Вадим Полуян - Кровь боярина Кучки (В 2-х книгах)
Беренди взял воды в носатый, с лебединой ручкой кумган.
- Пойду Тугоркану долг отдавать, - как всегда, оповестил он, идя по большой нужде. А на сей раз, подмигнув, добавил: - Встарь, говорят, бывали кумганы серебряные!
Род продолжал варить калью. Мысли были не о похлёбке. Думалось: неужели за конский падеж невинный Карас должен заплатить жизнью? Вспомнил, как бродники подвешивают под мышки на высокой балясине и стреляют в спину. Под мышками Беренди не виделось никакой верёвки. Должно быть, милостиво прикончат, для самого неожиданно. Тугоркан - синие скулы, борода-мочало, - о коем говорят: «С ним шайтан не шали!» - допустит «снисхождение» к прежде безупречному рабу. Мрачные мысли угнетали Рода в тот день.
Вернулся Беренди, юноша уверенно объявил:
- Тебя поразят сзади ядовитой стрелой! - Он видел пятна на мёртвом лице табунщика. - Надобно нам бежать. А то и тебе карачун, и мне не уйти.
- И тебе не уйти, - как бы согласился торчин.
Хлебнув доспевшую калью, он сморщился, стал прицокивать языком с явным неудовольствием. Следом за ним Род убедился в своей поварской неудаче на сей раз.
Беренди повёл речь раздумчиво:
- Кчий с зарею узнает все. А мы будем далеко. Счастье должно быть с нами. Нынче ханич[186] вернулся из Киева. Вкушал науку в русской столице. Мудрым стал наш ханич Итларь! Тугоркан гордый, как верблюд. Столько арзи[187] будет выпито - ой-ей-ей! Кто нас заметит? Кто остановит? Все лягут тяжкими бурдюками. Арзи очень вонюча и пьяна!
Род слушал вполуха и собирался в путь. Он радовался, что бежит не один, а с многоопытным Беренди. Торчин такой же знаток степи, как Род знаток леса.
Собрав два саадака[188], набив две сумы, вывели коней - Беренди своего булано-пегого в белых пятнах, Род своего чубарого Катая. Копыта обмотали тряпьём. Ночь уже растворялась в молочном дне.
- А охотники на сайгаков нас не заарканят? - шутя напомнил Род ужасы, коими его прежде стращал Беренди.
Торчин был не изволитель шутить:
- Не бахтури[189] голову заранее.
Он тихо забормотал что-то на своём торкском языке.
- Что от меня скрываешь? - полюбопытствовал Род.
- Молитву своим богам, - понурился вынужденный беглец. - Чтоб нам в Диком Поле никто не встретился.
Кони тронулись наметью, вскоре перешли в елань, затем полетели во весь опор… И степь, как изождавшаяся любовница, бросилась беглецам навстречу…
Ветер, обретя плоть, так бил в лицо, что Род отворачивался. И вдруг увидел, как солнце выпрыгнуло из окоёма, рывками полетело ввысь. День обещал быть жарким.
Катай не отставал от булано-пегого и не настигал его, как Род ни понужал своего коня. Надо бы охладить Беренди: пора сбавить бег, поискать укрытие для привала в этом голом пространстве. Вон далеко впереди темнеют заросли ханьги[190]. Катай уже сбивался на тропоть[191], уже харчить[192] начал. В таком трудном испытании он оказался слабее булано-пегого. Расстояние между Родом и Беренди росло. А этот торчин Карас хоть и обернулся, но не убавил прыти. И вдруг пальцем тычет куда-то на восток, назад… Род тоже бросил взгляд за спину и далеко на кромке окоёма увидел чернизину[193]. Погоня!
Что толку пришпоривать загнанного коня! Карас оборачивается, а помочь-то не может. И вот уши юноши уловили: тонкий противный свист примешивается к свисту ветра. Почти тут же он увидел уже не в мыслях, а наяву оперение стрелы, вонзившейся в спину Беренди. Табунщик ещё какое-то время скакал с этим страшным украшением, потом похилился набок, и конь, постепенно охладив ход, стал как вкопанный.
Скоро Род спешился возле булано-пегого, заглянул в остановившиеся глаза Беренди, обнаружил пятна на его лице. Он извлёк ноги торчина из стремян и бережно уложил мёртвого на землю. Даже не разогнулся, когда всадники в островерхих шапках с меховыми опушками окружили его. Потом посмотрел на них и ни одного знакомого половецкого лица не нашёл. Это не люди Тугоркана.
- Сдавайся, русь! - гортанно крикнул самый молодой.
- Ха! Я говорил, это пленники Тугоркана, кто же ещё? - обратился к своему окружению молодой, отличавшийся от них одеждой - он был в блестящем бахтерце[194]. - Эй! - прицелился он глазами в юношу, склонённого над мёртвым товарищем. - Оставь убитого. Ты теперь наш полонянник. Я - хан Кунуй!
- Тебе меня не продавали, хан Кунуй, - спокойно возразил Род. - Езжай своим путём. А жизнь человека на твоей совести.
Всадники окружили Рода плотным кольцом.
- Взять его! - приказал хан Кунуй.
Юноша, как беспомощный цыплёнок, вертел головой по сторонам. Ни лук со стрелами, ни подаренный Беренди кривой ятаган не могли в такой тесноте послужить ему. «Охотники на сайгаков», понимая, посмеивались.
Вот взметнулся укрюк… Но в каждом мускуле Рода сидел Бессон Плешок со своей наукой. Верёвка из грив и хвостов, которая, намокнув, не мёрзнет, была перехвачена рукой юного Жилотуга и с такой силой дёрнута, прежде чем половец успел натянуть её, что тот пробкой вылетел из седла, выпустив свой шест.
- Ты батырь[195], однако! - удивился хан Кунуй, с интересом воззрясь на юношу, и, почти не глядя, поразил мечом оплошавшего у крючника. Новое повеление хана более устрашило нападавших, нежели жертву: - Взять живым!
Легко сказать, трудно выполнить. Первого приблизившегося Род стащил с коня приёмом Бессона Плешка и отбросил на несколько шагов.
Тут все, кроме хана, спешились и с визгом бросились врукопашную. Оберегая спину, Род крутился волчком. Вот где понадобилась вся его сила! Трещали кости, оглашали воздух дикие вскрики, кулями падали навзничь тела. Кое-кто в клубке драки истиха применял ножи и ранил своих. Над Родом витал заговор Букала: «А будет тело отрока Родислава камнем и булатом, платье и шапка - кольчугой и шлемом»…
- Дайте его мне! Расступитесь! - озверел хан Кунуй, нацеливая копье.
В следующий миг он вылетел из седла, схваченный арканом, увлекаемый назад через конский круп… Свита его разом обернулась и увидела, что окружена другой, ещё большей свитой. Во главе её сидел на рослом узкогрудом аргамаке высокий красавец лет двадцати. Хотя он блистал зерцалом[196] русского воина, но лицом - чистый половец. В то же время не широкоскулый. Масличные глаза не кажутся узкими в глубоких глазницах. Не ведом был Роду этот арканщик, зато окружение его почти сплошь знакомо. Даже ленивый Кчий, начальник Беренди, восседал поодаль на серой белохвостой чалке, недавно Родом объезженной. Легко было догадаться, что заарканил хана Кунуя не кто иной, как Итларь, ханич Тугоркана, выученик киевских наставников. Кабы не он, извивался бы сейчас в арканной петле Род, а не хан Кунуй. И без того одолевали лесовика степняки, как презренные крысы одолевают, когда набрасываются всем скопищем.
- Отпустите моего пленника - или хану вашему карачун! - властно прокричал Итларь.
Подданные Кунуя, сообразив, в чем дело, отошли к своим коням.
Выпростанный из петли Кунуй бесстыдно вопил, угрожая Итларю всевозможными карами. Сподвижники его тоже были крикливы, а не драчливы, памятуя о своём меньшинстве.
Пока шла разборка, освобождённый Род истиха подошёл к булано-пегому, понуро застывшему возле мёртвого Беренди. Оставалось чуть оттолкнуться от земли ногой… И вот он уже летит камнем из пращи над зеленеющей степью, и нет дострела этому камню, нет его лёту предела. Умел Карас выбирать коня! Лихая дюжина всадников устремилась вслед Роду. Да конь-то под ним не чей-нибудь, а табунщика! Этот конь и под седоком догонит любого невзнузданного оторву, отбившегося от табуна. Зато его-то уж не догонит никто!
Юноша время от времени оборачивался, и лицо его все более просветлялось: чернизины лихой погони, крупневшие поначалу, постепенно стали мельчать, будто преследователи поворотили коней и скакали не вслед, а вспять, к окоёму.
Однако вскоре появилась новая точка. Она на глазах превращалась во всадника. Вот он уже на расстоянии дострела… Вот ещё ближе… Это Итларь на своём аргамаке. На добром коне он вернулся из Киева. Арабский скакун не чета половецким сивкам. Отдохнувший булано-пегий тоже не собирался ударять мордой в грязь перед чужаком. Почуяв стремление седока, он вытянулся в такую стельку, что майская разноцветная степь побурела: все слилось в глазах. Нет, умел табунщик выходить для себя коня!
Итларь скакал чуть обочь, чуть ближе дострела стрелы. Его аргамак оставался в силах лишь удерживать расстояние, не сокращать его. Пена с удил попадала на лицо Рода - трудно булано-пегому! Судя по задранной морде аргамака с разинутой пастью, тому тоже не легче. Кто раньше отбросит копыта? Только так могла закончиться эта скачка.
