Рихард Вейфер - Данте
— Но ведь это несправедливо, что у бедных людей поджигают дома! Что они нам сделали, наши сограждане!
Прекрасные глаза гордой купеческой жены загорелись огнем.
— Ты защищаешь их, этих негодяев? Те самые люди, которых ты называешь бедными, возмутительным образом осуществляли правление Флоренцией.
— Ну, матушка, — осмелилась возразить Лючия, — мессер Франческо Адимари, которому тоже подожгли дом, всегда очень хорошо относился к нам, хотя принадлежал к белым!
— Ты лучше спроси отца! Именно Франческо Адимари был одним из тех, кто тогда, когда отец был арестован, окрестил его «черным негодяем».
Лючия недоверчиво покачала головой:
— А отец тогда не ослышался?
— О нет! Теперь Адимари получил по заслугам!
— Но ведь он был в изгнании вместе с Гвидо Кавальканти, разве это не достаточное наказание! Если ему подожгли дом, наказание несет его невинная семья!
— Его невинная семья? Ты заступаешься за этих людей?
— О, я далека от этого, матушка! Я хотела бы оправдать черных во всем, что они делают! Но я заметила, как нас ненавидят. Когда я недавно проходила мимо группы людей, которые о чем-то перешептывались друг с другом, я слышала, как один из них сказал: «Тихо, здесь дочь негодяя Камбио да Сесто!» Все они замолчали и проводили меня ненавидящими взглядами!
Статная дама вызывающе засмеялась:
— На твоем месте я бы радовалась, доченька! Видишь ли, твой отец смотрел дальше, нежели большинство остальных флорентийцев! То, что он планировал, теперь осуществилось. Сегодня не он государственный преступник, а тот, кто боролся против господства черных. Разве ты забыла, как мы обе, как жалкие просительницы, ходили к Данте Алигьери, когда он был приором? Я и сегодня злюсь на него, когда вспоминаю, как он отклонил мою просьбу избавить отца от изгнания!
Лючия скромно заметила:
— Но это было ему нелегко, он был очень учтив с нами и готов был нам всячески помочь!
Мать возмутилась:
— Как, ты еще берешь его под защиту — этого скверного человека, который теперь понес заслуженное наказание?
И Лючия узнала, что вчера дом Данте также подвергся разграблению, как и дома остальных предводителей белых. Ей стало жаль этого уважаемого человека, о котором ее друг Арнольфо был столь высокого мнения. Но говорить об этом матери она больше не рискнула. Она решила при первой же встрече с Арнольфо спросить его мнение, открыть ему свою душу! Теперь она уже не сомневалась, что только он — он один — мог до конца понять ее!
Донна Джудитта прекрасно поняла, что молчание Лючии вовсе не означает ее согласия. Но самонадеянную даму это не слишком-то и расстроило. Главное, что ее супруг считается теперь одной из важнейших персон во Флоренции. Она надеялась, он воспользуется благоприятным случаем, чтобы занять одну из влиятельнейших и почетнейших должностей в правительстве!
Не успел Камбио да Сесто прийти домой, супруга рассказала ему о странном поведении Лючии. На Камбио сообщение жены не произвело особого впечатления, он ограничился советом скрывать по возможности от легкоранимой девочки, совершенно не похожей на остальных членов рода, все политические новости. Впрочем, ее глупые настроения исчезнут сами собой, когда неразумное дитя заметит, какой чести и авторитета добился ее отец, а вместе с ним и вся семья.
Супруга заметила:
— Надеюсь, принц позаботится о том, чтобы ты вскоре стал наместником или по крайней мере гонфалоньером справедливости. Ты и в самом деле заслужил, чтобы тебя должным образом отблагодарили, потому что без тебя черным сегодня не стоять бы у руля.
— Возможно, ты и права, — согласился супруг, — но боюсь, французский принц ценит Корсо Донати выше, нежели меня. Во всяком случае, барон уже давно ждет не дождется первого поста в государстве.
— Я готова в это поверить, но не кажется ли тебе, Камбио, что грабежи и поджоги не вызовут к Корсо симпатии со стороны населения Флоренции? В этом отношении Лючия права: своими действиями он не привлечет на нашу сторону честных, простых людей.
— Дело не в этом. Мы должны вселить в белых страх, все остальное — второстепенное дело. А для этой цели Корсо не менее пригоден, чем Карл Валуа. Я не в силах удержаться от улыбки, вспоминая о том, какие лицемерные маски способен надевать принц, когда считает это целесообразным. Вчера вечером, когда мы сидели на лоджии Фрескобальди и заметили пламя, охватившее великолепный дворец Адимари, принц спросил: «Что это за пламя?» «Это горит хижина, ваша светлость», — последовал ответ, и лицемерный принц закатил глаза, словно францисканец, и сказал: «Так, так, это горит хижина, значит, ущерб будет не столь велик!»
