Фиона Карнарвон - Леди Альмина и аббатство Даунтон
В феврале обитателей госпиталя «№ 48» воодушевил визит короля Георга и королевы Мэри. Конечно, леди Карнарвон доводилось встречаться с венценосной четой, она присутствовала на их коронации, разодетая в изысканнейшие шелка и в драгоценностях. Теперь Альмина приветствовала их в костюме сестры милосердия с большой накрахмаленной косынкой и передником до пола. Не изменились лишь ее вьющиеся волосы и широкая улыбка. Она никогда не упускала благоприятной возможности проявить свое обаяние и рассыпалась перед гостями в приветствиях. Те удостоили разговора каждого пациента, сестру милосердия и доктора, переходя из палаты в палату и расхваливая отличное оборудование и уровень ухода. Альмина, естественно, была счастлива от признания своих заслуг и с радостью принимала на следующей неделе дядю короля, принца Артура, герцога Коннаутского.
Короля и королеву сопровождали адмирал Луи Баттенберг и сэр Томас Майлс, высокопоставленный член Королевского армейского медицинского корпуса. Адмирал Баттенберг был немецким князем и кузеном Георга V. Он сорок лет отслужил в Королевских военно-морских силах и являлся первым морским лордом с 1912 года. Луи Баттенберг начал было составлять планы военно-морского флота на войну, но мощная волна антинемецких настроений вынудила его подать в отставку. Как и семья Альфреда де Ротшильда, оказавшаяся на двух противодействующих сторонах, королевская семья Великобритании вынуждена была признать, что некоторые ее члены могут иметь иные пристрастия. Эта проблема назрела к лету 1917 года, когда антигерманские настроения приобрели столь непримиримый характер, что король Георг издал указ, изменяющий фамилию королевской семьи с Саксен-Кобургов-и-Гота на Виндзор.
Преданность отечеству была чрезвычайно болезненной проблемой в 1917 году. Закон о воинской службе от января 1917 года ввел обязательный призыв в армию для всех холостяков в возрасте от девятнадцати лет до сорока одного года. В мае в их число включили состоящих в браке бездетных мужчин. Но хотя к 1917 году армия получила еще восемьсот тысяч человек, количество солдат, способных биться на передовой, падало. Состоящие на службе могли воспользоваться только половиной отпуска, на который имели право. Обида на тех, кто, по их мнению, не выполнял свой долг, росла день ото дня.
На Западном фронте трупы молодых людей громоздились на полях сражений. В июне 1917 года англичане добились значительного успеха, взяв выступ у Мессинских высот близ Ипра с помощью иной тактики – расстановки мин перед артиллерийской атакой. Но стремительность наступления была потеряна из-за восьминедельной задержки перед началом следующего штурма. После стратегического успеха под Мессином и относительно небольших потерь союзников окрылили высокие ожидания. Разгром при Пашендале втоптал их в грязь.
Битва началась 31 июля и длилась до начала ноября. Это было очередное взаимное безжалостное изматывание с тяжелыми снарядами, круглосуточными смертоносными ударами, сотрясающими оборонительные линии и нейтральную полосу между армиями. Земля, болотистая даже засушливым летом, была изуродована взрывами, оставляющими после себя зияющие воронки, заполненные водой, грязью и трупами. Затем хлынул дождь и лил каждый день за исключением трех суток в августе. От грязи не было спасения. Окопы рушились, заживо хороня людей; линии укреплений тонули в слякоти. Везде царили грохот и страх от угрозы газовой атаки. В зависимости от выпущенного количества отравы газ порой становился еще одним докучливым раздражителем, но, опускаясь удушающим туманом, вызывал слепоту. При сильных газовых атаках легкие буквально растворялись. Существовало множество способов погибнуть на Первой мировой войне.
Люди из Хайклира, небольшой отряд, вступивший в армию летом 1916 года, прошли обучение и воевали во Франции уже шесть месяцев, ухитрившись избежать пуль. Теперь они сражалась в Пашендале. Девятнадцатилетний Стэн Херрингтон продержался несколько месяцев, но в сентябре был сражен намертво. В октябре пришла очередь Томми Хилла. Его жена Флоренс извелась в его отсутствие, лелея каждое письмо, отказываясь поверить, что ее Томми не вернется. Его тело, как и многих других в Пашендале, так никогда и не было найдено.
Получив извещение о гибели мужа, Флоренс решила ждать лучших новостей. Возможно, женщина верила, что его взяли в плен. Флоренс ждала и ждала, пока двумя годами позже, после перемирия, не осознала в конце концов, что ее муж мертв. Она так и не вышла замуж повторно. Когда родился ее племянник, его назвали Томми в честь дяди, которого он никогда не знал.
