Церенц - В муках рождения
В то время, когда Ишханик читал это письмо, в комнату вошли Овнан, Хосров и Ашот. О бегстве греков все уже знали.
Тогда Ишханик прочел вслух полученное из Артануша письмо и добавил:
— Вот, почтенные друзья, какое положение. Я не могу отказать в помощи соседней области, где все жители — армяне, и они обращаются ко мне не только как к армянину, но и как к Багратуни, ибо, как вам известно, Артануш с незапамятных времен является вотчиной князей Багратуни.
— Кто владетель области, и кем написано это письмо? — спросил Гурген.
— Вот подпись: «Васкануш Багратуни. Игуменья, артанушсксго монастыря божьей матери». Это двоюродная сестра спарапета, известная своей мудростью и добродетелью в Тайке и в окрестных армянских областях.
— Что же вы медлите? Едем! — вскочил с места Ашот.
— Молодец, Ашот! — сказал, смеясь, Гурген. — Эту женщину причисли к той, за здоровье которой ты вчера заставил нас пить.
— Это же она и есть! Не надо терять времени, едем, — повторил Ашот.
Во время этого разговора Хосров, не проронивший ни слова, следил за Овнаном, который при имени Васкануш только слегка вздрогнул, но продолжал так же спокойно стоять.
— Поедем тогда! — сказал, громко смеясь, Гурген. — Что скажешь, Овнан? Жалко парня, смотри уже вооружился и надевает шлем.
— Поедем, — сказал Овнан и вышел.
Не прошло и часа, как около четырехсот пеших и конных воинов, имея с собой двухдневный запас еды, выступили из крепости Араманьяк и спешно двинулась в Артануш.
Отдохнув ночь, на второй день наш храбрый отряд подоспел в Смбатаван как раз вовремя: арабы, сражаясь на земляном валу, вот-вот должны были ворваться в село, Но на этот раз героем отряда был не Гурген. Яростный бой начал Ашот, а Гурген, не спуская с него глаз, два раза спасал его от опасности. Арабы, оказавшись в окружении, были разбиты наголову, и только несколько человек спаслось от смерти. Они сумели выбраться из вражеского кольца и бежали по карской дороге.
Окрестности села покрылись трупами, и река Чорох несколько дней подряд уносила их в Черное море. Жители села пригласили своих избавителей переночевать у них. Овнан предложил отдать пострадавшим крестьянам военную добычу. Воины свято выполнили его волю, а бедняки, лишившиеся пищи и крова, ибо села их дымились от пожаров, сочли себя за богачей и отпраздновали свое освобождение.
Когда утром Ишханик сказал военачальникам, что им подобает навестить княгиню, Ашот промолчал, а Овнан решительно заявил:
— Вам, мне кажется, надо пойти, а мне нет надобности, тем более, что я тороплюсь в Сасун.
Не успел он кончить, как в комнату вошел знакомый нам староста Татос и, поздоровавшись, сказал:
— Князья, княгиня Васкануш идет к вам выразить свою благодарность.
Только он кончил, как в сопровождении пяти старых монахинь вошла и сама княгиня. Она поклонилась всем и села.
Овнану бежать было некуда. Хосров, стоя рядом, слышал, как громко билось его сердце и как это сильное тело трепетало вместе с каждым его ударом.
Интересно было и положение Ашота, который спрятался от княгини за спиной Гургена.
Княгиня ласково поблагодарила всех за храбрость и душевное благородство и попросила то же передать всем воинам, проявившим столько доброты и братских чувств к народу.
Она кончила следующими словами:
— Большой отрадой было видеть в такое тяжелое для армянского народа время богатырей, чья воинская храбрость равна их добродетели и бескорыстию.
Сказав это, княгиня встала и добавила:
— Надеюсь, господа военачальники, сегодня вечером вы почтите наш монастырь своим присутствием и поужинаете с нами.
Сделав несколько шагов, она остановилась перед Ашотом.
— Сильную защиту ты нашел, князь Ашот, чтобы скрыться от меня. Но твоя храбрость опять прославила тебя. Слухи о твоих подвигах дошли до меня и порадовали. Я довольна тобой. Не могу не признаться, что ты сдержал свое обещание.
Ашот смущенно пролепетал несколько слов, а княгиня, остановилась перед Овнаном и устремила свой ясный взгляд на его горящие глаза, которые словно угасли в минуту. Он с трудом держался на ногах.
— Военачальник Овнан, не узнаешь меня?
— Мне ли знать тебя, княгиня? — сдавленным голосом ответил Овнан.
— Я дочь Васака Багратуни, Васкануш. Вспомнил теперь, не так ли?
— Да, княгиня, — таким же голосом сказал Овнан.
— Сегодня вечером увидимся?
— Как прикажешь, княгиня.
