Рихард Вейфер - Данте
За ним ввалились его приятели. Широкополые шляпы с петушиными перьями продолжали украшать их головы. Выражались они громко и грубо. Чувствовалось, что им безразлично, что их примут за невоспитанных людей. Не напрасно же они были ярыми сторонниками и приспешниками самого Корсо Донати!
— Что вам угодно от меня, господа? — спокойно, уверенным тоном спросил Данте.
Пьетро Бордини был изумлен достойным поведением ненавистного Алигьери. Будь он здесь один, без своих приятелей, наверняка у него состоялся бы с хозяином дома весьма учтивый разговор. Но в окружении таких негодяев приходится разыгрывать из себя невежу.
— Что нам угодно? Мы намерены показать вам, проклятые белые, что вашей власти пришел конец. Теперь наступила расплата. Открывайте свои шкафы и сундуки, выкладывайте драгоценности!
Хозяйка дома, возмутившись до глубины души, воскликнула:
— Советую вам не вести себя слишком нагло! Мой двоюродный брат — сам Корсо Донати, и я непременно пожалуюсь ему на вас!
Оглушительный хохот был ей ответом:
— Ух, испугали! Да ваш муж, этот Алигьери, — враг черных, а это куда важнее ваших родственных связей с бароном!
Мужчины бесцеремонно распахнули шкаф и принялись в нем копаться.
При виде этого произвола в собственном доме, у Данте от бессилия сжимались кулаки, а в глазах у его жены выступили слезы.
Предводитель грабителей с издевкой утешал:
— Скажите спасибо, что мы не запалим ваш дом!
Над колыбелью маленькой Беатриче склонилось незнакомое, мрачное лицо, и малютка от страха зашлась криком. Мать взяла ее на руки.
— Тихо, тихо, малышка! Дядя не сделает тебе ничего плохого.
Мрачный человек — пожалуй, старше всех мародеров — был, казалось, немного тронут.
— У меня дома приблизительно такой же постреленок… Закрой ты рот, глупышка, я же ничего не делаю.
Глядя испуганными глазами на незнакомое угрюмое лицо в большой шляпе, ребенок раскричался еще больше.
Другие незваные гости спрашивали:
— Нет ли у вас чего пожрать?
Данте велел старшему сыну:
— Пьетро, проводи их в кухню!
Больше всего хозяин дома опасался за свои рукописи, хотя для этих недалеких, темных людей они и не представляли ни малейшей ценности. У него екнуло сердце, когда один из мародеров взял алебастровую фигурку, изображавшую Виргилия, а второй потянулся к висевшей на стене картине, написанной маслом.
— Оставьте мне эту картину, — взмолился Данте, — она написана Джотто[50]! Я дам вам взамен что-нибудь другое.
Юный мародер осклабился:
— Нет, я хочу именно эту, ее всегда можно продать за хорошую цену, а Джотто пусть напишет вам другую.
Из кухни показался один жующий с набитыми щеками.
— Ну, что там нашлось пожрать? — набросились на него остальные.
— Да ничего особенного, маисовые лепешки, курица, жареные каштаны.
— Принесите вина! — распорядился Пьетро Бордини.
Джемма между тем поручила маленькую Беатриче заботам старших братьев, которые, разумеется, сумели успокоить сестру. Хозяйка дома принесла две пузатые бутылки, поставила на стол стаканы и наполнила их до краев вином.
Предводитель мародеров по-рыцарски поднял свой стакан:
— За ваше здоровье и за здоровье вашего двоюродного брата Корсо Донати!
— Благодарю вас! За ваше здоровье!
— Ну, а ваш муж, что же, не хочет присоединиться к нашему тосту?
Данте ответил коротко:
— Я обычно не пью вино в этот час.
— Ну так выпейте!
— Пожалуйста, если вам угодно!
— Пьем за здоровье Корсо Донати!
Подумав некоторое время, Данте поднял свой стакан и провозгласил:
— Я пью за благо всех добрых граждан Флоренции!
— Я не согласен. Обычные добрые граждане — самые последние трусы!
Все с напряжением следили за спорщиками. Джемма незаметно сделала мужу знак уступить.
Неожиданно несколько человек, находившихся вблизи окон, всполошились:
— Огонь! Огонь! Разве вы не видите? Там пламя… дым!
Пьетро поспешил к окну:
— О, это дворец Пацци! Его подожгла наша компания. Скорее, не к лицу нам отставать от них!
Кто-то пробурчал:
— Конечно, мы подожжем и дом Данте Алигьери! Он будет пылать, словно в аду!
