Владимир Малик - Князь Кий
— Мою сестру никто и пальцем не тронет! Твоих воинов тоже…
— Спасибо… А еще желаю, чтобы ты отдал мне полянских воинов — раненых и попавших в плен! Я сам посмотрю, кого взять в войско, а кого наказать за неповиновение тебе!
— Хорошо.
— И еще одно…
— Не много ли, племянник? — недовольно буркнул каган.
— Последняя просьба… Умер мой отец, князь Божедар…
— Я уже знаю об этом.
— Позволь завтра похоронить его по обычаям предков… А заодно — и брата моего, воеводу Радогаста…
— Разрешаю… А теперь послушай, что скажу я… Послезавтра будь готов с женой отправиться в путь. Посмотрим твою землю и, в случае необходимости, покорим непокорные племена… Завтра — похорони отца и брата… А сегодня с матушкой придешь ко мне в стан — хочу повидаться с сестрой… А чтобы ты ничего не забыл и делал так, как я хочу, оставляю тебе Крэка с сотней воинов, — каган строго посмотрел на Черного Вепря. — Все они должны быть сыты, одеты! За их безопасность … Сам понимаешь — отвечаешь головой!
Черного Вепря последние слова Ернака задели за живое, но он промолчал и низко поклонился.
Такая покорность, видно, понравилась кагану, ибо он еще раз положил руку на голову полянскому князю, проявляя этим свое расположение к нему, и сказал:
— А теперь поедем по полю — посмотрим, что натворил твой глупый брат… Будешь при мне!
Ернак тронул коня и повернул к полю боя. Черный Вепрь вскочил в седло — поехал за ним в группе гуннских вельмож, сопутствующих кагану. Сзади пристроился Крэк.
Ехали медленно.
Через все поле, от леса к лесу, рядом лежали полянские воины — убитые и раненые. Гунны сдирали с них одежду, забирали оружие, тех раненых, которые не подавали надежды на выздоровление, тут же добивали.
Увидев кагана, они застывали в почтительном поклоне.
— Так где погиб твой брат? — спросил Ернак, повернув к Черному Вепрю свое круглое темное лицо.
Черный Вепрь показал на невысокий холм неподалеку от дороги.
— Он стоял там…
— Смотрите внимательно! Хочу увидеть его!
Черному Вепрю и самому хотелось увидеть Радогаста. Мертвого! Чтобы успокоить сердце, в котором шевелился червячок сомнения — а вдруг попал плохо и Радогаст жив? Как он посмотрит ему в глаза?
Каган подъехал к куче мертвых тел. Черный Вепрь издалека бросил быстрый взгляд по лицам мертвых и раненых — и облегченно вздохнул. Вон лежит Радогаст! Неподвижный! С застывшим взглядом открытых глаз… Нет, он уже не встанет, и его нечего бояться!..
— Вот он! — облегченно показал рукой. Ернак остановился над полянским воеводой.
— Да, мертв, — сказал задумчиво, а после паузы повернулся к Черному Вепрю. — Тебе, племянник, повезло больше, чем мне. У меня было много братьев, и нам пришлось разделить родительское наследство на всех. Некогда могущественное гуннское племя Аттилы распалось, раздробилось и рассеялось по земле, как туман по степи…
— Ты соберешь его, каган, — сказал Черный Вепрь. — И снова гунны станут обладателями полмира! А я помогу тебе, на сколько сил моих хватит!.. Только чем и как?
Он боялся этого сурового чужого мужа, который приходился ему дядей, и пытался задобрить его льстивыми словами.
Ернак процедил сквозь редкие седые усы:
— Соберу… Если поможет Тенгри-хан… А помочь мне сможешь тем, чем помогал Аттиле твой отец, — зерном, мясом, одеждой, обувью, воинами… Крэк скажет, что делать…
Каган тронул коня и двинулся дальше между грудами убитых и раненых. Черный Вепрь бросил еще один быстрый взгляд на мертвого Радогаста и не почувствовал в сердце ни жалости к нему, ни раскаяния. Его наполняло чувство радости от осознания того, что он князь. «Аттила на пути к могуществу переступил через труп брата. А я внук Аттилы! Внук… И я тоже смог!»
* * *Кий открыл глаза. Вверху над ним синело чистое вечернее небо, стояла необычная, после только что отшумевшего боя, тишина. И ему было бы хорошо лежать здесь, если бы какой-то тяжелый груз не сдавливал грудь и не гудело в голове.
Он пошевелился и понял, что сдавлен целой кучей мертвых тел. Онемели ноги, отекла левая рука. И только правая, все еще сжимая меч лежала свободно на залитой кровью земле. Он поднял ее, нащупал сверху чей-то плотный рукав и с силой потянул вниз. Вниз свалился молодой черноволосый гунн, и дышать сразу стало легче.
Из горла вырвался хриплый стон.
