Николай Дмитриев - Казна императора
Последний час перед Москвой вдоль железнодорожной колеи замелькали дощатые пригородные платформы, дачи, и один раз торжественно проплыла явно пришедшая в упадок помещичья усадьба. Шурка нетерпеливо поглядывал в окно и молчал. Ему страстно хотелось, чтобы их долгая, двухнедельная дорога с ее неурядицами, пьянством и солдатскими драками наконец кончилось.
И вот, оказавшись в конце концов на Каланчевской площади, Шурка растерянно озирался, глядя то на выстроенный в псевдорусском стиле Ярославский вокзал, то на снующий вокруг городской люд. Здесь, у трех вокзалов, поручика буквально оглушили шум и суета города, от которой он, как ни странно, успел отвыкнуть.
Из этого состояния его вывел неунывающий Чеботарев, который бесцеремонно хлопнул поручика по плечу и весело сказал:
— Эх, Шурик, в Сандуны бы сейчас!…
Яницкий, и так все утро старательно пытавшийся в вагонном туалете смыть с себя паровозную копоть, немедленно согласился:
— Я готов!
— Пока рано, — Чеботарев сразу посерьезнел. — Нам в одно местечко сначала надо…
Полковник сделал решительный шаг вперед и тут же, вслух чертыхаясь, отскочил обратно. Яростно загудевший клаксоном изрядно помятый «Делоне-Бельвиль» проскочил мимо них и, дребезжа всем кузовом, не переставая гудеть, поехал дальше.
Чеботарев поглядел вслед автомобилю, резко, из-за людской толчеи, сбавившему скорость, и покачал головой:
— М-да… Были когда-то и мы рысаками!
Потом подтолкнул Шурку, и уже минут через пять нанятый Чеботаревым извозчик чмокнул, встряхнул вожжами, и пролетка, стуча ошинованными колесами по московской булыге, тронулась, оставляя позади три вокзала со всей их сумятицей и гамом.
Сидя рядом с Чеботаревым, Шурка с интересом поглядывал по сторонам. Он не был в Москве лет десять и сейчас не узнавал города. Былая вальяжность бесследно исчезла, и хотя, казалось, и люд на тротуарах, и звенящие трамваи, и экипажи, и даже автомобили остались прежними, Шурка нутром чувствовал, что все стало другим.
Неожиданно они пересекли серую полосу дыма, тянувшуюся от чана с горячей смолой, пролетку тряхнуло, копыта лошадки зацокали веселей, и они споро покатили по недавно заасфальтированному проезду. Тряска враз прекратилась, и мягкий ход пролетки удивительным образом напомнил Шурке покачивание вагона. Ему даже показалось, что он все еще в поезде. Яницкий прикрыл глаза, но, вместо купе, ему вдруг представилась тройка мохнатых, низкорослых сибирок, которая под заунывный напев ездового безостановочной рысью везла их триста верст до железнодорожной станции.
Впрочем, асфальт довольно скоро кончился. Извозчик свернул с Тверской на какую-то улицу, а потом поехал такими кручеными закоулками, что Шурка, и так плохо знавший Москву, совсем запутался. Ехали долго и поручик, утомившийся за дорогу, даже начал подремывать, когда из этого состояния его вывел довольно бесцеремонный толчок.
— Слезай, приехали…
Чеботарев спрыгнул с подножки и показал на чуть покосившийся двухэтажный деревянный дом, выкрашенный облупившейся охрой.
— Ну, как строение?
Шурка, дремотно жмурясь, тоже выбрался на мостовую и недовольно пробурчал:
— Одно скажу, не Хамовники…
— Эва, Хамовники… — Извозчик, неожиданно вмешавшийся в разговор, хитро прищурился. — Там, в тех ваших казармах, господа-граждане, таперича аглицкие «рикарды»[38] квартируют.
Шурка мгновенно прикусил язык, а полковник, доставая деньги, примирительно бросил:
— Нам, дядя, английские танки ни к чему… — И позже, когда извозчик отъехал, добавил уже только для Шурки: — Запоминай, как на одном слове попасться можно…
— Да уж… — Шурка сокрушенно покачал головой.
— Ну ладно, бывает, — полковник ободряюще похлопал Шурку по плечу. — Нам дальше пешком.
Теперь Чеботарев повел Шурку такими задворками, что поручик только диву давался, как полковник может ориентироваться в этом лабиринте. Впрочем, он решил, что это и к лучшему. После слов извозчика у Шурки сразу возникла настороженность, и, видимо, не зря полковник демонстративно обратил внимание на охряной дом. В любом случае, если извозчик донесет, искать их будут именно там.
Тем временем Чеботарев пересек глухой, поросший травою дворик и остановился возле уж совсем ветхого дома, деревянная стена которого была подперта двумя толстыми бревнами. Внимание Шурки привлекла видневшаяся в каменном цоколе маленькая, обитая листовым железом дверь. Выщербленные ступени вели вниз, к порогу, а на самой двери, как бы врезанной в старую кирпичную кладку, висел огромный замок.
