Михаил Петров - Румянцев-Задунайский
Чтобы собраться, Румянцеву понадобилось менее минуты.
— Говорите, ушел? — переспросил он, застегивая пуговицы.
— Так точно, ваше сиятельство! Перебежчик показывает: ушел берегом моря.
Голицын тоже стал одеваться, прислушиваясь к разговору. В слюдяное окошечко палатки брезжил рассвет. Наступило утро.
Румянцев приказал доставить перебежчика в палатку и сам допросил его. Это был унтер-офицер, высокий и худой: кожа да кости.
Перебежчик отвечал на вопросы спокойно, с уверенностью человека, хорошо знавшего обстановку.
После того как выпал снег, положение войск в крепости стало тяжелым: не было топлива, не хватало фуража, продовольствия. Лошадям давали в сутки только по полфунта соломы. Отчаявшись, принц Виртембергский решил вырваться из осажденного города через обширное плесо, которое соединяется с морем узким, но глубоким протоком. Он приказал построить на козлах мост, который установили в том месте, где было не так глубоко, и минувшей ночью провел через это сооружение пехоту. Конница переправилась вплавь. Уходя, принц приказал оставшемуся гарнизону держаться до конца и обещал скоро вернуться с транспортом провианта.
— Прикажете штурмовать крепость? — спросил полковник Салтыков. Ему не было и тридцати, он находился еще в таком возрасте, когда человек легко поддается возбуждению при мысли о предстоящем сражении. Глаза его горели, и, казалось, он делал над собой огромное усилие, чтобы стоять перед генералом спокойно.
— Со штурмом пока подождем, — помедлив, ответил Румянцев. — Сдается мне, сначала придется встретиться с принцем на чистом поле и, может быть, не с одним только принцем… Прикажите вызвать командиров бригад, — и Румянцев многозначительно подмигнул сидевшему в сторонке Голицыну: мол, видишь, как дела разворачиваются, не до зимних квартир теперь…
5Оставив для прикрытия осадных батарей и лагеря несколько батальонов, Румянцев приказал корпусу немедленно переходить на западную сторону реки. Главный театр действий снова переносился сюда, на эту болотистую с редкими холмами местность, по которой пролегла дорога на Штеттин.
Попытка настигнуть отступившего неприятеля ничего не дала. Посланные в погоню легкие войска нашли на дороге лишь брошенную неприятелем пушку да несколько ящиков с амуницией. Вскоре от генерала Берга стало известно, что прорвавшийся из Кольберга корпус принца Виртембергского соединился с корпусом генерала Платена.
Идти всем корпусом на запад не имело смысла. Румянцев знал, что, соединившись, оба неприятельских корпуса попытаются вернуться к Кольбергу, чтобы доставить туда транспорт с продовольствием и боеприпасами. Он решил остаться между реками Презанту и Реги, заняв выгодные позиции.
Кольбергский пас[19], через который прорвался из осажденного города принц Виртембергский, Румянцев поручил оборонять генерал-майору Яковлеву с десятью батальонами и десятью эскадронами, а также одним казацким полком. Пять батальонов гренадер под командой бригадира Брандта, вернувшегося недавно из отпуска, расположились в резерве. Остальные батальоны под командой генерал-поручиков князя Долгорукова и Олица заняли позиции на высотах между двумя деревушками, держа под контролем главную кольбергскую дорогу. На одном из проходов был поставлен гренадерский батальон с четырьмя полковыми орудиями.
Неприятель, однако, не спешил прорываться к Кольбергу. Легкими войсками он совершал различные маневры, создавал угрозы тылам, стараясь таким путем выманить русских с занятых ими позиций. Румянцев, не поддаваясь ни на какие уловки, не трогался с места. Против легких войск противника, угрожавших тылам, он выставил лишь подвижные войска под командованием генерала Берга, которому к тому же было поручено вести постоянную разведку действий противника.
Наконец до принца Виртембергского и генерала Платена дошло, что маневрами легких войск ничего не добьешься, и они решили действовать в открытую — дать бой осадному корпусу на подступах к Кольбергу. 30 ноября, овладев Трептовом, противник двумя колоннами двинулся на сближение с главными силами Румянцева.
Утром 1 декабря, взойдя на высоты против Шпигского прохода, противник построился в две линии и открыл сильный артиллерийский огонь. Началось решающее сражение за Кольберг.
Артиллерийская канонада не причиняла особого вреда ни тем, ни другим. Впрочем, наши стреляли точнее. Когда на склоне высоты показалась неприятельская конница, на нее обрушился такой плотный огонь, что она мигом рассеялась и отошла обратно.
Оценив обстановку, Румянцев приказал легким батальонам занять высоту, господствующую над Неймернским проходом, и прикрыть устроенный у подножья высоты штерншанц[20], которому суждено было принять на себя главный удар противника. Для усиления штерншанца с правого фланга было передвинуто несколько тяжелых орудий, которые установили у самого болота.
Противник понимал, что без взятия штерншанца к проходам не пробиться, и обрушил на укрепление всю мощь. Атака следовала за атакой. Головы нельзя было поднять от пуль. Но наши стояли твердо. Более двух часов, сдерживали яростный натиск. Наконец пруссакам удалось ворваться в укрепление. Платен, неотрывно следивший за ходом схватки, скомандовал:
— Кавалерию — на Шпигский проход!
Гренадеры встретили прусскую конницу ураганным огнем. Более сотни вражеских солдат осталось лежать на дороге, а все же отступить пришлось… Слишком много сил нацелил сюда генерал Платен!
Пруссаки радовались. Победа казалась им несомненной. Еще одно усилие, и проход станет свободным. Но тут они заметили, что с тыла к ним заходят мощные колонны пехоты, угрожая запереть их между двумя болотами. То были батальоны генерал-майора Яковлева. Русский генерал, казалось, того только и ждал, чтобы неприятельская конница поглубже врезалась в расположение наших позиций.
В рядах противника началась паника. Оставляя раненых, пруссаки побежали назад. И тут наступил черед действовать нашей коннице, которую до этого момента Румянцев придерживал. А с вершины холмов в атаку кинулись легкие стрелковые батальоны.
Победа была полной. На поле боя пруссаки оставили около семисот человек убитыми, более тысячи сдалось в плен.
Угнав остатки неприятельских войск за Одер, Румянцев со своим корпусом вернулся к Кольбергу. В тот же день он послал к коменданту крепости штаб-офицера с предложением сдаться, поскольку принц Виртембергский разбит и рассчитывать на его помощь ему, коменданту, не имеет смысла. Комендант, уже не раз отвергавший подобные предложения, понял: надежды на спасение больше нет…
Утром 5 декабря Румянцев со своей свитой подъехал к воротам крепости. Раздался барабанный бой. Ворота открылись, из них стали выходить колонны прусских солдат с распущенными знаменами. Положив их к ногам победителей, пруссаки выстроились в одну общую колонну, после чего под конвоем двух гренадерских батальонов их повели в сторону Кеслина. Всего было пленено более двух тысяч девятисот человек. В числе взятых трофеев были сорок пять знамен и три штандарта, сто сорок шесть крепостных орудий.
Подсчетом трофеев руководил бригадир Мельгунов, которому по опыту и усердию в службе уже давно надо было ходить в генералах.
— Считай точнее, Алексей Петрович, — шутил Румянцев, — тебе придется о сей победе самой императрице доносить.
7 декабря состоялась торжественная церемония вручения Румянцеву ключей от города, а 8 декабря Мельгунов уже увозил эти ключи в Петербург. Вместе с ключами в шкатулке лежала реляция Румянцева императрице Елизавете Петровне об одержанной славной победе.
Глава VIII
Переворот
Приближался день Рождества Христова. При дворе к большим праздникам обычно готовились в ожидании радостных развлечений, шумного веселья. Но в этот раз в Зимнем дворце стояла унылая тишина. Здесь, в опочивальне, доживала последние дни свои императрица Елизавета Петровна.
За полторы недели до Рождества с государыней сделалось дурно, ее стало рвать с кровью. После этого она уже не вставала с постели. Лекари оказались бессильными что-либо сделать. Вся надежда оставалась на Бога.
— Верь, матушка, — внушал ей духовник, — Бог милостив, захочет — хворь как рукой снимет.
Государыня молилась, читала молитвы, просила у Бога милости, обещая впредь никогда не грешить, быть доброй к своим подданным. Желая показать свое раскаяние в грехах, поручила духовнику своему объявить сенату именной указ — освободить из заключения всех, содержавшихся там «по кормчеству», уничтожить следствия, возвратить ссыльных, отменить соляной налог…
После указа государыне вроде бы полегчало, но потом снова началась рвота, еще пуще прежней. Государыня поняла, что Богу угодно забрать ее к себе: 23 декабря она исповедалась и причастилась, а на другой день изъявила желание собороваться.
