Сергей Жоголь - Сыны Перуна
Киев еще не имел в ту пору высоких каменных стен, но помимо окружавшего город наполненного водой рва, переходящего в высокую насыпь, имел для защиты многорядную деревянную стену. Город, построенный полянскими племенами на правом берегу Днепра, стал для молодого развивающегося княжества политическим и культурным центром. Высокие склоны Днепра служили хорошей защитой от кочевников и других внешних врагов. Город стоял на пересечении важных торговых путей, именно поэтому Олег перенес сюда столицу своего княжества. Терема и боярские хоромы, чередующиеся с маленькими домишками простого люда, поражали новоиспеченных воинов князя своей аккуратностью и какой-то своеобразной красотой.
– Гляди! Гляди! Князь едет! – раздалось из гудящей толпы.
– Слава великому князю Киевскому, славному воину и защитнику Руси!
Впереди всего войска на своем верном коне с непокрытой головой ехал тот, чья слава в ту пору гремела от холодных северных земель до жарких южных стран. От его имени вздрагивали и пока еще не покоренные славянские и угро-финские племена, и многочисленные кочевые народы, проживавшие к востоку от границ Киевского государства. За спиной князя в руках передовых дружинников развевались его флаги, а щит с изображенным на нем неизменным белым орлом был небрежно заброшен за спину великого полководца и воина, за свою мудрость и прозорливость прозванного в народе Вещим.
Навстречу войску выехал окруженный своими дружинниками княжич Игорь и сопровождавшие его знатные мужи и боярство. Многочисленная толпа расступилась.
– Здрав будь, юный Рюрикович, – поклонившись молодому наследнику, произнес Олег.
– Честь и хвала великому княжичу Игорю! – выкрикнул князь, обращаясь к окружавшей их толпе.
Народ поддержал Олега, но в толпе не было слышно прежних радости и энтузиазма. Взгляд Игоря был, как обычно, холоден.
– Мальчик еще, а в душе уже старик 33, – прошептал кто-то в толпе на ухо соседу.
– Холоден, как ледышка, и праздник ему не в радость, и горе ему не в грусть.
Юный княжич, не ответив на приветствие Олега, наклонился к важно восседавшему по правую руку от Игоря боярину Страбе и прошептал тому что-то на ухо.
– Молодой Рюрикович приветствует тебя и зовет в свои хоромы отметить знатным пиром твой удачный поход, и люд Киевский может посетить тот праздник и возрадоваться вместе с нами, – обращаясь к толпе, громко произнес боярин.
Толпа, поначалу слегка возмущенная хмуростью и недовольством княжича, услыхав эти слова, восторженно заревела.
– Хвала Игорю, наследнику княжьего рода! – пронеслось над широкой площадью, на которой происходила торжественная встреча.
5
Столы ломились под тяжестью блюд и сосудов с винами и хмельными медами. Дружина восхваляла Олега и Игоря, славного варяга Рюрика, лучших воинов и бояр. Особые тосты поднимались в честь славных богов, в особенности грозного и могучего Перуна. Придворная прислуга: бабы, девки, парни и мужики не имели времени на то, чтобы утереть пот, струившийся со лбов. Они бегали вокруг гостей, таскали подносы с дичью, рыбой и напитками, резали мясо, раздавали пироги и хлеба. За постройкой на улице дымили костры, где в котлах кипело ароматное варево, на углях запекались целые туши животных, ожидая своей очереди перед подачей на столы. Сам устроитель пира – Игорь, после того как были подняты первые кубки, сослался на недомогание и покинул гридницу, в которой и происходило основное веселье. Во дворе перед княжьими хоромами были выставлены столы для простого люда. Здесь веселье тоже не утихало.
В княжьей гриднице веселье прервалось, и все воины, отложив яства и кубки, уставились на вышедшего на середину зала седого старца, державшего в руках закопченные, потрескавшиеся от времени резные гусли. Старик молча опустил голову и вдруг дернулся, ударил по струнам и громко запел.
