Виктор Карпенко - Брат на брата. Окаянный XIII век
В тот же день своими тревогами и планами она поделилась с Федором Афанасьевичем. Тот поразмыслил немного и согласился.
– Скоро лодки, на коих приплыл Юрий с дружиной, пойдут обратно. С ними до Владимира и доплывем. У меня товара за зиму прикуплено немало, торговлю открою, так что не пропадем. А ты, дочка, собирайся помаленьку. Да со двора-то не выходи, не ровен час, на глаза князю попадешься, – предупредил Федор Афанасьевич, не менее Дубравы встревоженный появлением князя в Городце.
Все было готово к отплытию: и скарб нехитрый собран, и лодка сговорена, да только судьбе было угодно распорядиться по-своему.
Как-то в ожидании прихода Федора Афанасьевича Дубрава сидела на лавке во дворе, полузакрыв глаза и подставив лицо ласковым солнечным лучам, а Андрейка бегал тут же, гоняясь с хворостиной в руке за тонконогим белолобым жеребенком. Да, на беду, воротный сторож вышел на улицу, а калитку оставил открытой. В нее-то жеребенок, а за ним и Андрейка выскочили со двора, чудом не угодив под копыта проезжавших мимо всадников. Испугавшись лошадей, Андрейка разревелся, чем вызвал хохот более чем двух десятков бородатых мужиков. Один из них спрыгнул с лошади и поднял на руки мальца.
– Чей такой, богатырь, будешь? – спросил он строго, с трудом сдерживая улыбку. – А ну, утрись! Негоже мужику слезы лить!
Птицей вылетела Дубрава за ворота. Растолкав спешившихся всадников, она выхватила из рук одного из них сына. Прижав к груди плачущего малыша, молодая женщина обвела гневным взглядом полукругом стоявших перед ней молодцов.
– Чего же ты мальца без присмотра одного бросаешь? Не ровен час, затоптали бы копытами, – донесся из-за спины знакомый голос. Дубрава обернулась и обмерла: перед ней, улыбаясь, стоял князь Юрий. Увидев молодую женщину, он не поверил своим глазам. Все те же огромные черные омуты под длинными ресницами, удивленный разлет бровей…
«Дубрава! Как она похорошела! – отметил Юрий. – Воистину красавица: волосы убраны короной, мягкий овал лица, четко очерченные губы – яркие, манящие. Немного пополнела, но эта полнота придала ей еще большую прелесть».
– Дубравушка, да ты ли это? – удивленно воскликнул князь, делая к ней шаг, от которого она отшатнулась. – Где же ты была все это время?
– Жила, князь, – тихо ответила молодая женщина. – Жила и ждала.
– Чего же?
– Этой встречи.
Дубрава, прижимая к груди сына, медленно направилась к воротам. Князь ее не удерживал. Знал, что эта встреча не последняя.
Вечером в княжеские палаты привели Федора Афанасьевича. Юрий был рад встрече, но вида не показал.
– Разве я не добр был к тебе? – строго спросил князь еще больше постаревшего, поседевшего купца. – Разве не братом мне был сын твой Роман? Или, живя в соколичем доме, ты нужду в чем терпел?
– Все так, государь, – склонил голову Федор Афанасьевич.
– Так почему же ты тогда, как тать, покинул отчину и скрывался все эти годы? Сам сгинул и Дубраву за собой увел.
– Из-за нее, из-за Дубравы, ушел я из Володимира, – дрогнул голосом Федор Афанасьевич. – Не жить бы ей, коли остались бы на дворе княжеском. Ни ей, ни плоду в чреве ее.
– Так, значит, тот малыш…
– Да, князь, он – сын твой. Великий князь Всеволод Юрьевич, царствие ему небесное, прознал про вашу любовь и приказал погубить Дубравушку. Что мне оставалось делать, как не скрыться, – развел руками Федор Афанасьевич. Помолчав, он продолжил: – Отпусти ты нас, князь. Богом прошу. Надумали мы с лодиями вернуться в стольный град. Не хочет Дубравушка ворошить былого, не хочет быть помехой счастью твоему. Отпусти вольно, государь.
– А как же мой сын?
– О нем допрежь всего думы мои. Объявишь своим сыном Андрюшечку или прознает кто про это, совсем беда. По времени он-то старшенький, да рожден в грехе. Что через три десятка лет произойдет на Руси, один Бог ведает, но может статься такое, что детям твоим великокняжеский стол отойдет. Кто сядет на него? Мстислав? А может, Андрей? Кровавой замятни не миновать, и Липица тому пример. Отец твой, великий князь Всеволод, предвидел это. – Тяжко вздохнув, Федор Афанасьевич закончил: – Во Владимире мы не задержимся. Уйдем в землю чужую, и вот те крест, – перекрестился купец на образа, – о себе не напомним. Андрей же будет знать, что его отец – мой сын Роман, в землях булгар сгинувший.
Юрий нахмурился, засопел сердито в бороду.
