Иван ФИРСОВ - От Крыма до Рима(Во славу земли русской)
Шестнадцатипушечный «новоманерный» «Модон» не заставил себя ждать. Спустя четверть часа раздался первый, пристрелочный выстрел. Ядро подняло всплеск воды, показав недолет. Осторожно лавируя на мелководье, «Модон» приближался к пристани. На турецких судах, еще не спустивших паруса, забегали люди, лихорадочно рубили якорные канаты, транспорта разворачивались в сторону Кубани. Второй залп сразу накрыл крайние два судна, и на их палубах заполыхало пламя, обдавая огнем паруса. Было видно, как с бортов в панике бросались в воду люди и плыли к берегу. «Все бы ладно, — сожалел командир «Модона», — жаль, остальные утекли, за отмелью к ним не пробраться».
Выслушав рапорт командира «Модона», Сухотин похвалил его за сноровку экипажа.
— Касаемо трофеев не горюй, кампания токмо началась. Успеем наверстать…
Узнав силу русской эскадры у берегов Тамани, неприятель отправил эскадру с десантом к южному побережью Крыма.
Три недели патрулировала эскадра Кинсбергена от Кафы до Балаклавы, отходила от брега мористее, но неприятель не показывался. За эти дни экипаж «Таганрога» , где держал свой флаг Кинсберген, понемногу по-обвыкся с новым флагманом. Главное, что командир лейтенант Колычев, офицеры и матросы почувствовали, во-первых, твердую руку, а потом и безошибочность команд своего флагмана. Голландец каким-то манером, не глядя на паруса, оценивал малейшие изменения силы и направления ветра, делал замечания командиру, передавал выговор на идущий следом «Корон», не стесняясь давал затрещины зазевавшемуся матросу, и все это у него выходило беззаботно, как само собой разумеющееся.
В половине июня отряд зашел в Балаклавскую бухту налиться водой и пополнить запасы провизии.
В полдень 20 июня в Балаклаву прискакал верхом на коне казачий урядник, посланец старшего начальника на Южном берегу Крыма генерал-майора Крохиуса.
— Велено передать вашему благородию, — доложил он Кинсбергену, — на море поодаль виднеется парус. Их высокородие, генерал, полагают, что сие вражеское судно.
По тревоге «Таганрог» под флагом Кинсбергена и «Корон» вышли из бухты. Выходили через узкий, извилистый проход с большим трудом. Второй день с моря дул встречный ветер. Пришлось, как говорят моряки, верповаться. Завозить якорь, шпилем выбирать якорный канат, завозить другой якорь на шлюпке, отдавать его. Выбрав первый якорь, подтягиваться на втором и повторять операцию сначала.
Когда корабли оказались на чистой воде, уже смеркалось. Встречный ветер заставил все время лавировать, медленно продвигаясь в сторону Анатолии. Наблюдатели, матросы на салингах, специальных площадках, установленных высоко на мачтах для работы со снастями и парусами, всю ночь не смыкали глаз. Вглядывались в темь, надеясь заметить огоньки неприятельского судна. Первым на рассвете крикнул матрос на брам-салинге, самой высокой грот-мачты корабля «Корон»:
— Вижу парус на зюйде!
«Корон» в ту же минуту репетовал флагману: «Вижу неприятеля». Кинсберген на правых шканцах уже наводил подзорную трубу прямо по носу «Таганрога».
— На румб зюйд-ост! — отрывисто, не отрываясь от окуляра, скомандовал флагман.
Турецкий парусник, тоже не отворачивая, устремился навстречу русским. Но что это? Из утренней дымки один за другим выплыли три линейных турецких корабля, а следом виднелся еще один парусник, поменьше. Стоявший рядом с Кинсбергеном командир «Таганрога» поежился. «На трех передних турецких кораблях не менее ста пятидесяти пушек. У нас же с «Короном», который, кстати, отстает, всего тридцать две».
Все три турецких корабля, с вице-адмиральским флагом на головном, неотвратимо сближались с одиноким русским судном.
Кинсберген опустил трубу. На Лице его играла задорная усмешка.
— Капитан! Держать два румба правее! Барабаны, тревога! Атакуем левым бортом капудан-пашу!
Противники медленно сближались, турецкий флагман, видимо, заволновался, не выдержал и первым открыл огонь. Сражение далеко неравных по силам неприятелей началось.
Первые ядра турецкого флагмана подняли всплески с большим недолетом, правее «Таганрога».
— Носовые гаубицы! Заряжай брандскугель! Пали! — скомандовал Кинсберген. Первый залп русских был меток, загорелся парус под бушпритом турецкого флагмана.
