Александр Антонов - Государыня
— Вижу тебя, мой государь, угнетают минувшие дни. А ты их забудь. Ты лучше послушай меня, как мы ехали к тебе в Вильно и сколько всего видели. Мы ехали медленно. Признаюсь, я боялась встречи с тобой, всё оттягивала её. «Господи, — думаю, — он ведь старше меня, встанет надо мной, как строгий батюшка, а я того не терплю». Вот и тянула время. А встречали нас повсюду хлебом–солью, радужно да красно. И по твоей земле мне было приятно ехать. Любезный народ в твоей державе живёт, хоть литвины, хоть русичи.
Живой рассказ Елены понравился Александру. Он увидел свою державу её глазами и загордился тем, что стоит государем над «любезным народом». Александр был способен на размышления. Да, повсюду можно было слышать русскую речь — запрета ей не было, — можно познакомиться с русскими нравами, вольно чувствовать себя среди руссов, не ощущать на себе косые взгляды. Но он видел и другое, чего Елена не успела рассмотреть. Он боялся надвигающихся с запада и юга туч «папизма и полыцизны». Он наблюдал сверкание молний и раскаты грома, буйство проповедников католицизма в храмах и на площадях. Он знал, что с каждым днём до него будет всё глуше доноситься биение пульса русской жизни в его державе. Скажешь ли обо всём этом молодой россиянке, которую он выбрал себе в спутницы жизни и с которой ему предстояло укреплять государство и великокняжеский престол, ждать и воспитывать наследника?
Александр жил под гнётом епископа Адальберта Войтеха и панов рады. Ему это надоело. Но поможет ли Елена сбросить этот гнёт? Как бы он хотел этого! Недаром же он искал сильную духом спутницу жизни, знал, что русские княжеские дома всегда имели достойных невест. У него уже давно выветрилось мнение о неполноценности русских женщин. Они ни в чём не уступали жёнам иных европейских народов, а кое в чём и превосходили. Вот и эта двадцатилетняя девица–княгиня не была похожа на теремную, жеманную неженку. И она знала себе цену. По докладам сватов, она получила хорошее образование, умела читать, писать, изучала историю своей державы и Византии, латынь, государственные уставы и законы. Случайно ли это? Да нет. Александр счёл, что её заведомо воспитывали так, чтобы она была государыней державного ума. Всё это вносило отраду в сердце великого князя. Он надеялся, что с помощью Елены освободится от польского засилья, что заставит литовскую знать воспитывать своих наследников в духе дружбы с россиянами, потому как испокон веку эти два народа питали друг друга свежими соками жизни и среди литовцев в прежние годы было больше православных, нежели католиков.
Елена продолжала увлечённо говорить о том, что успела увидеть в Литве.
— Должна сказать, что на твоей земле, мой государь, русские и литвины хорошо уживаются. В полоцком храме я видела немало литовских мужей, которые молились вместе с русскими жёнами. И нет ничего зазорного в том, приняли ли они православие или нет, — Бог един.
И наконец настал час, когда скованность Александра исчезла, их беседа стала обоюдной, непринуждённой, и они оба поделились сокровенным. Елена поведала многое из своего детства и отрочества, вспомнила о похищении. Александр дивился, сочувствовал, потом рассказал ей интересное о своих придворных вельможах и даже предупредил, чтобы держала ухо востро при беседах с канцлером Монивидом, гетманом Николаем Радзивиллом и епископом Адальбертом Войтехом.
— Они властны, честолюбивы и готовы подмять под себя всех и вся, — добавил Александр. — С горечью признаюсь, что они и меня держат в путах.
Беседуя, они не только сидели голубками, но и прохаживались по покою. Елена не так часто смотрела в лицо Александру, но постоянно чувствовала его взгляд на себе. Она догадалась, что уже влечёт его, что он любуется ею. Всё это было приятно молодой княгине. Что ж, она знала о том, что красива, что многие, кто её видел, согревали свои сердца под её обаянием. Ещё она поняла, что у Александра погасло желание поскорее оказаться в окружении своих вельмож, которые считали доблестью напоить государя хмельным до потери сознания. Размышляя, Елена пришла к мысли о том, что им пора сесть к столу и продлить приятную беседу за кубком рейнского вина или княжьей медовухи. Во время короткой паузы в разговоре Елена позвала Анну Русалку и велела ей накрыть стол на двоих для трапезы.
