Каирская трилогия (ЛП) - Махфуз Нагиб
— Хорошо, что вы изучаете марксизм, но помните, что его исторический детерминизм это всего-навсего неизбежность, возникающая не из расположения звёзд на небе, а зависящая от воли и усилий человека. И наша первейшая обязанность заключается не в том, чтобы философствовать, а в том, чтобы повысить осведомлённость рабочего класса о его исторической роли, которую он призван сыграть ради спасения и себя, и всего мира…
Ахмад сказал:
— Мы переводим ценные книги по этой философии для образованной элиты, читаем вдохновляющие лекции для борющихся рабочих. Оба эти фактора незаменимы…
Мастер Адли Карим ответил:
— Однако развращённое и коррумпированное общество может преобразоваться только руками рабочих. Когда сознание рабочих наполнится новой верой, и весь народ станет единой волевой массой, нас не остановят ни варварские законы, ни пушки…
— Все мы верим в это, однако завоевание умов интеллигенции будет означать контроль над группой кандидатов в руководители и лидеры…
Тут Ахмад заявил:
— Профессор, я бы хотел добавить кое-что ещё: по опыту мне известно, что не так-то легко убедить образованных людей в том, что религия — это суеверие, а загробная жизнь — это заблуждение и усыпление народного сознания. Но высказывать простому народу подобные идеи опасно. Самое серьёзное обвинение, которое наши враги используют против нас — в том, что они клеймят нас вероотступниками и безбожниками…
— Наша первая задача состоит в том, чтобы бороться с попустительством, вялостью и покорностью. Покончить с религией же будет возможно только после политического освобождения, которое можно достичь только с помощью революции. В целом же, нищета сильнее веры, и всегда для нас мудрее всего будет обращаться к народу, говоря с ним на его языке…
Профессор посмотрел с улыбкой на Сусан:
— Вы верили в труд. Неужели брак убедил вас в ценности дискуссий?
Она понимала, что он дразнит её, однако серьёзно заметила:
— Мой муж выступает с лекциями перед рабочими в отдалённых предместьях и руинах. А я без устали распространяю листовки…
Ахмад удручённо заметил:
— Недостаток нашего движения в том, что оно привлекает в свои ряды многих неискренних оппортунистов, из тех, кто трудится только с целью получить вознаграждение или ради узкопартийных интересов!
Покачав своей крупной головой в знак явного презрения, господин Адли Карим сказал:
— Мне это хорошо известно, но также мне известно, что неверующие Омейяды унаследовали власть над исламским миром, и вместе с тем, они распространили его по всему древнему миру до самой Испании!! Так что мы вполне имеем право воспользоваться этими людьми. Но одновременно нам следует предостеречь их. Не забывайте, что время играет на нас, но при условии, что мы отдадим делу все свои силы и принесём себя в жертву….
— А как же «Братья-мусульмане», профессор?! Мы уже почувствовали опасность от них на своём пути!
— Я это не отрицаю, но они не так опасны, как вы себе представляете. Разве вы не видите, что они обращаются к народу на том же языке, что и мы, и говорят об исламском социализме? Даже реакционеры сочли необходимым позаимствовать наш лексикон. Если они опередят нас, совершив революцию, то воплотят некоторые из наших принципов, даже частично. Но они не остановят поступательное движение времени к неизбежной цели. И к тому же распространение знаний — это гарантия того, что мы выгоним их, как свет прогоняет летучих мышей!
Хадиджа следила за всеми проявлениями этой странной активности в её доме с удивлением, смешанным с раздражением и гневом. Однажды она даже заявила мужу:
— Я никогда ещё не видела домов, похожих на дома Абдуль Мунима и Ахмада. Может быть, они превратили их в кофейни без моего ведома. Не проходит ни единого вечера, чтобы улицу не заполнили бородатые гости или иностранцы, которые даже не являются мусульманами. Я ещё никогда не слышала ничего подобного…
Мужчина покачал головой и ответил:
— Значит, пришло тебе время услышать…
Она резко сказала:
— Даже их жалованья не хватит на весь тот кофе, что они подают своим гостям!..