Турки все больше приходили в ярость. Они открыли беспорядочный огонь, стремясь поскорее разделаться с противником, но тот все время ускользал от прямых попаданий. К тому же в помощь ему пришел еще один подобный корабль. Турецкая эскадра пыталась с самого начала окружить русский корабль, взять его в кольцо и попросту расстрелять. Но, видимо, капитан там был не из простаков. Он умело использовал малейший промах неприятеля, не только выходил из смертельных клещей, но и весьма ощутимо наносил удары по сильному противнику…
На исходе третьего часа боя Кинсберген и не думал отступать. С одной стороны, его мастерство маневра в управлении кораблем и огнем были безукоризненны, но его поражала стойкость и отвага экипажей обеих кораблей. Есть уже и убитые, немало раненых, но никто не покинул свое место, наоборот, каждый старался заменить выбывших из строя товарищей. Главное, чего опасался флагман, — абордажа турок. На борту неприятеля не одна тысяча войск, поэтому все маневры Кинсберген производил с расчетом уклониться от непосредственного соприкосновения с неприятелем, борт о борт…
Солнце уже опускалось к горизонту, когда турки не выдержали и поворотили вспять к берегам Анатолии. Несмотря на потери в людях, перебитые ванты, изорванные паруса, отряд русских кораблей маневрировал до утра и, только убедившись, что неприятель покинул место боя, отправился в Балаклаву приводить себя в порядок.
Подводя итоги боя, Сенявин доносил в Адмирал-тейств-коллегию: «Неприятельского урону число в людях точно знать хотя и неможно, но только видно было во время бою, что с их судов мертвых тел бросаемо было в воду много; наш же урон состоит на корабле «Таганрог», убитых мичман Рейниен и 2 матроса, раненых тяжело 8, легко 12, разбито пушек 1, в мелкие части, да две отбитием винградов; на корабле «Корон» убит из нижних чинов 1, ранено тяжело 3, легко 5. И он же Кинсберген свидетельствует о командующих кораблями «Корон» капитан-лейтенанте Басове, «Таганрога» лейтенанте Колычеве и о всех их офицерах, что они долг службы исправляли, как надлежит храбрым людям и примером своего мужества возбуждали в подчиненных тож усердием и ревность, несмотря на превосходную неприятельскую силу».
Кинсберген, кроме донесения старшему флагману Сенявину, в письме графу Чернышеву с восторгом отозвался о поведении своих подчиненных. «И так честь этого боя следует приписать храбрости войск; с такими молодцами, B.C. я выгнал бы черта из ада… Я весьма доволен обоими кораблями и на коленях умоляю B.C. всем офицерам и нижним чинам объявить, что вы довольны их поведением и храбростью, это воодушевит их еще более к исполнению долга и возбудит в других честолюбие стремление превзойти их».
Получив должный отпор у крымских берегов, турецкий флот на время притаился, но султан теребил капудан-пашу, обвиняя его в трусости.
В конце августа в Керчь на взмыленной лошади прискакал из Бахчисарая гонец от хана Шан-Гирея, благоволившего к России.
— Высокочтимый хан тревожится, в бухте Суд-нсук-Кале больше сотни султанских судов. Они готовят высадить войска на крымскую землю.
Сенявин несколько встревожился. Неделю тому назад он выслал к Цемессу сильный отряд кораблей под командой Кинсбергена. Но от него нет никаких вестей. Вице-адмирал, будучи старшим начальником над Керчь-Еникальским гарнизоном, вызвал генерал-май-ора Дельвига.
— Принимайте под команду гарнизон, а я нынче же с наличными судами отправляюсь к Суджук-Кале.
Не ровен час, сызнова Кинсбергену выпадет сразиться с превосходным неприятелем.
На другой день, подняв флаг на фрегате «Первый», с кораблями «Корон», «Хотин», бомбардой, тремя палубными ботами Сенявин вышел в море. Однако сильный встречный ветер южных румбов на выходе из пролива заставил отряд отстаиваться на якорях.
В эти дни Кинсбергену вновь предстояло вступить в схватку с сильным противником. Из Цемесской бухты к берегам Крыма с крупным десантом на борту двинулась турецкая эскадра. В авангарде шли 3 линейных корабля, четыре фрегата и три 16-пушечные шебеки. Чуть поотстав, следовали 18 транспортов с 6-тысячным десантом.
Кинсберген, несмотря на тройное превосходство неприятеля в пушках, сразу, обнаружив слабое место в строю турецкой эскадры, ринулся в атаку, отрезая авангард от остальных судов. Сблизившись на дистанцию картечного огня, фрегат «Второй» под флагом Кинсбергена и три «новоманерных» корабля «Жур-жа», «Модон» и «Азов» открыли беглый огонь на оба борта. На этот раз бой длился менее двух часов. Не выдержав натиска, турецкая эскадра спешно, поставив все паруса, укрылась в бухте под защитой крепостных батарей Суджук-Кале.
