Алоис Ирасек - Псоглавцы
Глава двадцатая
Приблизительно за неделю до того, как был арестован прокуратор Блажей Тункель, жена Козины, Ганка, вышла ясным солнечным днем за гумно поискать там рябую наседку, которая вечно заводила своих цыплят в густую рожь. Маленькая Ганалка семенила за матерью и рвала цветы. В поисках наседки Ганка озиралась по сторонам, пока взгляд ее не упал на дорогу, ведущую в город. В эту минуту рябая наседка могла бы проскользнуть с цыплятами мимо ног хозяйки — Ганка ничего не заметила бы; она забыла не только о ней, но и обо всем на свете.
Она смотрела на дорогу, ведущую из города в их деревушку. Ей стало грустно. По этой дороге вернется домой Ян! Что, если он вернется как раз сегодня — вдруг его голова мелькнет там, среди хлебов! А ведь тут нет ничего невозможного. Уже пошла вторая неделя, как он уехал, а он сам говорил, что не позже чем через две недели будет дома. Ах, скорее бы он вернулся! Так тоскливо, так пусто без него… Он так нужен дома — и ей, и детям, и хозяйству. Когда же, наконец, он вернется? И свекровь и все соседи, видавшие виды старики, — все уверяют ее, что его никак не могут задержать в городе.
Ганка стояла задумавшись и не обратила внимания на голоса и шум, которые неслись откуда-то из-за усадьбы. Она ничего бы и не услыхала, если бы за ней не примчалась, сама не своя, запыхавшаяся соседская девочка, которая стала звать Ганку скорей посмотреть, что происходило в деревне. Через настежь отворенные ворота они увидали, что люди бегом возвращаются с поля, собираются в кучки и что-то взволнованно обсуждают. Не успела Ганка спросить, что случилось, как из своего домика выбежала старая Козиниха. С нею чуть не столкнулся влетевший в открытые ворота растрепанный мальчуган. Женщины сразу узнали его. Это был подпасок из усадьбы дяди Грубого. Он стал рассказывать, что сегодня в полдень на усадьбу Криштофа Грубого неожиданно нагрянули панские чиновники из Кута.
Двор мгновенно наполнился соседями, и мальчик рассказал, что в Драженов приехали кутский управляющий Кош и бургграф с вооруженными до зубов егерями и лесничими. Они выломали двери, так как дома никого не было, все перерыли, перевернули вверх дном…
— Да что им нужно было? — спросила старая Козиниха.
— Искали какие-то бумаги из Вены… я не знаю.
— Нашли что-нибудь?
— Что-то, говорят, забрали.
— А куда уехали?
— Не знаю… Хозяйка меня послала в Уезд предупредить, что, наверное, явятся и к вам…
— Явились уже! — крикнул какой-то парень у ворот.
— Я тоже видел, — подтвердил другой. — Двое верхом…
— Где же они?
— У Сыки.
— Воры! — крикнула Козиниха.
— Они наверняка и к нам придут, мама! — испугалась Ганка.
— Пусть приходят! Бумаги!.. Верно, те письма… — кричала старая ходка. — Да, это они умеют! Являются, когда мужчин нет дома! И все этот Кош… он уже раз чуть не убил Яна!.. Люди добрые, не бойтесь! Не то от них уж никогда ни минуты покоя не будет! Покажите им! Заступитесь, не давайте себя в обиду!
В это время кто-то из мужчин закричал:
— Эй-эй! Драженовские! Сюда, сюда! — и замахал рукой толпе крестьян, торопливо проходившей мимо.
Те остановились. Мужчины и женщины, собравшиеся на дворе у Козины, кинулись им навстречу, и на дороге собралась большая толпа.
— Где эти злодеи? — злобно кричали драженовские. Они рассказывали то же, что и подпасок, — как управляющий Кош со своими подручными выломали у Грубого дверь и так долго рылись, пока не нашли письма. Жена Грубого говорила, что было шесть писем: от прокуратора, от Юста и от ходов, когда они были в Вене.
— А сейчас наши в Праге, на суде, — раздались крики, — Ломикару эти письма нужны против нас! Понимаете? Идем, крестьяне, отнимем письма! Где эти воры?
— Они у Сыки, — сказал кто-то, и в ту же секунду со всех сторон послышались возгласы:
— Матей идет! Матей Пршибек!
Высокий молчаливый ход действительно показался между строениями и, широко шагая, приближался к толпе, собравшейся на дороге возле усадьбы Козины.
— Ты слыхал? — кричали ему и свои и драженовские.
— Да, слышал. Отняли письма у вас, а теперь отнимают у Сыки. Что же вы хотите?
— Не отдадим писем! — кричали мужчины. Угрюмое лицо Пршибека просветлело.
— Да? Я так и думал. Женщины и дети, по домам! — повелительно крикнул он. — Мужчины, быстро за чеканами и кольями!
Те из мужчин, которые выбежали из домов с голыми руками, бросились за оружием и через минуту вернулись вооруженными. У всех драженовских были чеканы.