— Очень хорошо, — и поклонившись князьям, игуменья вышла из комнаты. Все, кроме Овнана, последовали за ней. Она села на мула и поехала по монастырской дороге.
Тогда Гурген сказал Ашоту:
— Ты прав, сынок, это необыкновенная женщина и, верно, похожа на царицу. Столько величия в ее движениях, голосе и речах, что поневоле тебя охватывает благоговение.
— А ты еще смеялся надо мной…
— Ты прав, я даже не осмелился сесть в ее присутствии. — Гурген обратился к Хосрову. — Но ты обратил внимание на Овнана? Лев обратился в кроткого ягненка, даже глаза потеряли свой блеск. Мне показалось, что он болен.
— Да, видно он нездоров.
— Сколько лет может быть этой женщине?
— Полагаю, что лет сорок пять.
— А выглядит много моложе. Монастырская жизнь: молится, ест, пьет, спокойна, бездетна.
— Нельзя судить так поспешно, Гурген, это легкомыслие. Кто может знать жизнь человека, какие тайны кроются в его прошлом. Княжна Багратуни — красивая, умная девушка. Что привело ее сюда, с берегов Евфрата на берег Чороха? Человеческое сердце, говорят, подобно морским глубинам. Мы смеемся, поем, шутим, едим, пьем, а толпа, которая не видит ран нашего сердца и не может читать на нашем лице, завидует нам. Зачем далеко ходить. Тот, кто видит тебя, божьей милостью умного, здорового, красивого, храброго князя царского происхождения, может только сказать: «Вот самый счастливый в мире человек». Но я, не будучи мудрым Соломоном, вижу, что какой-то червь подтачивает твое сердце, вижу на твоем ясном челе заботу, облако, бросающее тень на твою жизнь. Как же оказать, что Гурген счастлив? Так и ты — знай, что эта женщина в черном была создана для виссона и багряницы…
— Ты прав, Хосров, ты умнее меня.
— Боже упаси, я просто опытнее тебя, потому что гораздо старше и всегда старался извлечь пользу из виденного.
К счастью для Гургена, он остался недоволен пророчеством Хосрова, хотя проникся уважением к его прозорливости. Вошел Ишханик, который как родственник ездил провожать княгиню.
— Итак, волей-неволей мы и эту ночь должны здесь провести, раз даже военачальник Овнан обещал княгине быть у нее. Завтра мы вернемся в Араманьяк, а оттуда вместе поедем в Тортум.
— Очень хорошо, — сказал Гурген, — хотел бы я знать, что это за человек, занявший мою крепость?
— Какой-то негодный греческий князь. Я несколько раз предупреждал греческого спарапета, что захват Тортума — беззаконие, что Гурген Арцруни в императорских войсках — лицо известное, но он прерывал меня и говорил, что выполнит мою просьбу и прикажет не занимать крепости в течение года. Если же через год, мол, Гурген не приедет, то и не пытайся просить, кто знает, что с ним и каким опасностям подвергся он из-за своего дерзкого нрава. Но не прошло и года, как отношения у меня с греками стали враждебными, и они напали на Араманьяк. Слыхал я, что они захватили и Тортум. Что поделаешь, сынок?.. Мы несчастный народ, каждый считает своим правом разорять нас. А мы, растерянные и отчаявшиеся, бросаем собаке кусок, чтобы спасти другой. Я это вижу со дня своего рождения, и горе тем, кто придет после нас.
— Нет, Ишханик, этого не будет, лучше уйти из этого мира бездетным, чем уготовить нашим детям такую же судьбу.
В тот же вечер в одном из покоев монастырского подворья состоялся ужин, на котором ненадолго показалась и княгиня, оставив вместо себя монастырского священника.
Когда же после ужина гости собрались вернуться в Смбатаван, в комнату снова вошла княгиня и, пожелав всем доброго пути, обратилась к Овнану:
— Тебе и твоим сасунцам я не могу пожелать счастливого пути и хочу, чтобы вы погостили у меня еще несколько дней, ибо, возможно, эти нечестивцы-арабы скоро вернутся, чтобы отомстить за свое поражение. А так как я ваша соотечественница по Тарону, то надеюсь, не откажете мне в этой просьбе.
Овнан, который давно оправился от смущения, спокойно, с глубоким покорством ответил:
— Твое желание и просьба, княгиня, для нас священны, и мы сочтем себя счастливыми, если придется даже с опасностью для жизни послужить тебе и твоим близким. Это не только мое желание, но и всех сасунцев.
Эти слова были произнесены так просто, что ни в ком не могли возбудить подозрения, и даже Хосров не усомнился бы, если бы не слышал рассказа княгини Рипсимэ.
Утром княжеская конница рассталась с сасунцами, и Гурген, взяв слово с Овнана, что тот приедет к нему в Тортум, уехал вместе с остальными.
