Каирская трилогия (ЛП) - Махфуз Нагиб
— Спасибо, мама.
С мягкой улыбкой она посмотрела на него и с надеждой в голосе сказала:
— До чего же счастливый день сегодня. Я столько хлопотала и столько терпела! Аллаху не стоит труда вознаградить меня за все мои старания и терпение таким долгожданным днём. Да что там, и многими другими днями, подобными сегодняшнему, чтобы глаза мои, наконец, успокоились, глядя на тебя и на твоих сестёр, Хадиджу и Аишу…
Глаза её мечтательно смотрели куда-то, словно паря в мире прекрасных грёз. И вдруг что-то внезапно разбудило её, и она в тревоге одёрнула голову, как кошка при виде собаки, и в страхе пробормотала:
— Но как же… твой отец?
На губах Фахми появилась злобная улыбка. Он сказал:
— А вот как раз из-за этого я и позвал тебя на совет…
Женщина немного призадумалась, а потом, словно говоря сама с собой, сказала:
— Не знаю, какую позицию он займёт к твоей просьбе. Твой отец странный человек. Он не такой, как все остальные люди. То, что для других обычное дело, для него — настоящее преступление…
Фахми нахмурился и сказал:
— Но тут же нет ничего, что могло бы вызвать у него гнев или протест.
— Это моё мнение…!
— Пока я не закончу учёбу и не найду работу, я отложу объявление о свадьбе…
— Конечно… Конечно…
— Тогда какое может быть возражение?!
Она посмотрела на него говорящим взглядом, словно говоря: «И кто же потребует отчёта с твоего отца, если ему вздумается пойти против логики?» Она-то знала лишь беспрекословное повиновение ему, прав ли он был, или ошибался, справедлив ли был, или нет. Она сказала:
— Я желаю, чтобы он благословил твою просьбу своим согласием…
Юноша с воодушевлением произнёс:
— Мой отец женился, когда был в моём возрасте. У меня нет такой цели. Однако я дождусь, когда не будет никаких возражений ни с одной стороны, и женитьба станет естественным делом…
— Да исполнит Господь наши просьбы…
Они надолго замолчали, лишь переглядываясь. Их сейчас объединяла лишь одна-единственная мысль. Очевидно, оба осознавали, что прекрасно друг друга понимают, и даже без труда читают мысли. Затем Фахми заговорил, высказывая то, что занимало их обоих:
— Нам осталось лишь подумать, кто же заговорит с ним на эту тему…!
Мать улыбнулась, и улыбка эта сняла с души волнение и тревогу; она поняла, что сын у неё смышлёный, и напоминает ей об обязанности, которую не сможет исполнить в одиночку, без её помощи. Она не стала возражать, ибо другого пути просто не было; приняла помимо своей воли, как поступала и во многих других случаях, прося Аллаха о благоприятном исходе дела, и мягко сказала:
— А кто же ещё, кроме меня, заговорит с ним?… Господь наш с нами…
— К сожалению… Если бы я мог сам заговорить с ним, то сделал бы это.
— Я поговорю с ним, и с Божьей помощью, он даст своё согласие. Мариам — красивая девушка, воспитанная, из порядочной семьи…
Она на миг умолкла, затем спросила, как будто ей впервые пришла в голову эта идея:
— А она разве не ровесница тебе или даже чуть старше?!
Фахми нетерпеливо ответил:
— Меня это совершенно не волнует!
Она с улыбкой сказала:
— Да благословит Аллаха. Господь наш с нами.
Затем, уже поднимаясь, произнесла:
— А теперь я попрошу Господа позаботиться о тебе. До завтра…
Она подошла и поцеловала его, затем вышла из комнаты и закрыла за собой дверь. Но сильно удивилась, когда увидела, что Камаль сидит на диване, склонившись над своей тетрадью, так что даже закричала на него:
— Кто это тебе позволил сюда приходить?
Мальчик, смущённо улыбаясь, встал и сказал:
— Я вспомнил, что забыл свою тетрадь по английскому, и вернулся сюда, чтобы забрать её, затем мне показалось, что нужно повторить все слова ещё разок.