Генри Кроули сражался под Ипром в 1917 году, получил ранение и был направлен в госпиталь леди Карнарвон. Он уже воевал в Галлиполи, а также пережил Сомму. Его родители проживали в Бетнал-Грин в Лондоне, так что могли навещать сына. Пребывая в непрекращающейся тревоге три предыдущих года, они попрощались с ним, когда Генри вновь уехал, чтобы присоединиться к своему батальону во Франции. На этот раз письма перестали приходить, и, как и многие другие родители, отцу и матери осталось лишь навестить могилу с его именем во Франции. Он был убит в мае 1918 года.
В какое же упоение после подобных удручающих историй привело Альмину появление на пороге особняка на Брейнстон-сквер Дэвида Кэмпбелла! У нее не было вестей о нем с тех пор, как он покинул Хайклир. «Она устроила мне необыкновенный прием», – писал он, а затем вихрем повлекла наверх, чтобы показать свой чудесный госпиталь и повидать пациентов. Леди Карнарвон, впечатленная награждением Кэмпбелла военным крестом, заставила героя пообещать, что тот заедет на следующей неделе, чтобы вместе с ней пообедать в ресторане.
16
Долгожданный конец
Хайклир 1917 года населяли призраки. Замок был фактически на запоре; единственным членом семьи, проводившим большую часть времени дома, оставалась леди Эвелин. Лорд Карнарвон сновал между Лондоном и поместьем, в зависимости от состояния здоровья и необходимости заниматься хозяйственными делами. Альмине не хотелось оставлять госпиталь на Брейнстон-сквер без присмотра, но она беспокоилась о дочери и иногда по уик-эндам приезжала побыть с ней.
Ева скучала по Порчи, чувствовала себя одинокой и неприкаянной; в свои шестнадцать лет ее вступление в жизнь омрачало нескончаемое страдание всего народа. Без привычной суеты госпиталя, которой наслаждалась Ева, в доме царило уныние, и, невзирая на присущую ей склонность усердно корпеть над уроками, в счастливое будущее верилось с трудом. Протоптанная дорожка для девушки ее положения – сезон дебютантки, ведущий к удачному замужеству, – представлялась чем-то вроде балаганного спектакля на фоне тягот, переживаемых страной. Ева с нетерпением ожидала поездок в город, посещения родителей и буквально пожирала письма от брата, связывавшие ее с большим миром.
Когда отец навещал замок, они ужинали в парадной столовой, усевшись под портретом Карла I кисти Ван Дейка. Чудо дома, подобного Хайклиру, состоит в том, что, хотя вокруг него кипят перемены, суть его остается неизменной. В стабильности вещей кроется некое успокоение. Ева временами ощущала одиночество, но никогда не чувствовала себя совершенно потерянной, пребывая в домашней обители, где провела всю жизнь, олицетворявшей незыблемость ее семьи.
Ева и ее отец всегда были привязаны друг к другу, теперь же беседы о делах поместья, войне и госпитале сплотили их еще теснее. Лорд Карнарвон страстно желал вернуться в Египет и возобновить труды всей своей жизни, а Ева, столь же зачарованная изысканностью древнеегипетского искусства, любила слушать его планы о возобновлении раскопок. Время от времени приходили весточки от Говарда Картера, который вступил в армию в Каире и был прикомандирован к Департаменту разведки военного министерства. Он писал лорду Карнарвону, что выполнил кое-какую работу в Долине царей, но до окончания войны не могло быть и речи о настоящем деле.
Единственной темой, которую Карнарвон по своей природной сдержанности предпочитал не обсуждать с Евой, было его беспокойство по поводу того, как избежать передачи части земли Хайклира государству. С 1916 года началась политика реквизиции земель для производства большего количества продуктов, с выплатой компенсации владельцам. Но лорд Карнарвон находил официальную сельскохозяйственную политику абсурдной. Он писал сестре в декабре 1916 года: «Большинство сельскохозяйственных планов, выносимых на общественное обсуждение, настолько глупы, что это не поддается никакому описанию. Как будто сеять зерно на общественной земле так просто». Он прилагал все возможные усилия, чтобы держать в поместье достаточное количество людей для продолжения работ на фермах, и был убежден, что это более эффективный способ получить максимальную отдачу, чем отдавать землю для обработки чужакам по поручению правительства. Карнарвон попросил своего давно работающего управляющего, Джеймса Резерфорда, подать прошение властям с просьбой освободить от призыва Блейка, старшего садовника. «Намного важнее, чтобы госпиталь продолжал функционировать, получая свежие фрукты и овощи, нежели навязать Блейку несвойственную ему работу».