Предложение встретило поддержку. Джемме казалось, что у нее вот-вот остановится сердце. Но тут вмешался Бордини:
— Нет, у меня другое предложение, гораздо лучше! У богачей Кавальканти есть чем поживиться, а потом мы устроим им такое пожарище, что во Флоренции целую неделю можно будет обойтись без факелов!
Хохочущая и орущая банда мгновенно улетучилась, словно унесенная ветром, оставив после себя в комнате дикий беспорядок. Через открытое окно в комнату проникал запах пожарища.
Данте взглянул на свою жену:
— Видишь, Джемма, какой мир принес нам этот французский принц! Вот что происходит в нашем городе, когда преемник престола протянул к нам свои руки!
Она в изнеможении опустилась на стул, простонав:
— Это было только начало. Бог знает, что нам еще предстоит! Несчастье так велико, так безмерно! Господи, неужели ты оставил нас?!
СВАДЕБНЫЙ ПОСРЕДНИК
Сделав в городе покупки по заказу матери, Лючия, дочь сера Камбио, возвращалась в родительский дом, возбужденная и одновременно встревоженная одолевавшим ее внутренним разладом. Еще несколько недель назад ее беспокоила судьба отца. Затем неожиданный приход французского принца и победа партии черных избавили ее от всех забот и уступили место счастливому чувству освобождения. Однако теперь бедная девушка снова ощутила тяжелую душевную подавленность.
Донна Джудитта, которая в последнее время, как заметили вездесущие соседки, держалась словно пава, сразу же заметила смятение в душе дочери и спросила тоном человека, готового перевалить на другого вину, которую он сам в действительности не считает виной:
— Что с тобой творится, Лючия? Что ни день, приходится ломать голову над твоим поведением! Что же, скажи на милость, опять приключилось?
Обескураженная таким непривычным тоном, девушка ответила:
— Ничего, ничего, милая матушка! Возможно, я слишком быстро бежала!
— Пусть так, и поэтому ты попеременно то краснеешь, то бледнеешь, и глаза твои сверкают, словно сам дьявол во плоти схватил тебя за горло!
Лючия внезапно утратила самообладание, которое с таким трудом сохраняла. Ее перевозбужденные нервы не вынесли этой душевной пытки, она в изнеможении опустилась на стул и залилась слезами.
Испуганная мать поняла, что допустила ошибку. С легким вздохом, относящимся к дочери и к ней самой, она нежно погладила волосы Лючии и сказала совсем другим, благожелательным голосом:
— Девочка моя, ведь я не сказала тебе ни одного дурного слова. Выпей глоток вина, оно пойдет тебе на пользу.
Безразличная молодая девушка покорно сделала глоток крепкого красного вина, которое сразу же улучшило ее состояние. Глаза ее приобрели привычное умиротворенное, хотя и несколько мечтательное выражение, дыхание выровнялось, а дрожавшие перед этим руки спокойно лежали на коленях.
Поскольку мать обошлась с ней так ласково, Лючия сочла себя обязанной объяснить ей причину своего волнения:
— Не обижайтесь на меня, матушка, что я напугала вас, но перед этим мне рассказали, что с моей подругой Джованной Спини произошло нечто ужасное… по вине приближенных Корсо Донати… нет, я не могу говорить дальше, вы и сами догадаетесь!
Лючия умолкла, вновь испытав потрясение до глубины души. Ее мать поняла, что подобное известие способно взбудоражить ее невинную дочь. Да и как пятнадцатилетней девушке осмыслить жестокость, с которой теперь, когда узы закона и порядка оказались расшатанными, люди обращались друг с другом!
— А хуже всего, дорогая матушка, что станут говорить: видите, что за люди эти черные!
— Но, дитя мое, людей, составляющих окружение Корсо Донати, нельзя называть нашими друзьями — за деньги они готовы продаться и нашим врагам!
— Подумайте, матушка, вы же сами говорили: мы, черные, купили их, значит, их преступления на нашей совести. Брата Джованны они избили как шелудивую собаку, и еще многие другие были убиты и ранены!
— Неужели ты веришь, наивное дитя, что белые поступили бы с нами иначе, если бы они оказались на нашем месте? Позволь мне рассказать тебе, как это было несколько лет назад…
Лючия едва воспринимала слова, сказанные в защиту черных, она никак не могла осознать пережитые впечатления.
— Как все пылало ночью! Из своей спальни я видела языки огня. Все небо выглядело красным — словно кровь.
— Лучше бы ты спала, чем выглядывать в окно! Радуйся, что никому не пришло в голову запалить наш дом!
— Но ведь это несправедливо, что у бедных людей поджигают дома! Что они нам сделали, наши сограждане!
