Рангея Рагхав - Гибель великого города
— Сколько хочешь, моя кукушечка.
— Где ты так долго пропадала? — спросила Нилуфар, взяв принесенный Хэкой узел.
Хэка подробно рассказала обо всем. Нилуфар успокоилась.
— Чудесно, Хэка! Ты умница.
Апап застонал, как раненый лев. Хэка положила его голову к себе на колени. Нилуфар развязала узел.
— Теперь нам бояться нечего, — сказала опа. — Хорошо, что вчера ты не вышла из темноты, а то танцовщица тебя бы узнала.
— Но ты потом сама назвала меня по имени!
— Она была уже в колеснице. Разве на таком расстоянии можно услышать? Да она и не понимала ничего от страха.
Сгустились сумерки. Из главных ворот дворца, пугливо озираясь, вышел юноша. Он пересек город и спустился к берегу Инда. Река волновалась. Ветер поднимал песчаные вихри. Небо заволокли тяжелые черные тучи.
Надвигалась ночь. Ветер все крепчал. Юноша направился к матросским лачугам. Порывы ветра несколько раз валили его с ног. Он постучал в ближайшую дверь. Вышла старуха и принялась сердито ругаться. Юноша отпрянул в темноту. Зайдя в другой двор, он присел отдохнуть. Но рядом с ним свалился пьяный, и юноша поспешно выбрался оттуда, решив попытать счастья в другом месте.
В распахнутую дверь какой-то лачужки юноша увидел матросов, сидевших вокруг тускло горящей лампы. Матросы тянули из глиняных кружек дешевое вино и сквернословили.
— Эй, эй, сынок, иди сюда! — закричали они, заметив юношу. — Выпей с нами!
Юноша, засмеявшись, вошел.
— Ты из какой страны?
— Из Египта. Где кружка? Вы хотели угостить меня.
Один из матросов наполнил кружку и протянул юноше.
— А у тебя есть сестра?
Отпив глоток, юноша ответил:
— Есть… ей четырнадцать лет…
Сосед юноши спросил:
— На тебя похожа?
— Совсем непохожа. На лице оспины, одного глаза нет, черноволосая…
Казалось, юноша пил беспрерывно. На самом деле он незаметно выливал вино на пол. Все были пьяны и в тусклом свете лампы ничего не замечали. Даже пришедший только что старый матрос мало что соображал, потому что выпил сразу несколько кружек. Малыш, которого он принес на руках, играл на полу.
— …Когда моя мать была девушкой, — рассказывал юноша. Нет, вы не даете мне вина, уж лучше я помолчу.
— Нет, нет, — сказал один из матросов. — Налей ему Джалнаг… На, пей…
— …Моя мать была необычайной красавицей, — выдумывал юноша. — Отец — сын раба из арабской деревушки. Но был он похож на знатного человека, потому что его зачала родовитая женщина, понятно?
Матросы с интересом слушали. Малыш подошел к юноше и уткнулся в колени.
— Я сын знатной женщины, которую соблазнил отец, — продолжал тот. — Рабы прятали меня со дня рождения. А сестра моя вышла из утробы негритянки…
— Зачем же отец твой пошел к негритянке? — спросил Джалнаг. — Что он в ней нашел?
— Она согласилась воспитывать меня. Ей ведь надо было иметь какую-то выгоду…
— Ты думаешь в этом и была вся выгода? — насмешливо заметил Джалнаг.
Матросы захохотали.
— Моя мать… — обиженно начал юноша.
В это время ребенок сильно дернул конец тюрбана, он распустился, и по плечам юноши волнами рассыпались пышные волосы.
— Да это женщина! — в изумлении закричал Джалнаг.
Компания зашумела.
— Женщина? Держите ее!
— Не отпускайте!
— Кто ее подослал?
Все переполошились. Джалнаг случайно задел подставку лампы. Прежде чем кто-нибудь успел ее поддержать, лампа скатилась на пол и погасла. Нилуфар бросилась к выходу. Вслед ей неслись пьяные крики. Те из матросов, кто еще держался на ногах, побежали за ней.
Она обмотала тюрбан вокруг шеи. Вдруг кто-то совсем рядом крикнул:
— Вот она!
Нилуфар рванулась вперед. Подбежав к обрыву, остановилась. Внизу ревела великая река. Но выхода не было — матросы приближались. Раскинув руки, египтянка прыгнула в Инд. Вслед за ней бросились в воду и несколько матросов. Нилуфар, зажав ноздри, нырнула и поплыла. Сюда, в глубину, не проникали никакие звуки, словно буря мгновенно прекратилась. Нилуфар плыла по течению сколько хватило сил. Когда она вынырнула, матросов не было видно. Берег был в двухстах локтях, но сильное течение мешало приблизиться к нему. Устав плыть, Нилуфар неподвижно легла на воду. Скоро силы вернулись к ней. Широкими гребками она стала приближаться к берегу. Вокруг ревел Инд. В такую бурю лодочники, погасив огни и привязав челны к берегу, сидят где-нибудь за кружкой вина или спят.
