки были так злы на Бакунина? Все объясняется просто.
Нитар-Доржи, которого при жизни мало кто любил, и даже родные братья ненавидели и боялись, после смерти стал легендой. В самом прямом смысле слова — именно Нитар-Доржи является прототипом главного героя едва ли не самой знаменитой калмыцкой легенды о Миитр-Доржи-нойоне. Легенде, которую калмыцкий народ хранит в памяти уже практически триста лет.
Очень уж красивая тогда получилась история. В ней есть все, что требуется для эпического сказания: и неистовый герой, и несметные полчища врагов, и беззаветная храбрость, и безнадежная борьба, и людское коварство, и предательство братьев. Ну, а Бакунину, сами понимаете, в этой пьесе могла быть отведена только одна роль — того самого коварного злодея. Стоит ли удивляться, что практически все калмыки ненавидели скромного переводчика лютой ненавистью?
Он прожил еще много лет, наш бывший переводчик и бывший разведчик. Новую профессию освоил — всегда был смышлен и трудолюбив. Служил честно, потихоньку продвигался по служебной лестнице. В 1748 году запросился в отставку по причине преклонных годов, предложив вместо себя своего сына Петра — детей Василий, как и положено было в бакунинском роду, к службе на калмыцкой ниве выучил превосходно. Но не сложилось, не пустили тогда Василия Михайловича на покой. Сбылась его давняя мечта, стал он незаменимым: не было тогда в России человека, который знал бы калмыков лучше, чем он. Вот и упросили тогда большие люди порадеть еще маненько Отечеству.