— Они пожаловались тебе на нехватку денег?
— А люди? Что скажут люди, которые видят все эти толпы, которые входят и выходят?
— Каждый человек в своём доме хозяин…
Хадиджа фыркнула:
— Их нестихающие разговоры иногда доносятся даже до улицы…
— Ну и пусть доносятся до улицы или даже до неба!..
Она глубоко вздохнула и ударила ладонью о ладонь…
50
Вилла Абдуррахима-паши Исы в Хелуане была заполнена последней волной посетителей, что пришли попрощаться с ним перед его отъездом в святые земли Хиджаза для совершения хаджа…
— Хадж — моё стремление, которое я так давно питаю. Да проклята будет вся эта политика, которая удерживала меня от него год за годом. В моём возрасте человек уже должен думать о скорой встрече со своим Господом.
Али Мехран, помощник паши, поддакнул:
— Да проклята будет политика!
Паша задумчиво устремил свои блёклые глаза на Ридвана и Хилми и сказал:
— Говори о ней всё, что угодно, однако она сделала мне прекрасное одолжение, которое я никогда не забуду — отвлекла меня от одиночества. Старый холостяк как я нуждается в общении пусть даже и в аду!
Али Мехран игриво вскинул брови и произнёс:
— А как же мы, паша? Разве мы не выполняем свой долг, отвлекая вас?
— Это без сомнения, так. Но когда ты одинок, день тянется так же долго, как зимняя ночь. Человеку необходим товарищ. Я признаю, что женщина это важная необходимость. Сколько же я вспоминаю о своей матери в эти дни! Женщина необходима даже тому, кто не хочет её!
Ридван думал о разных посторонних вопросах, и вдруг спросил пашу:
— Предположим, что Ан-Наххас-паша потеряет власть. Не откажетесь ли вы тогда от своей поездки?!
Паша гневно отмахнулся и сказал:
— Пусть этот неудачник остаётся, по крайней мере, пока я не вернусь из хаджа!..
Затем, покачав головой, заметил:
— Все мы грешники, но хадж смывает грехи…
Хилми Иззат засмеялся:
— Вы, паша, верующий, и ваша вера многих сбивает с толку!
— Почему? Вера терпима. Один лишь лицемер утверждает о своей абсолютной безгрешности. Неразумно считать, что человек совершает грехи только тогда, когда его вера мертва. Да и потом — наши грехи больше похожи на невинные детские шалости!
Али Мехран, издав вздох облечения, сказал:
— Превосходные слова! Разрешите мне теперь откровенно заявить вам, что я часто чувствовал недоброе предзнаменование, когда вы заговаривали о своём решении отправиться в хадж! Я задавался вопросом: означает ли это покаяние?! И закончились ли для нас радости жизни?!
Паша расхохотался так, что туловище его затряслось:
— Ах ты, чёртово отродье! Вы и впрямь огорчитесь, если узнаете, что я покаялся?
Хилми застонал:
— Словно женщина, чей младенец убит прямо у неё на коленях!
Абдуррахим-паша снова засмеялся и сказал:
— Позор вам, бесстыжие! Если такой, как я, действительно захочет покаяться, он должен избегать красивых глаз и розовых щёк, а не усердно посещать могилу Пророка, мир ему и благословение…
Мехран злорадным тоном воскликнул:
— Вы едете в Хиджаз? А вы вообще знаете, что это такое? Знающие люди рассказали мне, что там вы будете словно просящий помощи у огня от зноя!
Хилми Иззат запротестовал:
— Может быть, это всё лживая пропаганда англичан? А есть во всём Хиджазе хотя бы одно ангельское лицо, подобное лицу Ридвана?!
Абдуррахим Иса воскликнул:
— Ни там, ни даже в раю!.. — затем, словно отойдя от этой темы… — Ах вы бесстыдные мальчишки, мы же обсуждали покаяние!
Али Мехран сказал:
— Не так быстро, паша. Вы однажды рассказали мне об одном суфии, что каялся семьдесят раз. Разве это не означает, что он семьдесят раз согрешил?
Ридван также заметил:
— Или сто?