И тут на него упала тень. Он скосил глаза и увидел двух гуннов — старшего, низенького кривоногого толстяка, и высокого, худощавого отрока, — которые остановились над ним. Их внимание привлек стон, и они с интересом теперь разглядывали русоволосого великана — полянина.
Младший гунн выдернул из ножен саблю и занес над головой Кия, целясь острием прямо в лицо. Но толстяк предостерегающе что-то крикнул, и тот опустил руку.
Вдвоем они быстро растащили убитых, и толстяк, толкнув Кия ногой в бок, знаком приказал подниматься.
Кий медленно, с трудом, потому что все его тело одеревенело, встал и почувствовал, как шумит в голове, а ноги, словно палки, нетвердо стоят на земле. Видно, сказывался сильный удар по темени. Толстяк оглядел пленника со всех сторон и, убедившись, что он не ранен, вытащил из кармана веревку и связал ему руки за спиной.
— Иди!
Его привели к большой группе пленников и привязали к корявой жерди, пристроенной, как коновязь, между двумя кленами. Так привязывают лошадей, — с той только разницей, что пленников привязали значительно прочнее, да еще и поставили двух часовых.
Кий оперся на жердь — задумался.
Итак, как он и предполагал, поляне потерпели сокрушительное поражение. Пусть не все племя покорено, не весь полянский полк погиб, — и что? Сила полянская понесла значительные потери, и тем родам, которые соберутся возле Каменного острова, будет нелегко теперь противостоять гуннам. Да и сумеют ли они вообще противостоять? Не сокрушат ли их гунны в первые минуты боя, как Радогастову дружину? Не рассечет своим клином полянские ряды, как они это сделали здесь только что?
После этого боя стало ясно, что поляне, сражаясь в пешем строю, не сумеют остановить мощный удар гуннской конницы, которая, разогнавшись, набирает такую скорость и силу, сметающую все на своем пути… Против конницы тоже нужна конница! Против гуннского клина надо выставить свой клин или такой мощный заслон, о который гуннский клин разобьется, как острие копья об гранитные скалы! Но как это сделать?
Мысли роем кружились в голове, которая еще болела от удара или булавой, или конским копытом, но ничего путного придумать Кий не мог.
Его внимание привлек отряд гуннов, не спеша объезжавший поле боя. Впереди на белом коне скакал всадник в богатой одежде. Оружие его озарялось золотом, седло — серебром, а шапка — самоцветами.
— Каган! Каган! — Закричали часовые гунны и согнулись в поклоне.
Отряд приближался. Пленники — кто сидел — вскочили, пристально вглядываясь в человека, от которого зависела их жизнь. Наступила тишина.
Кто-то из пленных вдруг воскликнул:
— Смотрите — там Черный Вепрь! Наш княжич!
— Где?
— Вместе с каганом…
— Взяли в плен?
— Нет, свободный… И при оружии… Неужели переметнулся на сторону гуннов?
— Не может быть! Может, кто-то другой?
— Где там другой… Он! Стражи шикнули:
— Тш-ш-ш! Молчать!
Кий закусил губу. Он не удивился, увидев Черного Вепря рядом с каганом Ернаком, зная больше о нем, чем другие воины, которые только начали догадываться об измене, а об убийстве воеводы Радогаста даже не подозревали… Он только сейчас подумал про себя: ведь встреча с Черным Вепрем — это смерть для него!
Каган остановился на возвышении, откуда хорошо просматривалось все поле боя. Молча смотрел на белые, полянские, и темные, гуннские, трупы. Гуннских было значительно меньше, и на кагановом лице появилась довольная улыбка.
Затем он повернулся к пленникам, метнул злорадный взгляд по их нахмуренным, суровым лицам.
Кий не сводил с кагана глаз.
Это был невысокий полный человек с большой седой головой и темным широким лицом. Сквозь жидкую седую бороду и такие же редкие усы просвечивала вспотевшая от жары коричнево-желтая кожа пожилого человека. Кию вспомнились рассказы отца об Аттиле, и ему подумалось, что Ернак, видимо, очень похож на «отца гуннов». Ведь — сын!..
Ернак вдруг показал рукой на кучи мертвых полянских воинов, павших в бою, и на словенском языке, т. е. на языке тех родственных с полянами племен, живших на Дунае и за Карпатами, прокаркал хрипло:
— Видите?… Так будет с каждым, кто не покорится гуннам и поднимет на них вооруженную руку!.. Так будет с каждым — лежать с разбитым черепом в бурьяне, и вороны будут клевать его мертвые глаза!.. Сам Тенгри-хан призвал гуннов к господству над другими народами и племенами, и это господство — на десять тысяч лет! — он сделал паузу, о чем-то подумал, а потом, еще понизив голос, добавил: — За то, что вы подняли против меня меч, вас следовало бы подвергнуть лютой смерти или продать ромеям в рабство! Но я не сделаю этого… Потому что за вас вступился ваш князь Черный Вепрь, который пообещал — и за себя и за вас — верно служить мне и во время мира и во время войны…
