Алоис Ирасек - Псоглавцы
До этого происшествия в Уезде и всюду в Ходском крае то и дело вспоминали пражских ходоков, их успехи. Вестей от выборных не ждали, так как все были уверены, что не позже как через две недели суд закончится и выборные вернутся домой.
Теперь же говорили только о том, что произошло в Уезде с Кошем и его подручными. Никто не считал поступок уездских и драженовских ходов преступным. Они сопротивлялись насилию и требовали только вернуть то, что принадлежало им по праву. И в то же время все были убеждены, что Ламмингер, лишь только узнает об этом, будет мстить. Но ни в Уезде, ни в Драженове мести его не боялись и верили в победу своего правого дела в Праге.
Пану Ломикару, видно, туго приходится. Иначе он не стал бы снаряжать этот поход за письмами. Скоро царству его будет конец. Впрочем, более осторожные высказывали мнение, что он успеет еще отомстить до того, как суд в Праге окончательно решит дело.
— Пусть попробует! — отвечал на такие речи Матей Пршибек. — Мы себя в обиду не дадим. Теперь уж не будет того, чтобы он нас бил, а мы молчали. Я, правда, клятвенно обещал Козине и Сыке, что буду молчать. Но кто начал?
И когда на третий день после столкновения из Кута явился посланный от Коша с требованием отпустить бургграфа, Матей Пршибек отказался.
— Ты принес письма, что вы украли у нас? — спросил он.
— Пан управляющий отослал их в Прагу, — ответил посланный.
— Ну, так зачем пришел? — отрезал Пршибек. Посланный от имени управляющего пригрозил, что в таком случае придут за бургграфом с солдатами.
Пршибек презрительно усмехнулся.
— Пусть тогда поторопятся, — сказал он и больше не стал разговаривать.
Всюду, не только в Уезде и Драженове, но и во всем Ходском крае были довольны ответом Пршибека, данным посланцу управляющего в присутствии уездских стариков, потому что люди были возмущены новым насилием ненавистного Ламмингера.
Угроза не испугала Пршибека, но заставила быть осторожней. По его настоянию во все ходские деревни были отправлены посланные с сообщением об угрозах Коша и с предложением держаться наготове, чтобы немедленно прийти на помощь, если где-нибудь произойдет столкновение… В самом Уезде и Драженове усилили ночные сторожевые посты; да и днем несколько парней всегда стояли на пригорках и следили за полевыми тропами и за дорогами, особенно за дорогой из города, откуда скорее всего можно было ожидать нападения.
Стояли безоблачные сухие дни. Жарко пылало солнце, и в знойных лучах его наливались соками густые хлеба. Но в Уезде не заметно было обычного в эту пору оживления. Замерло всякое веселье. Лица людей были сосредоточены и хмуры. Все словно чувствовали, что надвигается гроза.
Даже веселый волынщик Искра Ржегуржек выкинул из головы шутки. С тех пор, как появился на свет маленький Иржик, его прежней беззаботности как не бывало. Он боялся теперь за жену и за сына. Да и о Козине и его Ганке он вспоминал частенько. Что, если случится какая-нибудь беда? Дома одни только женщины, а хозяин… кто его знает, как он там в Праге… Искра больше не удивлялся, что Ганка так боится за мужа. Две недели уже прошли, кончается третья, а о ходоках ни слуху ни духу. Неужели так долго тянется суд? А тут еще! с этим Кошем! Правда, прошло уже пять дней после стычки! и пока — ничего. Авось ничего и не будет. Может статься, что он только попусту грозил.
Так успокаивал Искра жену и слепого отца, сидя вместе с ними на дворе у хаты. Был теплый июльский вечер. Месяц заливал светом весь горный край. Дорла убаюкивала ребенка на коленях и охотно слушала успокоительные речи своего мужа. Слепой старик молчал и не раз с сомнением покачивал головой.
Кругом была полная тишина. Только со стороны леса доносился глухой шум. Вдруг наверху, на горе Градек, что над самой деревней, что-то забелело.
— Посмотри-ка, Дорла, вон на Градеке?..
— Кто это там?
— Даниелев Больф. Караулит.
— Лучше бы этого не было, — вздохнула Дорла и, заметив, что Иржик уснул, встала, чтобы отнести его в люльку.
— Идите уж в дом, — позвала она мужчин.
Вскоре в доме волынщика все спало крепким сном. Июльская ночь раскинула свой покров над Шумавским краем. Месяц, обливая бледным светом лесистые склоны гор, тихо спускался к западу. Всюду была тишина, лишь изредка раздавался лай собак, да в деревне и на окрестных холмах, где белели свитки ходских постовых, слышались их голоса.
Поднялся предутренний ветерок. На востоке, над черной громадой леса, побледнела полоска неба.
…Искра сразу вскочил с постели и одним прыжком очутился у окна. Кто-то колотил в ставни и кричал:
— Вставайте!
— Кто там? Чего надо? — сердито крикнул потревоженный Искра.
— Вставай живее! Торопись! На нас идет войско!
Голос внезапно умолк, и послышались быстро удаляющиеся шаги.
— Господи Иисусе! — вскрикнула Дорла и прижала к себе ребенка.
Глава двадцать первая
Грозная весть подняла весь Уезд в ранний час предрассветных сумерек.
Она как громом поразила деревню, так как с каждым днем ходы все больше склонны были думать, что Кош просто пускал слова на ветер. Но теперь стало ясно, что он медлил, чтобы получше подготовить удар и сделать его больнее. Хорошо еще, что по совету Пршибека они выставляли по ночам караульных далеко за деревней.
В ту ночь Матей Конопиков сторожил в поле со стороны города. Незадолго до рассвета ему послышались какие-то звуки, словно это был военный сигнал. Он пошел по дороге — проверить. Вскоре навстречу ему попался шедший из города путник, который сказал, что в город неожиданно нагрянули войска и что они собираются двигаться дальше.
Не успел караульный добежать до Уезда и поднять на ноги спящую деревню, как появился посланный из города. Его направил в Уезд какой-то доброжелатель — предупредить ходов, что на них идут войска. Сомнений больше не оставалось. И как они могли подумать, что угроза Коша — только пустые слова! Ламмингер не был бы Ламмингером, если бы не отомстил им за попытку отнять похищенные письма. Ясно, что он вызвал войска, чтобы разорить и ограбить их, чтобы усмирить.
Первой мыслью у каждого было спасти что можно. Испуганные, потерявшие голову женщины без толку хватали и сваливали в кучу перины, одежду, съестные припасы, посуду… Их вопли и жалобы слышались всюду — в горницах, в кладовых, в хлевах, где они отвязывали скот. Настала страшная минута смятения и паники.
Вся деревня была на ногах. Во дворах, на улице, на площади — всюду была суета, словно роились пчелы в улье, всюду шум и крики. С плачем детей, вырванных из объятий крепкого сна, и с причитаниями женщин смешивались громкие распоряжения мужчин, ржание лошадей, мычание коров, лязг цепей, скрип телег, вывозимых полуодетыми парнями и девушками на двор или прямо на улицу.
А по дороге уже бежали те, у кого было не так много скарба или просто от страха зашел ум за разум. Бежали с узлами в руках, с мешками на спине. Мальчуганы вели блеющих коз, подростки с трудом тянули на веревке коров, которые испуганно упирались и метались. На дорогу высыпало стадо овец. Овцы бежали в облаке пыли за испуганным бараном, не обращая внимания на крики и брань пастуха.
— К Гамрам! В лес, к Гамрам!
Этот крик, как призыв, перекатывался по всей деревне от дома к дому, от двора к двору. Никто не спрашивал, кто отдал этот приказ, правильно ли это или нет. Все спешили поскорее очутиться там, внизу, у подножия Градека, в спасительной чаще леса, огибавшего Гавловице и Гамры. Старый лес тянулся дугой и дальше вдоль границ, охраняя путь в соседнюю Баварию.
Больше других сохранил хладнокровие и самообладание Матей Пршибек. При первых же криках он вскочил с постели и мигом оделся. Старик отец, давно уже не спавший, встретил весть причитаниями. Словно не слыша его, Матей пошел будить дочь и помогавших ему в поле парней. Накинув на себя что попало, Манка выбежала из своей каморки. Матей коротко объяснил ей, что случилось, и велел позаботиться о дедушке, взять еду и приготовиться в дорогу. Затем он разыскал подпаска и дал ему наказ слетать пулей в Драженов и предупредить, что идут войска; пусть женщины с детьми бегут в лес, а мужчины спешат с чеканами в Уезд; если же они не проберутся в Уезд, пусть поворачивают к Гамрам.
Лишь после этого Пршибек велел одному из парней запрячь лошадей в телегу, посадить туда старика, взять с собой хлеба и ехать. Остальные пусть позаботятся о скотине. Все это он проделал так быстро, распоряжения отдавал так точно и так решительно, что домашние не успели даже испугаться. Подбодренные его спокойствием, они без всякой суеты и смятения управились со всеми делами.
А Пршибек был уже за деревней и вместе с двумя соседями стоял на пригорке. Он посматривал то в сторону города, то вниз, в сторону Гавловице. Небо только начинало розоветь на востоке. Вокруг еще все было погружено в сон.
