Валерий Кормилицын - Разомкнутый круг
Душа Антипа очень страдала от такого недоверия. «Не по-христиански это», – думал он, тяжело переживая подозрительность со стороны купца или прохожего. И по званию он все был рядовой, несмотря на десятилетний срок службы. Ротмистр сомневался в присвоении ему ефрейторского чина: «На чем-нибудь непременно попадется!» – думал он.
Пока разбудили Кузьмина, получили дорожное довольствие, взнуздали коней и выехали, подошло время обеда.
Папà Оболенского за успешную сдачу сыном экзамена отвалил ему приличную сумму, и теперь деньги не давали покоя привыкшему к солдатскому быту князю.
– Даже Святую Пасху не праздновал!.. Всё уставы да выездка, – жаловался он.
Трое юнкеров ехали стремя в стремя, чуть сзади за ними бок о бок плелись на лошадях дядьки.
– Егорша! – толкнул дремлющего в седле Кузьмина Шалфеев, которому после казармы хотелось веселья и разговоров. – А ваши юнкера-то ничего, хоша и сиятельства… Простяги! – рассуждал он, зорко высматривая по сторонам начальство.
Кузьмин кивнул, не раскрывая глаз.
Выехали на набережную Мойки.
– Кто бы сказал мне, что на Пасху не выпью, на дуэль бы вызвал враля, – развивал тему юнкер. – Сколько церковных праздников пропустил… Жуть! – грустил он.
Его друзья ничего не отвечали, а только улыбались.
Максим с любопытством осматривался по сторонам:
– Три месяца в Петербурге, а еще нигде не был и ничего не видел, – вздыхал он.
– О-о-о! Вернемся – погуляем, – взбодрился Оболенский. – А то и я скоро все позабуду. Чего-то есть хочется, – увидел он трактир. – Друзья мои! Полагаю, следует посетить сие заведение с вывеской «Храбрый гренадер» и отметить постижение рекрутской науки. – Огромной рукой вытер пот со лба, выступивший от такой длинной речи, а может, и от жаркой погоды.
День действительно выдался солнечный и погожий. Упрашивать никого не пришлось. Дядьки остались во дворе привязывать коней и навешивать им торбы с овсом, а трое юнкеров двинулись в трактир. Гренадеров здесь не было, если не считать одноглазого хозяина в выцветшем зеленого сукна мундире с отпоротыми фельдфебельскими галунами. Отпорол он их с такой задумкой, чтобы свежее, не слинявшее под ними сукно указывало на его чин.
– Наверное, специально мундир на солнце держал, а потом галуны спорол, – предположил Максим.
– Чего желают-с господа юнкера? – поправил зеленую повязку на глазу хозяин.
– Отдельную комнату и стол на шесть персон! – забасил Оболенский. – И мигом у меня…
Сидели здесь в основном небогатые купцы, канцеляристы дворцового ведомства, берейторы, шорные и экипажные мастера из придворно-конюшенных зданий, находящихся неподалеку. Было душно и шумно.
– Что-что, а мухи здесь действительно гренадерские! – подал голос Нарышкин, брезгливо осматривая чадный кабак: успел уже привыкнуть к воинскому порядку.
Одноглазый хозяин, недовольно поглядывая на здоровяка Оболенского, выделил им столик в самой последней от входа комнате рядом с дверью на кухню. «А то как бы драку не учинили… – подумал он. – Знаю я этих спесивых конногвардейцев!»
– Вели нести всякого мяса, калачей, овощей и, главное, водки и шампанского, – распорядился князь, усаживаясь за стол и разглядывая зеленую мятую скатерть и треснутые тарелки.
– Хозяин явно не равнодушен к зеленому цвету, – сделал второе умозаключение Максим, косясь на низкий зеленый потолок и то ли крашенные, то ли в плесени зеленые стены.
Оболенскому, в отличие от Нарышкина, обстановка пришлась по вкусу: «На золоте и серебре всегда успею поесть! Кузина ахнет, когда расскажу…»
– Господа! Вам непременно следует познакомиться с моей кузиной… А вот и шампанское! – обрадовался он. – И за Пасху хватит, – оценил количество бутылок, – и за экзамен…
Одноглазый гренадер привел с улицы дядек, недоверчиво окинув взглядом Антипа, похлопал себя по карману, чем плюнул дядьке в душу, и ушел распорядиться на кухню.
– Свечей вели принести побольше! – заорал вслед Оболенский, обратив внимание на два оплывших огарка в медном позеленевшем подсвечнике.
Дядьки перекрестились на темно-зеленый угол и чинно расселись за столом. Кузьмин тут же задремал, а Шалфеев проникся к себе огромным почтением, втянув мясной дух, идущий с кухни: «Вот, пожалуйте, с их сиятельствами за одним столом сижу!» – Бережно потер нос.
