Валентин Костылев - Иван Грозный. Книга 3. Невская твердыня
Игнатий чувствовал себя горьким, одиноким. Ему ясно было, что не придется уж ему, как бывало, видеться с Анной. Открылась тайна, которую с таким трудом и опасениями они прятали от людей. Конец всему! Аминь!
Игнатию пришло в голову: пойти к Борису Годунову с просьбой отправить его на войну. В Москве много разговоров о новом походе польского короля. Нашлось немало охочих людей идти на помощь псковским сидельцам. Загорелось отвагою сердце русского человека. Потянуло и Хвостова на войну: лучше умереть в бою, нежели сидеть в доме Никиты Годунова со своею тоской.
Так он и сделал. Помолился с великим усердием Богу, оделся в свой лучший кафтан и отправился к Годунову.
Борис Федорович встретил приветливо. Выслушал и сказал:
– Не отдохнул ты, парень, от одного дела да норовишь уже и к другому пристать. Завистлив, однако ж! Хорошо.
Хвостов покраснел, растерялся, не зная, что сказать в ответ. Он вспомнил Анну, вчерашнее происшествие и еще более смутился.
– Да ты словно красная девица... Ишь, как зарделись ланиты. Ну что ж, доброе дело. И государю и Господу Богу угодное. Нам туда люди нужны. А такой дородный молодец и бывалый, да язык латынцев знающий, может и толмачом быть у Шуйского. Помолись, молодчик, в соборе Богу да изготовься в путь-дорогу. Завтра отъезжают во Псков люди. Пошлем с ними и тебя. Не ошибся я, что из тебя выйдет добрый слуга батюшке государю. А вот и образок от меня на дорогу. Иди в Разрядный приказ.
Борис облобызал Хвостова и пожелал ему счастливого пути.
От Годунова Игнатий отправился прямо в Архангельский собор. Усердно помолился праху славных предков русского народа, попросил у Бога прощения за свои прегрешения и отправился в Разрядный приказ. Там он поведал о своей беседе с Борисом Федоровичем и получил опасную грамоту, оружие, панцирь, латы. Выбрал на конюшне приказа коня доброго и поехал обратно к себе домой.
Проезжая по двору усадьбы, жадно устремил глаза на окна терема Анны, но окна были завешаны. Да и на дворе-то никого не было, будто все вымерли, даже на громкий лай сторожевых псов никто не вышел из дома.
«Кончено! Прощай, моя ненаглядная, бедная голубка! Что с тобой? Не забудешь ли теперь ты меня, разнесчастного?!»
Глухо прозвучали его шаги, когда он поднимался по лестнице.
«Хоть бы скорее настало „завтра“!»
В груди, около сердца, будто какой-то горячий ком. Трудно дышать.
Ночь провел Игнатий почти без сна. Все думал и думал о случившемся. И то осуждал свой поступок, раскаивался и начинал упрекать сам себя в неразумности, в самовольной дерзости и неблагодарности к приютившим его в своем доме добрым людям, то вдруг вспыхивало в нем страшное отчаяние; ему казалось, что больше он уже никогда не увидит Анны, что он – причина ее безутешного горя и позора. И никак он не мог себе представить, что уедет от нее, и, быть может, навсегда, не простившись. Может ли это быть?
Осторожно, на носках, он пробовал спускаться вниз, прислушиваться. Но в доме было тихо-тихо: все спали. У него вдруг вспыхивало желание спуститься вниз, пойти к Феоктисте Ивановне и попросить у нее прощения, а также дозволения проститься с Анной. Но разве это можно?..
Утром он поднялся чуть свет. У раскрытого окна на ветвях ясеня щебетала стайка самых маленьких птичек – корольков-челоканчиков. Они суетились под листьями, напевая короткие, едва слышные песенки. Серовато-зеленые перышки их, пышно прикрывавшие крохотные тельца, взъерошились при виде человека, а когда Игнатий ближе подошел к окну, стайки птичек с чириканьем полетели в глубину сада. Стало пусто. И эта пустота снова напомнила ему обо всем, что не давало спать ночью.
На глазах Игнатия слезы. Он стал на колени, помолился Богу. Поднявшись, тяжело вздохнул и сел за стол, опершись головою на руки.
Вдруг ему послышался за спиною какой-то шорох. Оглянулся.
На пороге Феоктиста Ивановна. В руках у нее чаша с молоком, каравай хлеба.
Он быстро вскочил со скамьи и упал ей в ноги, зарыдав. Она подняла его.
– Бог простит тебя! – сказала она ласково. – Ты уезжаешь, говорили мне. Бог с тобой! Уезжай!
Она поставила молоко и положила хлеб на стол. После этого крепко обняла его, поцеловала.
– Вот тебе, – вручила ему нагрудный крестик. – Не поминай нас лихом. Это мое материнское благословение тебе. Дай Бог тебе доброго пути! Об Анне забудь. Не думай о ней. Грешно и нехорошо ей знаться теперь с тобою. Прощай!
Феоктиста Ивановна тихо, на носках прокралась вниз.
Игнатий долго сидел неподвижно на скамье, подавленный, оглушенный ее ласковыми и кроткими словами.