Она снова повела его в спальню, и не отходила от него, пока он не устроился поудобнее под одеялом. Но он всё же не спал. Сон был бессилен побороть коварное бодрствование, что воскрешало его чувства. Он быстро вскочил с постели и прислушался, как мать поднимается по лестнице на верхний этаж, затем открыл дверь и ринулся в комнату сестёр. Дверь он не закрыл, позволив свету лампы, висевшей на потолке в зале, проникнуть и осветить утопавшую во мраке часть комнаты. Он бросился к постели сестры, шепча ей:
— Сестрица Хадиджа!
Девушка в изумлении уселась на постели, и он запрыгнул к ней, задыхаясь от волнения, будто не довольствуясь тем, что она его внимательно слушает, и желая поверить ей тайну, что унесла остатки его сна; он также протянул руку к Аише и подёргал её. Но та уже проснулась, уставилась на гостя и откинула одеяло, с любопытством подняла голову и спросила его:
— Что это привело тебя в такой час?
Он не обратил внимание на их протестующий тон, потому как был уверен, что одно-единственное его слово, указывающее на тайну, может всё поставить с ног на голову, и по этой-то причине сердце его колотилось от радости и ликования. Затем с воодушевлением, будто предостерегая их слушать внимательно его слова, сказал:
— У меня есть одна удивительная тайна…
Хадиджа спросила его:
— Ну и что это за тайна?!.. Выкладывай, что там у тебя, показывай нам своё умение…
Он не мог больше утаивать свою тайну и выпалил:
— Мой брат Фахми хочет посватать Мариам…
В этот момент Аиша, в свою очередь, резким быстрым движением уселась на постели, словно это заявление выплеснули на её лицо как ушат холодной воды.
Три силуэта сидели близко друг к другу, образуя причудливую тень пирамиды, вырисовывающейся в приглушённом свете, что проникал в комнату и отображался на полу и на двери в виде параллельно покачивающихся сторон треугольника вслед за колебанием фитиля лампы сквозь открытую дверь. Дуновение ветерка, доносившееся из створок окна в гостиную, ласковым шёпотом раскрывало тайну. Хадиджа с интересом спросила:
— А как ты об этом узнал?
— Я встал с постели, чтобы забрать тетрадку по английскому, и около двери в комнату брата до меня донёсся его голос, когда он разговаривал с мамой, и я прижался к двери…
Затем он поведал им о том, что дошло до него из их разговора. Сёстры внимательно слушали его, затаив дыхание, пока он не закончил говорить. И тут Аиша спросила у своей сестры, будто для пущей уверенности:
— Ты в это веришь?
Хадиджа, глухим голосом, что словно доносился из телефона с другого конца далёкого города, сказала:
— А ты считаешь, что он всё это выдумал? — указывая при этом на Камаля, — такую длинную историю?
— Ты права. — И она засмеялась, чтобы успокоить своё острое любопытство. — Вымышленная история про смерть мальчика на улице — это одно, но тут уже нечто совсем иное.
Хадиджа, не обратив внимания на протесты Камаля при упоминании о нём, спросила:
— Интересно, и как же это приключилось?
Аиша со смехом ответила:
— А я разве тебе не говорила как-то раз, что я очень сомневаюсь в том, что Фахми каждый день лезет на крышу, чтобы полюбоваться плющом?!
— Уж плющ-то это самое последнее, что там могло обвиться вокруг него.
Аиша тихонько запела:
«Очи мои, не виню я вас, что любите вы»
Хадиджа прикрикнула на её:
— Тсс… Сейчас не время для пения… Мариам уже двадцать, а Фахми — только восемнадцать… Как мама на такое согласится?!
— Мама?… Наша мама — это кроткая голубка, которая не умеет отказывать. Но нужно проявить терпение: разве не правда, что Мариам — красивая и добрая?! И потом, наш дом — единственный в квартале, в котором пока не было свадьбы…
Хадиджа, впрочем, как и Аиша, любила Мариам, однако при всей любви она никогда не упускала возможности покритиковать того, кого любила. Вот и сейчас не смогла сдержаться и остановиться лишь на критике. Этот рассказ о свадьбе вызывал у неё скрытые опасения, и она поменялась в лице. Но тут же заняв позицию против своей подруги, отказываясь принимать её в качестве жены своего брата, она сказала:
— Ты в своём уме?… Мариам красива, но она и в подмётки не годится Фахми… Дурочка ты, он же студент, и придёт время, станет судьёй. Ты можешь представить, чтобы Мариам была женой такого высокопоставленного судьи?! Она по большей мере нам ровня, и даже в чём-то превосходит нас, однако ни одной из нас никогда не стать женой судьи!..