– Я подумаю над твоими словами, старик. Может быть, и отпущу, но допрежь всего поговорю с Дубравой. А теперь иди.
Юрий понимал, что купец прав, что ноне он не княжич, а князь, пусть униженный, изгнанный, но князь и должен думать не только о себе, но и о своих детях, о том, что оставит он после себя. Людской молвы Юрий не боялся. Но мысль о замятне, зароненная Федором Афанасьевичем, зримо вставала кровавой Липицей. Умом он это понимал, а сердце тянуло к той, которую называл «ладой». Юрий был готов последовать немедля за Федором Афанасьевичем, но усилием воли он укротил бурлившее в нем желание.
Только через два дня, вечером, в сумерках, в сопровождении одного из гридей, Юрий вошел в дом боярина Кузьмы Жирославича. Предупрежденный заранее, Федор Афанасьевич ожидал его у входа и немедля провел князя в светелку Дубравы.
Только под утро, когда город утонул в белом облаке тумана, князь вышел на крыльцо боярского дома. Тут же перед ним появился Федор Афанасьевич, не сомкнувший глаз всю ночь.
– Вот что, старик, – тихо произнес Юрий. – Поступай, как решил ранее, преград чинить не стану. Об одном прошу, и крест в том целуй, что волю мою исполнишь: коли жив к тому году будешь, через десять лет привезешь ко мне Андрейку. Под присмотром моим будет, службу ему дам. И вот еще что: знаю, не бедствуешь, но и от меня серебро возьмешь.
Федор Афанасьевич в знак благодарности поклонился поясно.
– Пора мне. Зови гридя, – приказал Юрий и, уже прощаясь, сказал: – Лодки уйдут сегодня. Поспеши со сборами.
6
Шло время. За делами потихоньку уходила боль Липицы, меньше страданий доставляла уязвленная княжеская гордость, все реже всплывало в памяти великокняжеское величие и пьянящее чувство безраздельной власти. А дел было много. На Волге разбойничали булгары, мордва, в лесах за Узолою и Кезою промышляли ватаги черемисов, да и своих татей в этих диких местах хватало. Крепостная стена и башни требовали ремонта, местами валы оползли, рвы осыпались. Везде нужны были рабочие руки, а их в Городце явно недоставало.
Прежде всего Юрий принялся наводить порядок в округе. Вдоль лесных дорог и троп он поставил сторожевые остроги, на коих наряды дружинников несли службу. Время от времени князь устраивал засады и самые настоящие охоты с собаками и загонщиками на шатучих татей. Присмирели разбойничьи ватаги и ватажки, а многие и вовсе ушли из этих мест, ставших с приходом князя опасными и неуютными. Спокойнее стало и на Волге.
Наведя порядок в округе, князь принялся было укреплять башни и стены Городца, но дело двигалось медленно, и он скоро остыл. Не надолго увлекли его и книги, которые он во множестве нашел в монастыре Федоровском и Архангельском соборе. Князь все больше мрачнел, днями ходил по княжескому терему сердитым и неприкаянным. Видя, что Юрий мается, воевода городецкий Устин Микулич предложил:
– А не след ли тебе, князь, к устью реки-Оки сходить? Ноне там торг большой, лодий много с товарами, купцов заморских немало, а вести со всех земель.
Бывший при разговоре епископ Симон, глядя в загоревшиеся интересом глаза Юрия, напомнил ему:
– Константин запретил тебе, князь, покидать Городец. Доглядчиков в городе немало, коли поплывешь, доведут до брата твоего о непослушании.
– Пусть доведут, – упрямо тряхнул головой Юрий. – Не раб я ему! Чай, не на цепи и не в порубе! Готовь, Устин Микулич, лодии. Чего тянуть, завтра поутру и отправимся.
К Городцу шли неделю, обратно же до места слияния рек Оки и Волги опустились за два дня. Песчаную косу в виде наконечника стрелы было не узнать. Лодок, насадов, мордовских долбленок, высокобортных речных судов булгар на песок было вытянуто во множестве. Отмель, словно пчелиный рой, гудела сотнями голосов.
– Да здесь торг почище володимирского будет, – озадаченно произнес Юрий, спрыгивая на берег. – Гридей маловато с собой взяли: коли какая свара начнется, то тяжко с десятком-то придется.
– Не изволь тревожиться, государь, – поспешил успокоить князя Устин Микулич. – На Стрелице токмо торговые дела вершатся, а коли кто недоволен чем или обиду кто кому нанес, так подстерегут где-нибудь на реке, и воздастся обидчику по вине его.
– Что же, разумно, – согласно кивнул князь. – Пойдем же, посмотрим, чем богат торг. Может, себе чего присмотрю. Негоже к княгине без подарка возвращаться.
В сопровождении двух дюжих гридей Юрий и Устин Микулич двинулись вдоль разложенных прямо на песке товаров. Такого изобилия не видел даже владимирский торг. На вопрос «Почему?» воевода городецкий пояснил:
