Дмитрий Барчук - Александрия-2
Часть третья
Со мной
Настоящих буйных мало, Вот и нету вожаков.
Владимир ВысоцкийГлава 9. Реинкарнация
Село Краснореченское Томской губернии.
Сентябрь 1840 года
Сашенька возвращалась из леса с корзинкой, наполненной до краев спелой брусникой. Ягоды были плотные, цельные и ничуть не кислые. Сколько ни съешь, все равно хочется. Вот братья-то обрадуются, когда она принесет им целое лукошко.
Родители у нее умерли давно, когда она была еще совсем маленькой. Поэтому ни маму, ни отца она почти не помнила. Жила Сашенька со старшими братьями, а грамоте обучал ее настоятель здешней церкви отец Поликарп. Поэтому Священное Писание девочка знала лучше всех наук и скоро стала очень набожной. Ей нравилось в церкви буквально все: и запах ладана, и расшитая золотом ряса, которую отец Поликарп надевал на праздничные богослужения, и скорбные лики святых на иконах, и мягкая, вкрадчивая речь старого священника.
А когда возле села поселился необыкновенный старец с длинной седой бородой и пронзительно-голубыми глазами, ее как магнитом стало тянуть к нему. А тут еще разговоры взрослых о его строгой подвижнической жизни, о чудодейственных способностях только подогрели интерес Сашеньки к дедушке Федору.
Теперь она ходила в лес только через винокуренный завод, рядом с которым в отдаленной избушке и жил Федор Кузьмич. И если ей доводилось украдкой увидеть его высокую и все еще статную фигуру либо за работой в огороде, либо беседующего с кем-нибудь из крестьян, Сашенька была счастлива.
Она уже много раз просила братьев поговорить со старцем, чтобы он взял ее к себе на обучение. Занимается ведь он с другими крестьянскими ребятишками! Но братья всякий раз отмахивались от надоедливой малолетней сестрицы, мол, не будет он с тобой даже разговаривать.
А сегодня день был особенный. После первых осенних заморозков неожиданно вернулось тепло, установилась солнечная и сухая погода. Воздух в полях и лесу был такой прозрачный и вкусный, что невозможно было им надышаться. Крестьяне благодарили Бога за теплые деньки и стремились использовать их с полной отдачей, каждый доделывал на земле, что не успел за лето. Листья на деревьях окрасились в волшебные цвета. Красные, оранжевые, желтые… всякие. И комаров уже не было. Чудесная пора в Сибири – бабье лето!
Старец тоже решил не упустить погожий денек и копал на своем огороде картошку. Даже эту простую крестьянскую работу он делал как-то особенно, не так, как здешние мужики. Подкапывая вилами картофельный куст, он не склонялся, а держался ровно и прямо. Мешки забрасывал себе на плечо, как пушинки, словно и не старик он вовсе, а молодой силач, для потехи нацепивший себе на лицо поддельную бороду. И по огороду нес он мешок, даже не замечая его тяжести, а сам все думал о чем-то своем – тайном и далеком.
Сашенька давно уже стояла у изгороди и смотрела на Федора Кузьмича. И вдруг решилась. Прогонит так прогонит. Она ловко перепрыгнула через забор и подбежала к нему.
– Не хочешь ли, дедушка, ягодок? – прошептала девочка, закрывая платочком красное от стыда лицо.
Он поднял голову от земли и посмотрел на нее своими голубыми, как небо, глазами.
– Спасибо за заботу, милая. А как тебя зовут?
– Александра.
Старец поднялся, стряхнул с рук налипшую землю и подошел ближе к гостье.
– Красивое имя. Александра, – повторил он его медленно, растягивая каждый слог. – А меня зовут Федором Кузьмичом. Но ты меня можешь называть просто дедушкой. Договорились?
Сашенька кивнула головкой.
Дедушка подошел еще ближе, склонился к ней и поцеловал ее в лобик.
– Ты не боишься приходить ко мне? Родители бранить не будут?
– У меня нет родителей, дедушка. Только братья. А они пусть бранят, – зашептала, подняв глаза, Сашенька. – Я вас полюбила… Я давно хотела убежать к вам. Говорят, вы детей грамоте учите. Возьмите меня к себе на обучение. А то я в церкви у отца Поликарпа все книжки перечитала. Да и учить ему меня недосуг. Семейство у него большое, и приход еще. А вы, говорят, много где бывали, многим наукам обучены. Я не глупая, я быстро выучусь. А я вам ягодок и грибов буду собирать. Вы же любите грибы, дедушка?