Половые в зеленых рубахах принесли жареную говядину и курятину, слава Богу, свойственного им цвета. Оболенский разливал юнкерам шампанское из зеленой бутылки.
– А вы, дядьки, водку пейте, не жалейте! – поднялся он из-за стола. – За Святую Пасху! – произнес первый тост, с жадностью опрокинув в себя шампанское.
Рубанов с Нарышкиным тоже с удовольствием освежились холодным, с ледника, напитком.
– Господа! – поднялся Рубанов, снова наполнив стакан. – За дядек и за рекрутскую науку…
Потом пили за «Наставление» и отдельно за каждый устав. Предложение Оболенского пить за каждую главу в уставе отвергли. Пили за крепость посадки и чтоб рысаки не хромали…
При свете новых свечей было видно блаженство, растекающееся по лицу Оболенского, но из добродушного настроения его вывел огрызок огурца, залетевший к ним из соседней комнаты.
– Ага! – грозно поднялся он из-за стола. – Кто тут не уважает лейб-гвардии Конный полк? – Пошел разбираться в помещение, из которого доносился гул голосов и звон посуды. На белом его колете расплывалось винное пятно.
В прокуренной каморке гуляло с десяток писарей из канцелярии кавалергардского полка.
– Что, чернильницы ходячие, отмечаете удачное списание овса?!. – загремел князь и, не дав им опомниться, ловко выбил ногой табурет из-под жирной задницы ближайшего писаря. – Я вам покажу, как огурцами в конногвардейцев метать. – Врезал в челюсть попытавшемуся что-то объяснить унтеру.
Писари дружно бросились на обидчика, но к юнкеру уже подоспела подмога… После выпитого шампанского и водки Максим чувствовал себя львом. И не каким-нибудь завалящим, рядовым, а крепким и отважным… С победным воплем влетел он в самую гущу боя, за ним кинулись трое дядек. Битва развернулась нешуточная, так как бойцы росту были саженного. В кавалергарды, даже в канцелярию, хлипких тоже не брали. Численный перевес писарей нейтрализовался огромными княжескими кулаками и особенно его буйным нравом.
– Погибель! Погибель заведению пришла… – всполошенно крутился рядом с бойцами хозяин «Храброго гренадера». – Кирасиры, разбегайтесь! – верещал он. – Я уже за будочниками послал…
Но в пылу битвы его никто не слушал, а чтобы не мешал веселиться, из свалки вылетел громадный кулак, провонявший махрой, и подбил вахмистру оставшийся в наличии глаз.
– Карау-у-ул! – завыл храбрый гренадер. – Убивают заслуженного ветерана… – Прижал ладонь к драгоценному глазу. – Турки око оставили, так свои норовят вышибить. – Махнув рукой на заведение, ретировался на кухню ставить примочки.
Последним в сражение вступил Нарышкин. Какое-то время он стоял на пороге комнаты, нервно сжимая кулаки и не решаясь кого-нибудь ударить. Но выбравшийся из свалки запыхавшийся писарь, увидев перед собой конногвардейца, без раздумий смазал ему по лицу.
– Ой! – схватился граф за нос и, отняв руку, увидел на ладони кровь. Дворянская гордость множества поколений предков взыграла в нем. И с криком: «Ах ты, крыса канцелярская!» – он заехал обидчику в ухо, но этого показалось недостаточно, чтобы смыть позор унижения с оскорбленной фамилии, и он принялся мутузить кавалергардского писаря и слева и справа. Перестал он его валтузить, лишь когда увидел перед собой будочника – худого, лядащего узкоплечего мужичка, которому тут же влепил по носу.
Взвыв, будочник грохнулся на загаженный пол. Двое его товарищей кинулись на бунтовщика, и плохо бы пришлось неопытному в кулачном бою графу, ежели бы на помощь не подоспел Оболенский. Схватив будочников за затылки, он крепко саданул их лбами, заорав на весь кабак: «Христос воскресе!»
Но у будочников это было самое неуязвимое место!.. Тупо помаргивая глазками, они все же устояли на ногах. Со словами «Воистину воскрес!» удивленному князю пришлось повторить процедуру, и лишь после второго соприкосновения крепкоголовые будочники рухнули на пол.
Максим в это время обрабатывал квартального – пожилого толстого мужика. Гордо окинув взором полнейший разгром и уничтожение противника по всему фронту, Оболенский решил оставить поле боя.
– Быстро коней готовьте! – велел он дядькам, отрывая Максима от квартального. – За мной, юнкера! – гаркнул князь, подхватив приятелей под руки и потащив их через кухню на выход.
Наткнувшись на несчастного хозяина, державшего мокрую тряпицу у глаза, произнес: «Слепым надо помогать…» – и сунул ему в руку пачку ассигнаций, на которые можно было купить еще одного «храброго гренадера» и впридачу какого-нибудь не менее «храброго драгуна».