Как у Князя нашего слава славная,
Слава славная, слава добрая.
А дружина его вся удалая,
Силой сильная да хоробрая.
Выйдет в поле рать, пыль летит за ней,
И гудит земля от копыт коней.
И от рати той враг бегом бежит,
И под ним опять вся земля дрожит.
С ратью выйдет князь в поле чистое
Да поднимет он буйну голову,
Да посмотрит сам вдаль неистово,
Как глядеть привык с детства, смолоду.
Пусть враги дрожат, когда поднят меч,
И слетают враз главы с сильных плеч.
Не страшны враги добрым молодцам,
Ни Хузарины и ни Половцы.
Только если вдруг на закате дней,
Полетит твоя жизнь – душа в Ирей.
Задымят костры до самих небес,
Зашумит листвой наш дубовый лес.
Придут к нам волхвы, люди божие,
На других людей непохожие.
Запоют тогда гусли струнами
Да на тризне той на Перуновой.
Воины слушали песнь старца молча и у многих из них появился предательский блеск в глазах. Слишком многим из них приходилось хоронить друзей, слишком многие лишились рода-племени, и только воинское братство, ставшее всем им домом и семьей, оставалось для них тем единственным, для чего они жили и за что стоило умереть.
– Хороша твоя песнь, старик, – князь поднялся из-за стола, – только больно уж грустна. Словно беду ты на нас накликать желаешь. Не любо нам сегодня грустить да горевать. Наполняйте, други, кубки свои, давайте пить сегодня за победы наши славные, за удаль молодецкую, за мастерство ратное, без которого не видали б мы тех побед. Пусть строится и растет земля наша, пусть народы покоренные живут на сей земле в мире и согласии, а о тризне нам пока думать рано, дел пока в этом мире видимо-невидимо.
– Слава, слава князю! – в сотни глоток заорали дружинники, приветствуя своего вождя. Снова звенели кубки, вина текли рекой под смех и крики разгулявшегося воинства.
Только Страба боярин после слов князя не кричал, не веселился. Он сидел рядом с опустевшим местом покинувшего пир княжича Игоря и думал свои думы. Руки его заметно дрожали.
Радмир стоял у входа в гридницу в полном боевом снаряжении. Он тоже слушал задушевную песнь старца, а также речь князя и его дружинников, но в отличие от них он не пировал, не веселился. Сегодня ему предстояла бессонная ночь, он должен был этой ночью стеречь княжий сон у его опочивальни, как пояснил Хрипун, по повелению княжича Игоря. В двух шагах от Радмира стоял закадычный товарищ и сородич Ропша, важно поглядывая по сторонам.
6
Пир продолжался до глубокой ночи, и уже за полночь лихое воинство разбрелось по своим спальням и углам, часть пирующих, свободных от службы и не обремененных другими делами, отправилась в город на поиски приключений да плотских утех. Олег уснул крепким спокойным сном в отведенной ему слугами Игоря светлице под неусыпным надзором Ропши и Радмира, которым в эту ночь выпала почетная задача оберегать его сон. Тишину ночи нарушали только изредка доносившиеся со двора крики захмелевших ночных гуляк, да и то едва слышные. Место, где почивал князь, находилось в самом дальнем конце Игоревых хором, и звуки сюда почти не доходили.
Радмир и Ропша негромко переговаривались, изредка поглядывая в окошко, через которое в светлицу проникал мягкий лунный свет. Запалив от старой обгоревшей свечи новую, Радмир уселся на прочную дубовую лавку и положив на колени подаренный Гориком меч, прислонился спиной к стене.
– Скучаешь по Поречному? – спросил Радмир задумчивого Ропшу, который понемногу начал клевать носом. – Родичи у тебя ведь там остались.
– Да, бывает немного, – вздрогнув, ответил разбуженный страж, – а ты, я смотрю, здесь совсем освоился.
– Так ведь у меня там не осталось никого. Оба лучших друга погибли, семью тоже убили, даже коня любимого и того потерял, – юноша тяжело вздохнул.
