Мария Фагиаш - Сестры-близнецы, или Суд чести
— Присутствовал ли тогда генерал Мольтке? — спросил Бернштайн.
Боллхардт открыл было рот и снова его закрыл. Напряженная тишина нарушалась лишь шепотом в последних рядах.
— Трудно сказать, — ответил он наконец неожиданно тихим для такого крупного человека голосом. — Там горели только свечи, так любил ротмистр… И пить приходилось много и вина и шнапса. А без мундиров все господа выглядели одинаково.
В зале громко рассмеялись, а Бернштайн, казалось, хотел взглядом уничтожить свидетеля за то, что тот отвечал так неуверенно.
— Ну а князя Ойленбурга, его-то вы все же узнали?
Но тут он зашел слишком далеко. Боллхардт выпрямился.
— Нет, насколько я знаю. — Он посмотрел на маленького адвоката с тем презрением, с которым обычно солдат смотрит на штатского. Резкость в его тоне свидетельствовала лишь о том, что либо ему заплатили недостаточно, либо Бернштайн вышел за оговоренные границы. Он также попросту опасался, что Ойленбург, князь и близкий друг верховного главнокомандующего, всегда сможет ему, простому человеку, отомстить.
Бернштайн, однако, не сдавался.
— Вы действительно уверены, что на вечерах у графа Линара никогда не видели князя Ойленбурга?
— Я уже сказал об этом, разве нет?
— Вы стоите под приягой.
Настойчивость Бернштайна смутила Боллхардта.
— Ну… может, я и видел его, а может, и нет… Откуда мне знать, столько лет прошло.
— Прошло всего только десять лет, — сказал Бернштайн.
— Так ведь даже на другой день не всегда можешь все вспомнить… Только свечи были… все пьяные…
Бернштайн признал свое поражение.
— Больше вопросов нет.
После того как Бернштайн не смог добиться от свидетеля высказываний, которые бросали бы тень на Мольтке или Ойленбурга, Гордон отказался от вопросов к бывшему кирасиру. После этого адвокат обвиняемого вызвал пять нижних чинов из гвардейского полка. Трое все еще служили, но в других полках. Все были моложе тридцати, все выглядели как типичные представители прусского пролетариата или крестьянства, и никто из них и слыхом не слыхал о тех женоподобных мальчиках, которых так обожали Александр Македонский или Калигула.
После быстрых вопросов, поставленных Бернштайном один за другим, они признались, что бывали на вечеринках у графа Вильгельма фон Хохенау, где со стороны некоторых офицеров подвергались противоестественным домогательствам. В подробности они вдаваться не захотели.
Наблюдая за солдатами, стоящими на месте свидетелей, Николасу вдруг пришла в голову мысль: как это Хардену удалось отыскать в целом полку именно этих пятерых. Несомненно, ему должен был помогать очень влиятельный человек. Внезапно его ушей коснулось знакомое имя, которое назвал последний свидетель, капрал Иоханн Зоммер. Какой-то момент Николас сидел, словно окаменев, так как капрал сообщил, что во время одной вечеринки в квартире фон Хохенау он был подвергнут насилию со стороны некоего майора Годенхаузена. Советник юстиции Гордон объявил, что это показание не имеет ничего общего с рассматриваемым делом, и снова восторжествовало мнение Бернштайна.
— Коллега Гордон ошибается, — пояснил он председателю суда. — Для этого процесса моральный облик майора Годенхаузена имеет большое значение. Точно так же, как и поведение других ближайших друзей генерала фон Мольтке. Всем известна поговорка: «С кем поведешься, от того и наберешься». Мой долг по отношению к моему манданту — найти доказательства, что истец имеет склонность к гомосексуализму, и я доказываю, что в кругах, в которых он вращается, гомосексуализм в порядке вещей.
Судья отклонил протест адвоката. Гордон сел, глубоко расстроенный. Своей попыткой он добился прямо противоположного эффекта: фамилия Годенхаузена которая в другом случае осталась бы незамеченной, стала теперь объектом всеобщего внимания.
Из всех свидетелей наибольшую ненависть к своим командирам питал капрал Зоммер за то, что они, споив его, заплатив деньги, да и просто приказав, сделали из него, честного крестьянского парня, что-то вроде проститутки. Никогда ему и в голову не приходило заниматься такими делами, пока он не попал к ним в руки. В казарме, правда, болтали, что у Хохенау бывают попойки, но толком он ничего не знал и, когда ему приказали явиться туда в наряд, он даже гордился этим. Только когда ему было приказано зайти в салон к офицерам, у него возникли первые опасения Что произошло в тот вечер дальше, он мог вспомнить только смутно. Или ему стало плохо от спиртного, или что-то подмешали ему в стакан, в любом случае он потерял сознание и очнулся в одной постели с голым мужчиной. Никаких сил защищаться у него не было. На другой день он нашел в своем кармане золотой.