Федор Кузьмич вытер грязные руки о подол своей длинной холщовой рубахи и, поглаживая девочку по голове, ответил:
– Обучу, милая. Обязательно обучу. Без ягод и грибов. Просто от чистого сердца. Ты же ко мне по зову души пришла.
– Скажи, дедушка, а почему ты никогда не ходишь к исповеди и причастию? – как-то после урока спросила у него ученица. – Отец Поликарп за это на тебя сильно обижается. А попадья вообще называет тебя безбожником.
Этот наивный детский вопрос застал Федора Кузьмича врасплох. Он не сразу на него ответил:
– Я верю в Бога сильнее многих ваших прихожан. Но есть в моей жизни такая тайна, какую я не могу доверить даже священнику. Бог всегда в моей душе. Я делюсь с ним своими помыслами напрямую. И посредники мне в этом не нужны. Хуже тем несчастным, которые, не имея веры в душе, притворяются верующими. Они забывают, что Господь, великий сердцевед, знает не только наши помыслы, но даже наперед, что еще будем думать.
Подумав еще чуть-чуть, он добавил:
– А к причастию я не хожу, потому что уже отпет.
– Это как же? – удивилась Сашенька. – Ты же живой!
Федор Кузьмич улыбнулся, погладил ее по голове и сказал фразу, видно, из какой-то очень умной книжки:
– Есть много, друг Горацио, на свете, что и не снилось нашим мудрецам!
А вскоре отец Поликарп сильно заболел и слег в постель. Из Ачинска вызвали доктора. Тот осмотрел больного и сказал, что он безнадежен. И тогда по совету односельчан попадья, забыв все свои дурные отзывы о Федоре Кузьмиче, направилась к нему со слезами о помощи.
Старец пришел к умирающему. Сел подле него и просидел так в полном молчании около часа. А потом сказал:
– Нельзя судить о человеке, не зная его самого. Нельзя выносить скоропалительные приговоры. Все, что вы делаете и думаете, когда-нибудь вернется к вам. Я на вас зла не держу и вам не советую этого делать, если хотите поправиться.
Уже к вечеру священнику стало легче, и вскоре он встал на ноги.
Но больше никогда не поминал старца лихим словом и домочадцам своим строго-настрого запретил это делать.
Сашенька стала любимицей старца. Целые дни она проводила у него. Убиралась в келье, сопровождала в прогулках. А летом иногда даже оставалась на ночлег, ложась спать в телеге с сеном, стоявшей во дворе.
Все же как много знал Федор Кузьмич! Он мог часами рассказывать ей о святых местах и монастырях, о войне с Наполеоном и даже о далеких странах. Сашенька слушала его рассказы как зачарованная. Она, привыкшая к своему маленькому мирку: глухому таежному селу, простому крестьянскому труду, воскресным службам в бедной церквушке и общению с малообразованными людьми, – из рассказов старца неожиданно открыла для себя, что мир не заканчивается за околицей, Ачинском и даже Томском, что есть еще и другие города, красивые и большие; иные страны, где живут люди с желтой и даже черной кожей. В тех городах есть огромные храмы с золотыми куполами, а богатство лавр поражает всякого богомольца.
Шли годы. Сашенька взрослела и превратилась в статную девицу. И вот однажды она пришла к старцу очень грустная.
– Что случилось, Сашенька? – спросил Федор Кузьмич.
Вместо ответа девушка упала перед ним на колени и разрыдалась.
– Встань, встань, родная. Успокойся. Расскажи по порядку. Кто тебя обидел?
– Братья! – сквозь всхлипы произнесла она. – Они хотят выдать меня замуж, дедушка. А я не хочу выходить за нелюбимого. Я одного вас в этом мире люблю…
С его помощью она поднялась с колен и бросилась к нему на грудь, осыпав поцелуями его морщинистое лицо.
– Дорогой мой, родной мой, только ты есть в этом мире для меня. Ты один. И никто более мне не нужен. Мне кажется, что я уже когда-то была твоей женой. Не гони меня. Оставь. Буду рабой твоей навеки, – шептала Сашенька.
Федор Кузьмич стоял посередине кельи, не проронив ни слова, и только с силой вдавливал в бока сжатые кулаки.
Сашенька понемногу стала успокаиваться. Она опустила глаза вниз и увидела, что из-под длинной рубахи старца натекла лужа крови.
– О Боже! – вскрикнула девушка и отпрянула в сторону.
И только тогда она заметила, что его лицо белее снега, а по бокам на рубахе выступили красные пятна.
– Вы ранены. Но как? – Александра всплеснула руками и ринулась на помощь. – Раны надо перевязать.
Ей едва удалось дотронуться до окровавленного места, как старец перехватил ее руку и строго, глядя прямо в глаза, сказал:
