Оливия Кулидж - Галльская война Цезаря
Перед бурей. 53–52 годы до н. э.
Хотя мы страшно отомстили за Сабина, пролив кровь эбуронов, в Галлии по-прежнему было неспокойно. В ту зиму Цезарь не был с нашей армией: политическая ситуация в Риме привела к расколу правительства, и по просьбе Сената, который провозгласил военное положение, Помпей вооружался. Цезарь в своей провинции Ближняя Галлия на севере Италии тоже вербовал себе солдат. Если бы он решил, что Помпей поступает с его сторонниками несправедливо, то имел бы возможность перейти границу во главе своих войск. А это означало бы гражданскую войну. Наша армия ждала, что будет, и жадно впитывала любые слухи. Галлы невероятно преувеличивали каждую новость из-за Альп, и считали, что перед ними открываются великие возможности.
Ту зиму я проводил на зимней квартире в Сансе, который расположен на одном из притоков Сены в землях племени сенонов. Это прекрасное место для того, чтобы наблюдать за карнутами и паризиями, оставаясь при этом близко от бельгов. Два легиона Цезарь разместил на восток от нас в Лангре, а еще два – в землях треверов, чтобы ни одно из обессилевших до предела бельгских племен не восстало. Остальные шесть наших легионов были в резерве под командованием Лабиена и находились в Сансе.
Вокруг зимнего лагеря всегда происходит какое-то движение. Если погода зимой неудобна для движения больших масс людей с мулами и вещами, это еще не значит, что вообще никакие отряды не могут передвигаться. Торговцы ездят свободно, а местные галлы приносят товары на продажу, предлагают за плату свои услуги или доставляют новости. Все галлы любят слухи и пересуды и знают, что за удачно преподнесенный слух дают награду. Кроме того, как я уже говорил, галлы до того завидуют друг другу, что каждый из них доносит на своих соплеменников. По сути дела, главной трудностью для нас было то, что галлы доверчивы и не стесняются выдумывать рассказы, которые помогут им добиться намеченной цели. Однако если достаточно много людей рассказывают одно и то же, обычно это правда или, по крайней мере, каким-то образом отражает правду.
За то долгое время, которое мы провели в Галлии, достаточно многие из нас завели знакомства среди галльских вождей – начальников конницы – и немного научились говорить по-галльски. У нас была обязанность следить за новостями и передавать старшим по должности. Не все, конечно, а только те, которые, как нам казалось, имели первостепенную важность. Когда до меня дошел слух о том, что вожди собирались на совещание, – одни говорили, что это произошло в лесу возле Парижа, другие – что к северу от Луары, – я сообщил об этом Лабиену.
Придя к нему, я застал его рассерженным. Лабиен был суровым человеком, беспощадным и упорным, действовавшим умело и успешно. Он восхищался Цезарем, только когда тот бывал особенно безжалостным. Если бы Лабиену дали волю делать так, как он хотел, галлы либо восстали бы гораздо раньше, либо никогда не осмелились восстать. Но Цезарь, как имел склонность жаловаться Лабиен, слишком мягко обходился с ними.
– Совещание вождей? – рявкнул он. – О чем? Где? Кто участвовал? Держи ухо востро, приятель. Если в этом есть хоть сколько-то правды, полдюжины участников скоро будут здесь и обо всем доложат.
Никто не донес о вождях, что было странно. Но слухи продолжали поступать. То про одного, то про другого из вождей упоминали, что он был на тайной встрече или уезжал из племени, а это могло означать то же самое. Однако никто ни словом не обмолвился о том, что происходило на совещании. Вскоре Лабиен созвал вместе тех из нас, кто что-то знал об этом деле.
– Что стоит за этим? – спросил он в своей резкой отрывистой манере. – У вас есть какие-нибудь мысли на этот счет?
– За этим стоит клятва, – растягивая слова, медленно ответил Волусен, невозмутимый как всегда. – Большинство этих варваров предадут родного отца просто от злости, но у них есть клятвы, которые они боятся нарушить.
– И я так думаю, – согласился Лабиен. – А поскольку галлы дают клятву, если только задумали сделать что-то отчаянное, нам нужно выяснить, в чем тут дело.
– Кто там был? – спросил Децим Брут.
Мы стали называть имена, по одному или по два каждый, и постепенно наш перечень стал похож на список вождей племен, живущих к югу от Сены. У нас не было никакого способа проверить, кто из этих людей был назван по злому умыслу, а кто действительно был там.
– По крайней мере, теперь определены границы мятежа, – заметил Лабиен. – Из эдуев и тех, кто от них зависит, конечно, нет никого, и никого из бельгов.