Советнику юстиции Бернштайну удалось после многочисленных вопросов выяснить, что Зоммер и в последующем часто принимал участие в вечеринках у своего командира. Было видно, что молодой человек пытался своими показаниями быть полезным обвиняемому, но не решался, несмотря на настояния адвоката, признать, что генерал Мольтке участвовал в таких вечерах. Господин Харден, мол, показывал ему фото господина генерала, и ему казалось, что он его узнал, но теперь, когда он увидел господина генерала вживую, он совсем не уверен. Показания капрала были, несомненно, еще одним плюсом для генерала, тем более что речь в данном случае шла исключительно о том, чтобы доказать причастность к этим извращенцам князя Ойленбурга.
По окончании заседания Николас заказал в ближайшей пивной двойную порцию коньяка. Как повлияют показания капрала на супружество Алексы? Карьера майора, несомненно, погублена. Николас не испытывал никакого злорадного чувства, он ощущал только глубокую усталость и отвращение.
Глава IX
Алекса в четвертый раз читала заголовок статьи в газете, и до нее не доходил полностью весь ужас напечатанного. Каждый раз она надеялась, что что-то произойдет и все написанное окажется вздором. На первой странице, набранное жирным шрифтом, стояло имя ее мужа. Из солдат, выступавших свидетелями, она знала одного, и именно капрала Зоммера. В прошлом году он нес службу на манеже, где она часто ездила верхом. Однажды он сопровождал ее вместе с другими офицерскими женами за город, где проводились учения. Она припоминала, что это был стройный молодой человек с удивительно хорошими для унтер-офицера манерами. Он нравился ей, и она сожалела, что из-за классовых предрассудков она не может поговорить с ним ни о чем другом, как о лошадях и погоде. И вот теперь этот симпатичный молодой человек обвинял ее мужа в неких ужасных противоестественных проступках, которые Алекса все еще до конца не могла себе представить. Когда в апреле поднялся шум из-за статьи Хардена и когда Мольтке и Ойленбург оказались в опале, а Линар и Хохенау были обвинены в нарушении параграфа 175, она спросила мужа, что все это значит? Он отделался тогда пустым замечанием, что, мол, дама не должна интересоваться такими грязными вещами. В словаре слово «гомосексуализм» она найти не смогла.
За прошедшие месяцы имя Куно фон Мольтке в газетах упоминалось редко и только в связи с предстоящим процессом. Здесь читали в основном местную прессу, и Алекса обычно пролистывала статьи о политике или международных событиях. Ее интересовали зачастую лишь светская хроника или сообщения из императорского двора. И тем не менее по неизвестным причинам у нее осталась в памяти дата начала процесса против Хардена. На следующий день она не смогла найти газету. На столике, где обычно оставлял газеты Ганс Гюнтер, ее тоже не было. Сначала она не придала этому никакого значения, но, когда газеты не появлялись и в последующие три дня, она послала денщика Тадеуса в киоск купить дневной выпуск. Позднее она припомнила, что его пришлось три раза просить об этом.
Алекса читала снова и снова в напрасной надежде найти хотя бы одно слово, которое обелило бы Ганса Гюнтера. Она нашла ссылки на показания бывшей супруги Мольтке, сделанные предыдущим днем, и подумала, что они могли бы пояснить, как ее муж оказался вовлеченным в это дело. На этот раз она не стала посылать денщика, оделась и отправилась в киоск сама. Когда она попросила номера газет за прошедшие дни, оказалось, что они все распроданы. Киоскер стал бы богатым человеком, подумала она, если бы его газеты так же хорошо покупались, как в эти дни процесса против Хардена. И тогда он посоветовал ей попробовать купить газеты на вокзале Тельтовер. Она так и поступила. Домой она вернулась как раз перед приходом мужа и спрятала газеты, не читая, в спальне под одеялом.
Перед обедом Годенхаузен погрузился в чтение французского романа и продолжал читать его и за обедом, что вовсе не было его привычкой. Его манеры были до сих пор всегда безупречны — или почти всегда. Он бывал иногда не в настроении, но, в любом случае, не в таком плохом, как это случалось с его дядей генералом. Алекса наблюдала за ним. По нему не было заметно то смятение, которое, несомненно, после этих заголовков в утренних газетах бушевало в его душе.