Донна Джудитта тоже улыбнулась. Камбио да Сесто, ее супруг, оказался не только дельным коммерсантом, но и прирожденным дипломатом. Разумеется, он сумеет еще раз доказать флорентийцам, что является полезным для них человеком.
Вскоре, однако, все надежды и расчеты местных политиков спутало неприятное событие — неожиданное возвращение кардинала Маттео д’Акваспарта, который стремился лишить черных плодов их победы. Дело восстановления мира, не завершенное принцем Карлом Валуа, должно было быть доведено Церковью до счастливого конца!
На первых порах это известие вызвало всеобщее сомнение. Разве Папа Бонифаций не знал, какому человеку он поручал восстановление мира во Флоренции? Что мнимое восстановление мира всего лишь приманка, рассчитанная на то, чтобы поймать на крючок этих недоверчивых белых, лишить их власти и передать эту власть черным, — это было понятно самому последнему дурачку! Теперь эта цель Папы достигнута, и он собирается разрушить свое собственное творение? Этого при всем желании нельзя было понять!
И все же случилось так, что Папа снова послал португальского кардинала во Флоренцию и на этот раз поручил ему приуменьшить победу, позаботившись о том, чтобы и белым была предоставлена часть политической власти. Возникновению этого нового плана способствовало прежде всего осознание того, что брат французского короля не вполне подходящий человек для осуществления целей Рима. Конечно, он имел задание свергнуть белых. Но как пошатнулся престиж Церкви, когда миру стало известно, какие зверства творятся с ведома и от имени посланного Папой миротворца! Дома были сожжены и разграблены, даже домашняя утварь бедняков оказалась разворованной, мужчины убиты, девушки изнасилованы или насильно выданы замуж, честные люди после полного разорения их домашних очагов оказались изгнанными с родины — и все это под предлогом восстановления политической справедливости! Вероломство и предательство расплодились подобно сорной траве в сезон дождей! Кто громче всех кричал: «Смерть, смерть предателям!», тот и был самым могущественным. Нельзя было даже и заикнуться о том, что принцу задача умиротворения оказалась не по плечу — он сам, жадный до денег, был мастером по их добыванию. И лживый и жестокий Канте де Габриели из Губбио, которого Карл назначил подестой, исправно помогал своему господину разыскивать деньги и прочие ценности и с помощью хитрости и силы доставлял их принцу, не забывая при этом и себя…
Когда в один из мрачных декабрьских дней Камбио да Сесто, закончив обед, сообщил Лючии, что сегодня о ней говорил господин кардинал, Лючия была очень удивлена:
— Обо мне? Да нет, отец, вы, верно, шутите со мной!
Мать не проронила ни слова. Из этого Лючия сделала вывод, что предварительный разговор у родителей уже был.
— Я вовсе не шучу, дитя мое, но понимаю, что мои слова удивили тебя. Впрочем, ты не единственная молодая девушка, о ком шла речь.
— Но почему? Его высокопреосвященство вообще не знает нас…
— Ну, в этом нет нужды. Однако он спросил меня, есть ли у меня дочь, и поинтересовался, сколько ей лет. У него есть вполне определенные планы.
— Но какое мне дело до планов кардинала, отец?
— Это очень просто, дорогая моя. Ты и другие молодые девушки, о которых он говорил, вы должны сыграть некую роль в его политической игре.
— Вы что-нибудь понимаете во всем этом, матушка?
Хозяйка дома тонко улыбнулась:
— В сущности, тут и понимать-то нечего. Господин кардинал считает, что совсем вытеснять белых не следует, а потому намерен примирить обе партии… заключив браки между черными и белыми.
Густой румянец покрыл нежное лицо Лючии. А мать продолжала рассказывать дальше:
— Его святейшеству уже удалось заключить несколько брачных союзов между Черки и Донати…
— И тебе, дорогая Лючия, — дополнил отец, — он тоже приискал мужа — нотариуса Лодовико де Моцци.
— Что, этого старика?! Да как господину кардиналу вообще пришла мысль обо мне — ведь мне только исполнилось пятнадцать!
— Ну, само по себе это еще не препятствие, чтобы думать о помолвке, — вновь заговорила мать с благожелательным видом. — Когда твой любимый отец повел меня к алтарю, мне тоже было всего семнадцать лет. А ведь тогда мы не были так осыпаны земными благами, как, слава Богу, можем сказать про себя сегодня. Для чего же мы так долго и упорно наживали и копили добро? Да только для тебя… Чтобы ты в свое время принесла мужу в приданое тончайшее полотно, меха, холсты, бархат и шелк!
