Леонид Гиршович - Обмененные головы
Зато в тысяча девятьсот втором году пользуется триумфальным успехом «Баллада Редингской тюрьмы» [146] для альта (певицы) и симфонического оркестра, посвященная памяти «К.К.» – скончавшегося незадолго до того в деревеньке Урбана, Иллинойс. После первого парижского исполнения этой вещи Парижская академия избирает Кунце своим членом-корреспондентом. (Дальнейшие академические титулы Кунце: в 1909 году Бреславльский университет присваивает ему степень доктора философии honoris causa; в 1934 году Оксфордский университет присуждает ему степень доктора музыки – в книге «По ту сторону любви и ненависти» приведена фотография, которую я уже однажды видел: Кунце в оксфордской мантии.)
В девятисотых – девятьсот десятых годах Кунце создает основные оперные сочинения: «Анабелла» (1904), «Обмененные головы» (1905), «Болтунья» (1907), «Покинутая Дидона» (1912), «Женщина в тени» (1919), «Медея» (1920).
В его личной жизни никаких видимых перемен не происходит. Одно время идут разговоры о его помолвке с некой Зисси Вермут (Wermuth), но, как шутили тогда, Кунце все же предпочитает остаться абстинентом. Лето тысяча девятьсот восьмого года он проводит на Бодензее, где от чрезмерного увлечения греблей у него развивается заболевание сердца. Врачи предписывают «режим»: Кунце полгода дышит сосновым воздухом в окрестностях Кенигсберга – и болезнь бесследно исчезает.
В 1910 году Кунце, которому сорок два года, впервые покидает европейский континент и отправляется в Соединенные Штаты дирижировать своими операми. Тогда же его отношения с Йозефом Готлибом, проникнутые до сих пор «настоящей сердечной близостью», начинают охладевать и завершаются полным разрывом (1912 год).
Я ожидал другого. Я думал, что это случилось намного позже – когда уже «пан профессор» стоял в своем кабинете с пистолетом у виска и повторилась история из чеховской «Дуэли». Ничего подобного. Черным по белому написано: полный разрыв с «Готлибом маленьким» в год написания «Покинутой Дидоны». (В этот год мой дед Йозеф-Юзеф женится на рижской еврейке Вере Шелоге. Двадцатидвухлетняя Вера Шелоге, подобно многим молодым русским художникам, посещает в Мюнхене школу Абе («большая бревенчатая изба в псевдорусском стиле с петушками на Георгенштрассе» [147] , я в Мюнхене ни разу не был – наверное, не сохранилась.) Йозеф Готлиб оказался в Мюнхене по делам. Они познакомились, возвращаясь с одного концерта вместе в трамвае… Мне вспоминается, как в Харькове распевали: «Шел трамвай десятый номер, в том трамвае кто-то помер, тянут-тянут мертвеца, умца-дрица-цацаца». Это и впрямь могла быть «десятка», ходившая тогда мимо концертного зала, мимо университета, в сторону Швабинга. Я это знаю, потому что как раз именно в этом самом десятом номере трамвая – в Мюнхене они были голубые, в отличие от Берлина, – некая пассажирка разрядила свой пистолет в господина, сидевшего, «зажав между коленями футляр со скрипкой». Но это уже из другого романа [148] .)
Первая мировая война совпадает у Кунце с периодом тяжелого душевного упадка. Он почти безвыездно живет в местечке Шпитак (Верхняя Австрия), ничего не пишет – «занимается на рояле». Отчасти это следствие шока, вызванного гибелью Агаты (сестры, утонувшей со всем своим семейством в самый канун войны, – действительно, «Титаник» в миниатюре), ну а отчасти… Кто может знать, что творилось в его душе.
Повод пробудиться, выйдя из затянувшегося кризиса, представился, когда из Буэнос-Айреса пришло приглашение: Кунце предлагали принять участие в большом фестивале современной музыки, одновременно совершив концертное турне по ряду городов и стран Южной Америки. Он соглашается неохотно: «Что ж, съезжу на могилу отца» (он ее не найдет).
Пятого мая 1918 года Кунце на пароходе «Диаманте» отплывает из Киля в Рио-де-Жанейро – с заходом в Кадис и на острова Зеленого Мыса (где его чуть не интернировали). Плавание длится более месяца и, если не считать инцидента с португальскими властями, проходит исключительно благоприятно. Стоит дивная тропическая погода: глубокий синий цвет воды и такое же темно-синее небо с белыми кучевыми облаками. А по ночам все ниже к горизонту опускается Большая Медведица и все выше и выше сияет Южный Крест. Свечение ночного океана поражает воображение, рождается замысел симфонической поэмы «Светочи моря». Десятого июня показался бразильский берег. Скала, называемая Сахарной Головою, указывает на вход в рио-де-жанейрский залив.
Негры всех оттенков черного цвета, чопорные бразильцы в черных костюмах и шляпах, а вокруг апельсины, мандарины, бананы, обезьяны, попугаи, крошечные мухи-птицы, летающие слоны-бабочки. Южное полушарие, тропическая зима в июне – Кунце окончательно воспрянул к новой жизни.
Турне растянулось на семь месяцев: Рио-де-Жанейро, Манаос – детище каучукового бума с его невероятной красоты оперным театром (посреди джунглей Амазонки!), снова Рио – в оба конца шесть тысяч километров, но Кунце это не смущает – Сан-Паулу, оттуда пароходом в Монтевидео. И наконец – Буэнос-Айрес. Полуторамесячное пребывание в столице Аргентины отмечено среди прочего заминкой в отношениях со Стравинским, также гостем фестиваля. Но стоит ли считать этот эпизод однозначно «досадным», когда в результате возникает такая опера, как «Крещение Руси»? (Кстати, единственное произведение Кунце, которое Стравинский не бранил.)
Неожиданно он получает приглашение из Сантьяго: дать несколько концертов с Национальным симфоническим оркестром, недавно созданным. Следующая остановка Кунце – Лима. О выступлениях в Лиме никаких сведений не сохранилось, они, скорей всего, не состоялись по техническим причинам. Зато в качестве пианиста Кунце выступает в Гуаякиле (Эквадор), в том же самом зале, где Сен-Мартин торжественно передал полномочия верховного главнокомандующего Боливару. (Это малоинтересное само по себе событие навсегда останется в нашей памяти, наравне с Троянской войной или сдачей Бреды [149] , благодаря семи страничкам, которые написал Борхес и назвал «Гуаякиль».) За Гуаякилем следует Богота – и неуспех. «Император Максимилиан», исполненный в концерте, не отвечал спросу, царившему среди тогдашних либералов, – поздней вспыхнувшая между «консерваторами» и «либералами» война («виоленсия») уменьшит население Колумбии на двести тысяч человек.
Между тем в Европе война подошла к концу. Это известие застает Кунце в Каракасе, где, помимо концертов, он еще читает публичные лекции. Венесуэла – последняя страна в его латиноамериканском tour de force [150] . Отсюда он отправляется назад в Европу, куда попадает точно на Рождество: 24 декабря «Морской гез» входит в гавань Хукван-Холланд. Но только пятью днями позже Кунце оказался в Вене. Причина: бумажная волокита, бесконечные военные проверки и в придачу первое за четыре года мирное Рождество.
Итак, Кунце приехал в Вену двадцать девятого декабря тысяча девятьсот восемнадцатого года. Он полон творческих планов, в Шпитаке он больше заточать себя не намерен. Источники не сообщают, при каких обстоятельствах у него завязывается роман с моей бабушкой Верой (язык не поворачивается выговорить, но тем не менее и мама и Эся уже были на свете, и это была их мать). Классический треугольник просуществует, покуда Медея не найдет в себе силы «убить своих детей» – то, что под сердцем она уже носит ребенка Кунце, придает ей решимости. Кунце, по словам Стивена Кипниса, похищает Веру – как Ясон Медею, как Аид Персефону, как Страделла – неведомо кого; я решительно протестую против слова «похищение» – похитить можно лишь то, что лежит за закрытой дверью, а когда оно собственными ножками встает и уходит и риска никакого, разве это похищение? Но им нравится так, слово дышит любовной отвагой. Хотя вряд ли бы Йозеф Готлиб пустился за ними с пистолетом. О его неудавшемся самоубийстве упоминается вскользь, дальнейшая его судьба и вовсе выпадает в сноску не длиннее строки. Правда, знаменитая фотография, иллюстрирующая эту сноску, воспроизводится в обеих книжках, но это уже не о нем, это уже обобщение, а на него самого плевать хотели.
Похищение предполагает бегство. И вот, никем не преследуемые, они укрываются за Пиренеями. Но это можно назвать и свадебным путешествием. И попыткой, уже совместно с любимой женщиной и в более доступной форме, повторить лингвистическое переживание недавнего концертного турне. Наконец, попыткой расквитаться с прошлым: свадебное путешествие проходит по тем же самым местам, что путешествие с другом… Нет, все это сложней, чем кажется на первый взгляд.
В Португалии, в церкви, где похоронены король Педро и несчастная Инеса де Кастро [151] – лишь бренным останкам которой было суждено принять королевские почести, – они становятся мужем и женой. При крещении Вера второе имя тоже получила – Инеса (Агнеса), но, кроме Кунце, ее никто не имел права так называть. В Португалии же рождается их сын: Флориан Михаэль Николаус Кунце родился в городке Эспириту-Санту третьего ноября 1919 года – в первую годовщину прекращения огня.