Очнувшись, он вышел во двор, оседлал своего коня и быстро, не оглядываясь, помчался в Разрядный приказ. Там должны были собраться его товарищи, с которыми ему предстояло ехать во Псков.
У Разрядной избы уже толпились вооруженные люди, весело перекликались между собою, шутили, смеялись. В лучах восхода ярко вспыхивали серебристые латы, шлемы, копья. И непохоже было на то, что эти бородатые воины пойдут через несколько минут на запад, к Пскову, чтобы биться там с лютым врагом насмерть. Глядя на эту оживленную кучку смеющихся бородачей, скорее можно было подумать, что готовятся они к какому-то празднику либо собираются на великокняжескую охоту.
Игнатий соскочил с коня и пошел в Разрядную избу.
IVЖарко. Июль в полном расцвете.
Никита Годунов, после купанья в Москве-реке, медленной походкой возвращался к себе на усадьбу, любуясь сверкающей на солнце рекой, голубым ясным небом, Кремлем, поднявшимся вдали на холме в зелени рощ.
Порою останавливался, обтирал пот на лбу, идти нелегко – в гору, среди цепких кустарников. Лезли мысли об Игнатии. Почему же он так внезапно ушел на войну?! А главное – парень возмужал, стал красавец хоть куда. Да и у государя он теперь на виду. Сам Борис Федорович не нахвалится им.
Тяжелый вздох вырвался из груди Никиты; вот уж истинно: судьба придет – по рукам свяжет. А дело день ото дня становится все более и более похоже на это. Прямого, ясного, правда, пока ничего нет, а все-таки...
У ворот своего дома он увидел возок Бориса Федоровича. Что такое? Никита ускорил шаг. И как раз из ворот ему навстречу вышел сам Борис Годунов.
– Добрый день, дядюшка!.. – весело приветствовал его знатный гость. – Заждался я тебя.
– С добром ли пожаловал, племянничек?! – облобызавшись с Борисом, спросил Никита.
– Какое добро может сравняться с государевым вниманием?! – загадочно улыбнулся Борис.
– Подлинно. Нет большего милосердия, как в сердце царском, – ответил Никита, думая, что Борис привез ему от государя какое-нибудь пожалование.
– Так слушай. Едет к нам от папы римского посол, а звать его Антоний Поссевин. Государь ждет его с великою охотою. И никому об этом не велел сказывать. А для охраны пути Антония мне приказано найти самого верного человека, чтоб мог он без особого шума то дело исполнить. Но кого же, кроме тебя, нам послать на охрану папиного посла? Только тебе и могу ту охрану доверить. Понял, Никита? Дело важное для всей Руси. Не прилучилось бы в дороге послу беды!
Низко поклонился Никита Годунов Борису, прослушав со вниманием его речь:
– Воля государева свята.
– Коли так, должен ты собрать детей боярских человек до ста для объезда путей к Смоленску. А в приставах для встречи будет Залешенин Никифорович Волохов с подьячими. Приготовь ему своих стрельцов, что у стремени, для пересылки с дороги вестей государю. Из Смоленска, Дорогобужа и Вязьмы о поезде Антония государю отписывай посылки в Старицу.
– Чего же, Борис Федорович, мы с тобою тут стоим! Добро пожаловать в палату. Погости у нас, – вдруг засуетился Никита, – часок, другой!..
– Недосуг мне гостить у тебя... Время такое, что и спать некогда. В русский час много воды утекает. Разве ты не знаешь?! – рассмеялся Борис. – Неповоротливы мы. От сего великий урон. Меня ждут другие люди. Надо им наказ дать. Все надобно вовремя делать, не зевать.
Борис Федорович попрощался с Никитой и снова ускакал по пыльной дороге в Кремль.
Никита Годунов кликнул жену. Феоктиста Ивановна тихо вошла в его горницу, смиренно поклонилась.
– Мое сердце чуяло... Коли Борис приехал ко мне, так и жди – какое-нибудь государево дело! Замучил меня дорогой племянничек. Вот беспокойный человек. – Никита тяжело вздохнул. – Опять Максим котомку готовь! Ей-Богу!
– Да что же это такое? – всплеснула руками Феоктиста.
– Охранять папина посла будем. Головой меня назначили у детей боярских... Помилуй, Господи! От Смоленска и до Москвы. А тут ныне самые разбойники из Литвы... Новая забота!
– Кто он, папин посол?
– Иль забыла?! Помнишь, Игнатий нам сказывал... Человек с ними от римского чудодея ехал, езуит... Чтоб ему лопнуть! Едет, нечистая сила, к нам! В папину веру обращать...
Никита мрачно усмехнулся.
– Всяких вер проповедники повадились к нам ездить... А этот поп нас с королем Стефаном помирить сулит – сказывал Игнатий. Только ты об этом не болтай. Государева тайна! Коли так бы, оно хорошо. Война не радует. Губит нас. Король взять Псков задумал. Сила великая движется туда. И подмоги мы не в силах ему дать. Э-эх, Господи! Да когда же сие кончится?! А свейские полки к Нарве прут. Да и на крымских татар поглядывай.