Полковник осмотрелся по сторонам, убедился, что никто за ним не наблюдает, и, сойдя по ступенькам, надавил какую-то щеколду. К вящему удивлению Шурки, дверь, по внешнему виду вросшая в косяк намертво, раскрылась без малейшего скрипа. Чеботарев махнул рукой, и поручику не оставалось ничего другого, как идти следом.
Они очутились в низком сводчатом коридоре, где все погрузилось в непроницаемую тьму. Через какое-то время Шурка услышал, как Чеботарев осторожно шарит рукой по стене, потом раздался щелчок, и под потолком зажглась слабая электрическая лапочка. Она высветила темные ребра сводов, несколько глубоких ниш в стенах и в конце коридора — дубовую полукруглую дверь. Чеботарев подошел к ней, прислушался и только после этого решительно распахнул.
Пройдя за ним следом, Шурка очутился в комнате с маленькими оконцами, глядевшими из толстенных сводов, как из глубокой ниши. Странное жилье пахло пылью, старой бумагой и мышами. Вдоль одной стены тянулись книжные полки, как бы обрамлявшие массивный письменный стол, а возле другой стоял огромный диван красного дерева, покрытый ситцевым одеялом, сшитым из аккуратно подобранных, цветных треугольничков.
Чеботарев подошел к книжному шкафу и показал Шурке на диван.
— Садись, подождем… Судя по тому, что двери открыты, хозяин дома.
Полковник еще не закончил фразу, как внезапно крайняя секция книжных полок повернулась, открыв еще один выход, и в комнату буквально влетел человек. В первый момент Шурка не успел рассмотреть его, а влетевший, столкнувшись лицом к лицу с Чеботаревым, испуганно выдохнул:
— Господин полковник… Откуда?
— Оттуда…
Чеботарев отошел к дивану и, потянув поручика за собой, сел. Теперь Яницкий мог хорошо рассмотреть вошедшего. Хозяин квартиры (а в том, что это именно он, Шурка не сомневался) был одет в бесцветно-серую блузу, перетянутую по животу солдатским ремнем, и штатские брюки, заправленные в высокие сапоги. В его лице имелось что-то, вызывавшее антипатию, но что именно, Шурка не мог уяснить.
Тем временем хозяин взял себя в руки, прошелся по комнате, сел в полукресло, придвинутое к столу, и, приняв нарочито вальяжную позу, спросил:
— Так по какому вы делу ко мне, господин полковник?
— Нам документы нужны, Питный. Московские…
Лицо хозяина дернулось, как от удара, он откинулся на спинку и, видимо, едва сдерживаясь, процедил:
— Про Питного забудьте, господин полковник… Кончились те времена, когда вы мне приказывали…
— Может, и кончились, Глеб Семенов… — В голосе Чеботарева прозвучала неприкрытая угроза. — Но они были…
— Ладно… — Взгляд хозяина как бы ушел в сторону. — Помочь, говорите… А чем заплатите? У меня ведь связи в ЧК…
Шурка понял, что хозяин не спроста упомянул о связях, и что-то тут было раньше такое, что никак не способствовало беседе. Поручик даже подумал, что Чеботарев при его характере сейчас сорвется, но полковник неожиданно примирительно сказал:
— Конечно, заплатим. Деньгами…
— Деньгами?… — пренебрежительно протянул Питный и, ловко выхватив из стола какую-то коробку, высыпал ее содержимое на стол. — Смотрите!…
Шурка против воли вскочил с дивана и подошел ближе. Ярко блестевшие самоцветами драгоценности веером рассыпались по столу, и тут поручика словно толкнуло. С самого края, зацепившись за сукно столешницы, лежала старинной работы изумрудная брошь. Шурка протянул руку, слегка повернул ее к свету и сдавленно спросил:
— Откуда это у вас?
— Что, понравилась? — Хозяин меленько рассмеялся. — Барыню одну ЧК в расход пустило, а брошку вот мне… В награду!
Кровь ударила Шурке в голову, и, уже не соображая, что делает, он выхватил спрятанный под пиджаком наган и, ткнув стволом прямо в грязно-серую блузу, нажал спуск. Выстрел прозвучал неожиданно глухо. Хозяин, откинутый на стол пулей, изумленно раскрыл глаза, охнул и мешком повалился на пол. Опустив револьвер, Шурка какое-то время тупо смотрел, как по груди убитого расползается темное кровавое пятно, потом вздрогнул и, еще не вполне владея собой, сбивчиво заговорил, обращаясь к Чеботареву:
— Господин полковник… Извините, не смог… Брошь наша фамильная… Тетушка у меня в Москве… Я хотел к ней…