Проворные слуги быстро исполнили повеление княгини и украсили стол по русскому обычаю — обильно и притягательно — тем, что было привезено из Москвы. Жареная и печёная дичь — лесная и полевая, рыба волжская и беломорская, кулебяка с белыми грибами, икра чёрная и красная. Глаза у Александра не охватили весь стол и высветили лишь золотые кувшины и братины с винами и хмельными княжьими медами. Сердце у Александра зашлось в великом томлении, но он осилил себя, оторвал взгляд от порочного зелья, посмотрел на супругу, заметила ли она греховный огонь в его глазах. Поняв, что не заметила, обрадовался.
Елена и Александр сели к столу, в зале больше не было ни души. Государь ухаживал за государыней. Им было весело, глаза их сверкали в предвкушении трапезы. И то сказать, день на исходе, а у них во рту маковой росинки не было. Но они не спешили поглощать яства, они понимали, что трапеза — это время сближения, узнавания друг друга. За трапезой о человеке можно узнать немало. Ведь он действует за столом, а действие всегда раскрывает глубину натуры. За столом можно узнать о сидящем рядом столько, что лучше и не придумаешь. Так оно и было.
Княгиня Елена с детских лет была сдержана в еде, но принимала её красиво, без суеты и торопливости, испытывая наслаждение от того, что вкушала. Она и вино пригубила. Присматриваясь к ней, Александр подумал, что Елена никогда не будет полнеть и на долгие годы сохранит девическую стать. Однако сам великий князь не сдерживал себя в приёме пищи, не замечая того. Он ел много, охотно, перепробовал все блюда, нахваливая их, и, как бы между делом, выпил три кубка крепкой княжьей медовухи. Он пил хмельное лихо. Едена поняла, что князь хочет показать свою удаль. Он был как бы среди своих вельмож и состязался с ними. Подняв кубок, он кланялся Елене, потом налево и направо, словно бок о бок с ним сидели застольники. Он произносил: «С нами Бог», — единым духом выпивал кубок и тут же брался за еду. Разорвав на две части рябчика, он быстро управлялся с ним и, вытерев руки, вновь тянулся к братине. Елене он говорил:
— Моя государыня, прости, что вольничаю. Ныне я счастлив, в душе горит огонь блаженства, и я лишь питаю его.
Елена не возражала, что супруг её «питает огонь блаженства», но по тому, как он «питал огонь», она поняла, что Александр остановится только тогда, когда угреет себя хмельным до потери чувств. И были выпиты князем шестой, седьмой и десятый кубок крепкого мёду. Елена наконец попыталась сдержать Александра, но он заплетающимся языком произнёс:
— Моя государыня, я счастлив, но не пьян, и это последняя чара.
Близко к полуночи Александр уже ничего не соображал. Отодвинув от себя блюда, кубки и тыкая в пространство пальцем, он грозно заявил кому‑то:
— Это вам угодно, чтобы я был пьян! Вам! Вам! Теперь любуйтесь!
Елена догадалась, что, грозясь, он имел в виду своих вельмож. Поняла и то, почему он пять дней не появлялся в её покоях забыв, что у него есть долг перед молодой супругой, перед Богом и своим народом. Елена осознала, какое пагубное влияние оказывали на великого князя его приближенные, и пришла к выводу, что пьяные оргии в Верхнем замке начались не пять дней назад, а может быть, с того самого часа, когда покойный отец, король Казимир, отдал среднему сыну во владение Литовское княжество.
Когда время перевалило за полночь, в залу вошла княгиня Мария.
— Матушка–государыня, там за дверью стоят канцлер и гетман, просят, чтобы я впустила их сюда.
— Они в каком виде? — спросила Елена.
— О Господи, лыка не вяжут, — отозвалась Мария.
— Пусть уходят прочь, — строго сказала Елена. — Да пришли сюда двух ратников.
— Исполню, матушка, — ответила Мария и скрылась за дверью.
Вскоре появились два дюжих ратника, и Елена велела им отвести уже бесчувственного великого князя в свою опочивальню. Когда ратники ушли, Елена подошла к Александру и посмотрела на его лицо: оно было безмятежное и, ей показалось, счастливое. Эта странность уколола Елену в самое сердце. «Господи, — взмолилась она, — неужели мне нести сей тяжкий крест до исхода? »
Княгиня недолго стояла возле пьяного супруга. Она отошла к окну, за которым покоилась тёмная февральская ночь. Ей хотелось плакать, хотелось спросить: «Всевышний, укажи мне путь истинный?» Но, сдержав крик души, она вышла из опочивальни. Слуги уже убрали со стола, боярыни Мария, Анна и боярская дочь Палаша стояли купно и вели о чём‑то тихий разговор. Елена спросила их:
— Что там внизу?