– Не знаю: я слышал, Коммий тоже, – сказал Базил.
– Коммий! – Лабиен вздрогнул, словно кто-то уколол его. – Ничего нелепей не придумаешь!
– Коммий! – повторил за ним как эхо Волусен и чуть ли не хихикнул при этом. – Я поверил бы любому плохому слуху об этом негодяе и убийце. Подождите, пока я его поймаю!
В ответ на это Лабиен только пожал плечами: личная вражда Волусена и Коммия была хорошо известна. Но тут кое-что пришло мне в голову.
– Я слышал, что Коммий уезжал из своего племени, – рискнул я заговорить, – но не придал этому значения. Цезарь дал ему королевскую власть над атребатами, а в этом году он добавил к ним моринов. Коммий слишком многим нам обязан. И кроме того, мы все его знаем…
Действительно, мы все знали Коммия. Было бы непохоже на него, если бы он просидел всю зиму в своем королевстве. Он должен был носиться то туда, то сюда и делиться своими замыслами с людьми. Только казалось невероятным, чтобы его мысли могли быть чем-то вредны для римлян, от которых Коммий зависел.
– Коммий правит моринами и атребатами, – заговорил Децим Брут, думая вслух, – то есть у него в руках все побережье вокруг Булони. Его знакомства в Британии, как мы все видели, когда были там, делают его влиятельным человеком. Коммий, несомненно, разочаровался в Цезаре оттого, что Цезарь не продолжает завоевывать Британию.
Лабиен и после этого покачал головой и сказал:
– Коммий зависит от нас, потому что мы дали ему королевскую власть. А он не дурак.
– Был ведь Тасгетий, который тоже зависел от нас, и собственный народ убил его. Может оказаться более разумным повести своих соотечественников на восстание и быть героем, любимым в народе.
– Нужно получить больше доказательств, – заявил Лабиен. – Но я клянусь: если Коммий стал предателем, я его не помилую.
– И я тоже. Это будет большое удовольствие, – шепнул мне на ухо Волусен.
К нашему удивлению, – хотя мы догадывались, что Коммий не умеет хранить тайну, – новые доказательства появились. Мы, правда, так никогда и не узнали, был он или нет на той таинственной встрече вождей. Но Коммий начал ездить по соседним племенам бельгов и делал им по секрету намеки и предложения, которые не допускали двух толкований. После прошедшего лета ни у кого из бельгов недоставало боевого духа для восстания, но в каждом племени были горячие головы. Им-то Коммий в туманных выражениях обещал великие дела. Он также заявлял, что в Риме идет гражданская война и в этом году Цезарь, разумеется, не приедет в Галлию из-за Альп. Он клал собеседникам руку на плечо и доверительным тоном говорил, что помощники Цезаря – плохие военачальники.
У Лабиена эти известия вызвали яростный гнев, который стал еще сильнее оттого, что Коммий встревожил его: если в Галлии действительно возник заговор, нам было жизненно необходимо не дать ему охватить еще и бельгов. Цезарь еще никогда не боролся с обеими восставшими половинами Галлии сразу. Коммий благодаря своему характеру имел большое влияние на племена, а то, что он – бывший друг Цезаря, должно было еще усилить это влияние. Но прежде всего Лабиена возмущало то, как отвратительно и низко поступил Коммий: этот человек только ради собственной выгоды – насколько мы знали, других причин у него не было – пытался предать тех, кто был ему друзьями. Если бы Коммий оказался во власти Лабиена, наш военачальник казнил бы его так же, как казнили Акко. Но это было невозможно: Коммий был слишком хитер, чтобы довериться нам и приехать в Санс, и в ответ на просьбу об этом прислал свои извинения.
Тогда Волусен взял это дело в свои руки и пришел к Лабиену с предложением убить Коммия, который, как Волусен всегда утверждал, пытался убить его. Лабиен – так, по крайней мере, сказал мне Волусен – согласился, что этот пес-предатель не заслуживает ничего лучшего. Однако он сомневался, что кого-нибудь можно убедить сделать это.
– Я сделаю это сам, если ты дашь мне разрешение, – сказал Волусен.
Лабиен вздрогнул при этих словах: он рассчитывал нанять какого-нибудь галла, а не открыто использовать легионеров в таком сомнительном деле. Это будет выглядеть некрасиво.
– Разве важно, как все выглядит? – заявил ему Волусен. – Это припугнет бельгов. Если заговор, который мы подозреваем, разрастается по всей Галлии, мы должны позаботиться о себе. Коммий не заслуживает, чтобы с ним церемонились.
