Алексей Гатапов - Тэмуджин. Книга 2
Сидящие в юрте хором пропели в ответ:
Ай-дуу-зээн! Ай-дуу-зээн!..
Улигершин, довольный дружным припевом, склоняя голову в сторону старейшин, продолжал:
Из широких своих боевых колчанов
Достанем на свет по двадцать йори.
О тринадцати багатурах Гэсэра-хана
Воспоем и расскажем правдивым словом.
Снова отозвался дружный хор:
Ай-дуу-зээн! Ай-дуу-зээн!..
И снова низкий утробный рев улигершина:
Из широких своих боевых колчанов
Достанем на свет по десять йори.
О тринадцати недругах Гэсэра-хана
Воспоем и расскажем правдивым словом.
И снова с готовностью подхватывал хор:
Ай-дуу-зээн! Ай-дуу-зээн!..
Завершив вступление, улигершин снова принял из рук Таргудая наполненную доверху чашу, так же отпил половину и приступил к первой песне.
Тэмуджин поначалу внимательно вслушивался в слова улигера о начале времен, о рождении западных и восточных богов, запоминал их имена, а потом, разморенный теплом нойонской юрты, прислонившись кангой к решетке стены, вдруг, склонив голову, заснул.
Приснилось ему, будто он оказался на девятом небе, где жила праматерь всех богов Эхэ Сагаан…
На вершине ровного белоснежного облака стояла большая юрта. У двери с ярко расшитым пологом сидела старуха с распущенными по плечам, седыми до синевы, волосами. Тэмуджин стоял у подножия облачной горы и смотрел на нее. Вдруг старуха повернулась к нему и, строго глядя, поманила рукой. Тэмуджин с опасливой робостью подошел к ней, ступая по мягкому белому мху, низко поклонился.
– На восьмом небе живет моя старшая дочь Манзан Гурмэ, – заговорила та, все так же строго глядя на него. – Она только что родила своего старшего сына Эсэгэ Малаана, от которого пойдут пятьдесят пять белых западных богов, старшим из которых будет Хан Хюрмас Тэнгэри. Эти пятьдесят пять моих добрых потомков до скончания веков будут воевать с сорока четырьмя моими злыми потомками, которые пойдут от моей младшей дочери Маяс Хара Тоодэй. Злые мои потомки будут насылать несчастья на земные народы, добрые мои потомки будут их защищать. У Хана Хюрмаса Тэнгэри третьим сыном будет Чингис Шэрээтэ Богдо Хан, он придумает для земных людей законы и будет ими править… Однажды, после девятидневного пира в отцовском доме, он заснет на сто лет, а в это время люди на земле без присмотра распоясаются, забудут его законы и пойдут по земле беспорядки. Старшие там станут неразумны, младшие будут непослушны, пойдут они друг на друга с мечами и копьями, и нельзя будет разобрать, кто из них прав, а кто неправ – тогда-то ты призовешь дух моего потомка Чингиса, который войдет в тебя, и ты с его знаменем восстановишь на земле порядок, накажешь неправых и возвысишь правых…
Тэмуджин слушал древнюю старуху и не удивлялся ее словам, как будто он давно знал о том, что она говорит.
– Понял? – наконец, закончив, строго вопросила она.
– Да! – громко ответил Тэмуджин и услышал, как громовым эхом разошелся вокруг его голос.
– Иди!..
Тэмуджин отступил от старухи и тут же проснулся. Он покосился по сторонам, проверяя, не заметил ли кто его слабость. Все сидели по-прежнему, на своих местах, улигершин пел уже о борьбе западных и восточных богов на празднике встречи своих матерей.
Из внуков богини Манзан Гурмэ
Встал старший сын Эсэгэ Малаана
Хан Хюрмас, молодой владыка
Западных белых небес бескрайних.
Из внуков богини Маяс Хара
Встал старший сын Асарангина Хара –
Черный властитель восточного неба
Злой, жестокий вождь Боо Хара…
Подобно быкам перед дракой тяжелой
Взглядами страшными друг друга пронзая,
Мощные шеи пригнув, готовые
К схватке сошлись два небожителя…
Тэмуджин, не слушая песню, вспоминал только что увиденный им сон и, охваченный внезапно вспыхнувшим радостным чувством, думал: «Уж этот сон мне не просто так приснился – не когда-нибудь, а в середине луны, не где-нибудь, а прямо на пении Гэсэра – видно уж точно мне быть ханом! Вернее приметы и придумать нельзя! Правду говорили шаманы…»
V
Утром, солнце едва поднялось на локоть, Тэмуджин с Сулэ на двух воловьих арбах поехали за аргалом. Большая горбатая куча в человеческий рост, сложенная еще весной, стояла в пяти перестрелах к юго-западу от куреня, за изгибом Онона. Они шли по низине, огибая крутые склоны холмов. Дорога получалась извилистой, долгой, зато берегли силы волам.