Ганка с Ганалкой поспешили во двор искать Павлика, чтобы держать его поблизости. Старая Козиниха осталась стоять в воротах.
Тем временем управляющий Кош искал у Сыки письма от Штрауса, Юста и первых ходоков в Вену, правда, с меньшим успехом, чем в Драженове. Он удивлялся тому, что шум возле дома старосты неожиданно стих. Сперва, когда они приехали, людей тут собралось видимо-невидимо, а теперь, когда он со своей добычей — увы, одним-единственным письмом — вышел на улицу, чтобы тронуться в обратный путь, он не увидел никого, кроме хозяйки и работницы. Кош и кутский бургграф сели на лошадей. Четверо егерей с ружьями шли впереди, остальные егеря и лесничие — сзади и по бокам. Письма, отобранные у Грубого и у Сыки, были спрятаны под темно-синим кафтаном Коша.
У дома старосты и по соседству было тихо, но дальше, в конце деревни, слышался глухой рокот.
— Не нас ли они поджидают? — заметил бургграф. Кош презрительно усмехнулся.
— Ну, не такие уж они дураки. Знают ведь, что такое ружье…
В это время до них донесся грозный шум. Всадники натянули поводья. Остановились и егеря. Перед ними на дороге выросла толпа ходов — уездских и драженовских, вооруженных дубинами и чеканами. Во главе их шел Матей Пршибек с увесистым чеканом в руке.
По обе стороны дороги куда ни глянь виднелись чеканы. Металлические насечки на них ярко сверкали на солнце.
Панская челядь остановилась перед отрядом крестьян, превосходившим их силой. Но исступленные крики ходов не смутили старого солдата Коша и его дружину.
— Чего вы хотите, крестьяне? — крикнул он. — Дайте дорогу!
— Воры! — раздался в ответ на приказ Коша оглушительный рев. — Письма! Отдай письма!
Управляющий видел, что добром дело не кончится. Его пропустят только тогда, если он отдаст письма. А на это он пойти не хотел и не мог. Он твердо помнил не допускающий никаких отговорок приказ барона — немедленно и какой угодно ценой добыть эти венские письма.
— Егеря! Стрелять! — громко скомандовал Кош и выхватил шпагу. Но не успели егеря приложить ружья к плечу, как на них бросились ходы с Матеем Пршибеком во главе. Прогремел один выстрел. Но только один. Кош видел, как ходы, точно пчелы, облепили отряд со всех сторон. Он хотел было обороняться и пробиться, но Пршибек и с ним несколько ходов бросились на бургграфа и мигом стащили его с седла. Не видя другого исхода, Кош круто повернул лошадь, изо всех сил вонзил ей шпоры в бока и, пригнувшись к луке седла, поскакал во весь дух через деревню обратно, перескакивая через тела егерей и ходов.
Он слышал позади яростные крики, слышал погоню. Камни свистели мимо его ушей, но он очертя голову мчался через деревню к дороге, ведущей в близкий Трганов.
На поле боя стало тише. Пршибек отдавал короткие, отрывистые приказания. Он приказал унести ружья, отнятые у егерей, а затем потребовал у бургграфа, возглавлявшего пленных егерей, похищенные письма.
Бургграф клялся, что писем у него нет. Пршибек велел обыскать бургграфа, но у него действительно не нашли ни клочка бумаги.
— Что же теперь? — вполголоса спросил Пршибека один из драженовских.
— Что теперь? — спокойно ответил Матей. — Этих вот, — он указал на егерей, — мы отпустим домой. А ружья останутся здесь. И бургграф останется тоже, пока мы не получим наши письма обратно.
Парни, преследовавшие Коша, вернулись и сообщили, что управляющий ускакал в Трганов.
— Ладно. Значит, как я сказал, так и сделаем.
Егерей и лесничих отпустили, а бургграфа, оставленного в качестве заложника, отвели во двор к Пршибеку.
Прошло не больше часа после этих событий, а Кош уже успел тайно отправить из Тргановского замка надежного слугу, вручив ему похищенные письма и донесение о том, что произошло в Уезде и как он, рискуя жизнью, еле вырвался из рук разъяренных ходов. Гонец мчался полевыми тропками в Кут, где уже поджидал готовый в путь верховой, и тот сейчас же тронулся в дорогу, везя не только письма, но и два сильно разукрашенных фантазией Коша донесения — одно в Пльзень, другое в Прагу, пану Ламмингеру.
Сам Кош не отважился в этот день ехать в Кут. Он не без основания боялся, что ходы стерегут его на дороге.
Все это время Ганка, дрожа, сидела в своей горнице и прижимала к себе детей. У нее нисколько не отлегло от сердца и тогда, когда на улице стало тихо. Она помнила, с какой досадой и гневом говорил всегда Козина о столкновениях и драках, происходивших раньше в Ходском крае. Что сказал бы он сегодня? Не повредит ли эта драка им в Праге? Что-то будет, что-то будет?