Если бы эти матросы схватили ее! Разве в них осталось что-нибудь человеческое? В чужеземных портах растратили они свои души. Для них не было ничего святого — ни любви, ни привязанности к родному дому. Заражаясь отвратительными болезнями от распутных женщин, они так и сгнивали заживо. Нилуфар словно чувствовала гадкий запах, исходивший от их тел. Если бы она попала к ним в лапы!..
Ноги коснулись дна. Нилуфар встала. С ее одежды струями стекала вода. Египтянка бессильно упала на песок. Отдохнув немного, заставила себя подняться.
Зачем она пришла к Инду? Надеялась под видом юноши бежать с моряками в какую-нибудь далекую страну? Это ей не удалось.
Она снова легла на спину. Царственное сияние луны затмевало свет тысячи звезд. Приближался рассвет — созвездие Семи мудрецов повернулось к северу. Собрав все мужество, Нилуфар встала и осмотрела себя. Она была вся в грязи. Отряхнув одежду и тюрбан, смахнув песок с рук, шеи и ног, она развязала сандалии, отерла ступни. Затем собрала в узел волосы, повязала голову тюрбаном. Теперь можно двигаться в путь.
Вернулась она вовремя, стражи у главных ворот еще спали. Она беспрепятственно пробралась в каморку Апапа. Хэка, свернувшись в клубок, спала рядом с негром. Здесь опасно, но куда еще могла она пойти? К поэту? Разве он защитит ее? Мысли Нилуфар прервал какой-то шум.
Она прислушалась. Но тишина больше не нарушалась. Тогда она пошевелила рабыню за плечо.
— Хэка!
— Кто это? Нилуфар! Когда ты пришла?
— Только что!
— Ничего не вышло?
— Нет!
— Что же теперь?
Нилуфар молчала. Хэка пощупала ее одежду.
— Ты вся мокрая!
— Я очень устала. Хочу спать.
— Где ты была?
— Не хочется говорить. Я вся разбита. Все болит.
— Но как ты будешь спать? В мокрой одежде?
— Ну и что же?
— Ты не сможешь уснуть, — засмеялась Хэка. — До вчерашнего дня ты ведь нежилась на драгоценном ложе. Да и где ты будешь спать?
— В соломе, где же еще!
Возле самой стены Хэка устроила подобие перегородки. Туда и забралась Нилуфар. Сняв тюрбан, она повесила его сушить. Но уснуть ей не давала мокрая одежда. Наконец, она не выдержала и призналась Хэке:
— Так мне не уснуть.
Хэка протянула ей кусок ткани.
— Вот, возьми. Завернись и спи.
Нилуфар сбросила с себя одежду. Обвязав ткань вокруг бедер, зарылась в солому. Пришлось забыть привычки госпожи. Разве Апап не видел ее такой? Ведь он сам когда-то привел ее на рынок.
— Хэка! Что делать?
— Почему ты не спишь? Утром будем думать, а сейчас спи.
— Зачем вы с Апапом страдаете? Иногда мне хочется убить себя.
— Глупая, — тихо сказала Хэка. — Смерть не прекращает страданий. Озирис не прощает тех, кто накладывает на себя руки. До дня справедливого суда будет гореть твоя душа в адском огне и корчиться от мучений. Я не позволю тебе умереть, что бы ни случилось.
— Но разве мы сможем долго скрываться? — говорила Нилуфар. — Вернется танцовщица, и все обнаружится. Что тогда?
— Ты уснешь наконец? — рассердилась Хэка. — Ночью можно о многом передумать, но так и не решить ничего. И не заботься о нас. Сегодня мы живы, завтра нас нет. Что бы ни делал в этом мире — человек, всех ожидает один конец…
«Неужели мы все делаем лишь для того, чтобы умереть?» — мысленно возразила Нилуфар.
— Только после смерти выясняется, чего стоил человек. Если хоть одна душа на земле искренне оплакивает его, значит, жил он не напрасно. Когда же умерший вызывает у живых только отвращение, это значит, что, хотя его казна была полна золотом, он не прожил свою жизнь на земле достойно.
Из глаз Нилуфар хлынули слезы. Неужели Хэка права? Неужели вся ее жизнь не имела никакой цены? Разве все эти алмазы созданы творцом для того, чтобы валяться в пыли?..
Проснулся и застонал Апап. Хэка положила руку ему на лоб и шепнула с нежностью:
— Спи!
Негр закрыл глаза.
«Счастлива ли Хэка? — продолжала размышлять египтянка. — В том ли самое высокое счастье для женщины, чтобы найти любимого человека, с которым можно разделять и горе и радость? Неужели Хэка поистине счастлива?..»
Сон постепенно завладел Нилуфар. После многих дней она вновь спала на соломе.
Глава десятая
Их уже немного, всего несколько сотен. Они идут молча, словно немые. Опухли глаза, ввалились от голода щеки, стали хриплыми голоса. Старики, дети, мужчины, женщины… Ноги ведут их к одной цели, в сердцах одна жажда — выжить. И вчера они думали об этом. И позавчера… И много дней слились в один страшный и бесконечный, потому что к ним пришло горе. Многодневный голод ослабил их разум, им трудно что-нибудь вспомнить. Еле волочат они ноги, словно обремененные невидимыми цепями. Жизнь в них едва теплится.