Подъехав к одинокому, заваленному сугробом бугорку, они развернули свои телеги, оставляя в глубоком снегу круги от колес, поставили с двух сторон и сразу приступили к делу. Тэмуджин начал отгребать гутулами снег, добираясь до крупных мерзлых кусков коровьего помета. Сулэ, возясь за кучей и громко сопя, успевал напевать себе под нос какую-то тоскливую протяжную песню. Низко наискось пролетели две вороны, хищно поворачивая головы, присматриваясь к тому, что они выкапывали. Холод пощипывал щеки.
– Кто-то едет по нашему следу, – сказал Сулэ, не переставая работать и исподлобья поглядывая в сторону куреня.
Тэмуджин поднял голову, всмотрелся. Из-за недалекого изгиба берега, заросшего густыми прутьями тальника, выезжал всадник на белом жеребце. Следом за ним в поводу шел старый пегий мерин. Тэмуджин без труда узнал во всаднике шамана Кокэчу. На этот раз тот был в бараньей дохе.
Приблизившись, Кокэчу одними глазами улыбнулся Тэмуджину, спустился на землю и передал поводья подбежавшему Сулэ.
– Что-то я замерз, а огниво оставил в гостях, – сказал он, улыбаясь, зябко передергивая плечами, и обратился к Сулэ: – Ты съезди на этом пегом в айл Агучи-нойона и привези мое огниво. За это я тебя накормлю, у меня в переметной суме есть лошадиная печень – вчерашняя…
Сулэ закланялся без ума от счастья.
– Привезу, привезу, стрелой домчусь и тут же обратно…
– Э, нет, ты коня моего не загони по снегу, – строго сказал ему Кокэчу. – Я его берегу, видишь, какой он старый, поезжай тихо.
– Хорошо, хорошо, – Сулэ торопливо привязывал белого жеребца к своей арбе. – Я тихой рысью съезжу.
– Вот-вот, тихой рысью будет в самый раз…
Дождавшись, когда раб, запрыгнув на пегого и осторожно подбадривая его пятками рваных гутул, отъехал, Кокэчу обернулся к Тэмуджину.
– Поговорим?
Тэмуджин стоял, прислонившись спиной к арбе и глядя в степь, молчал.
Кокэчу подошел, потрогал железный обруч его канги и, так же прислонившись к арбе, негромко заговорил:
– Ты прошел большое испытание. Мне было велено ни во что не вмешиваться, ты все должен был решить сам и решил правильно: Бэктэр должен был уйти к предкам. И то, что ты с хамниганами сдружился, тоже правильно. Старшие шаманы тебя за это очень хвалят. Твои сейчас в верховье Керулена, хамниганы им помогли туда перекочевать.
– Ты был у моих? – вырвалось у Тэмуджина.
– Вчера ночью я приехал от них, твоя мать передала тебе это, – Кокэчу достал из-за пазухи сшитые из овчины новые рукавицы.
Тэмуджин вырвал их из рук Кокэчу и прижал к своему лицу. Запах материнских рук остро ударил в нос. Блеснув глазами, Тэмуджин благодарно посмотрел на старого друга и резко отвернулся, чуть не задев его кангой по лицу. Кокэчу опасливо отодвинулся от него и продолжал:
– Мой отец на зиму тоже откочевал на Керулен и сейчас стоит в четверти дня ниже твоих по реке. Девятерых меринов, которых вы в начале лета забрали у отца, братья твои пригнали обратно: в горах снежно и корма мало.
У Тэмуджина разом пропала обида на Кокэчу, и ему стало неловко за свою холодность при встрече.
– Огниво нарочно в гостях оставил? – спросил он, улыбнувшись.
– Приходится хитрить, – уже без улыбки ответил Кокэчу и заговорил другим, холодноватым голосом. – Пока этот твой друг не приехал, нам надо обо всем поговорить. Я не должен был встречаться с тобой, это твоя мать меня уговорила. Ты все должен пройти сам, без чужой помощи, так решили боги и мы должны исполнять их волю. Сейчас никто не знает, как и чем закончится твой плен у тайчиутов, но ты должен выпутаться из него сам. Таргудай человек неустойчивый в мыслях, сегодня он думает одно, а завтра обратное, поэтому будь осторожен с ним и старайся пореже попадать ему на глаза. Сейчас он окончательно придавил вас, киятов, а ты перед ним как куст на дороге… Ты знаешь, что твой дядя Ехэ Цэрэн погиб?
– Не-ет, – удивленно протянул Тэмуджин. – А что с ним случилось?
– Полтора месяца назад они с Бури Бухэ сделали набег на меркитов, те в ответ напали на их курень, была большая битва. Наши отбились, меркитов прогнали, но много воинов погибло и Ехэ Цэрэн с ними…
Тэмуджин, пораженный, долго молчал, осознавая услышанное.
– Ты очень верное решение принял, когда отказался ехать к дядьям, – говорил Кокэчу, пристально глядя ему в лицо. – Там вас ждала опасность…
Тэмуджин с неприятным удивлением подумал: «И об этом знает, не иначе у нукеров выпытал… ну и лисица…», а сам спросил, переводя разговор на другое:
