Джесси Бёртон - Миниатюрист
– Вон! – вскрикивает Отто.
Впереди, пробиваясь сквозь туман, фонарь над входом бросает тусклое пятно на мостовую. Они идут на этот свет, как завороженные: зрачки сузились, тела движутся сами, словно намагниченные. И вот уже они могут разглядеть оштукатуренный диск на доме миниатюриста, сияющее солнце на кирпичной кладке. Беглая вязь вокруг диска («Для человека все – игрушка») излучает особое сияние. Но этого мало, еще светятся четыре окна, до самой крыши, заливая Калверстраат своим теплом. Вот только на Неллу почему-то веет холодом, как это было в каком-то другом месте, а в каком – уже и не вспомнить.
Они озираются – вокруг ни души.
– Ловкач, – шепотом говорит Отто, и его голос выдает тайный страх. – Свечи и зеркала. Кому нужно столько света в такой поздний час?
Она подходит к парадной двери, чувствуя, как холод пробирает ее до костей, уже неотличимых от узкой дверной колотушки. Сквозь щели пробиваются красные сполохи, образуя своего рода нимб.
– Там что, пожар? – пугается Отто. Кажется, что его лицо из расплавленного золота. С таким же успехом они могли стоять под полуденным солнцем.
– Вам тепло? – спрашивает она.
– Да. А вам?
Вместо ответа она прикладывает ухо к двери. На ощупь – как толстая корка льда. И ничего не слыхать. По крайней мере ни треска объятой пламенем мебели, ни грохота обрушивающегося потолка.
– Свечи и зеркала, – как эхо повторяет Отто. – Ведьмовщина. Нам лучше уйти. Если нас здесь увидят… если меня увидят…
Как же он взволнован! Казалось бы, раз ему тепло, он должен хотеть остаться, чтобы понять происхождение этого света. Ее же холод пробирает до костей, и для нее окунуться в непроглядный туман – всего равно что шагнуть навстречу собственной смерти.
– Эй! – через дверь окликает она хозяина. – Вы там, я знаю.
Но Отто уже тащит ее прочь, и, объятая ночью, она, как ни странно, начинает быстро согреваться. И вот они снова стоят в начале Калверстраат.
– Какая темень, – удивляется она. – Ни одного огонька. «Для человека все – игрушка», – повторяет она вслух девиз на доме миниатюриста.
– Нам не пригрезилось? – спрашивает ее Отто. – Во всем этом чувствовалась какая-то… святость.
– Да, – соглашается она. – И нам это не пригрезилось.
Он осеняет себя крестным знамением. Она трогает свои щеки, – жаль, что не он! – они снова теплые.
На Херенграхт Неллу вновь охватывает ощущение, что за ними следят. Она озирается. Ну конечно! Перед окном в гостиной стоит Марин и высматривает их, ждет их возвращения.
Николин день
Корнелия рассказывает, что в районе Кайзерграхт всплыл труп. Мужчина без рук, без ног. По распоряжению властей его унесли, как какую-то тушку. И расследовать ничего не станут.
– По-тихому убили, по-тихому и закопают, – заключает она, многозначительно глядя на молодую хозяйку. Та отводит глаза, а Марин приказывает служанке прикусить язык и не болтать на подобные темы. Замерзает вода, разговоры вертятся вокруг приземленных тем: сломанной мебели, ночных горшков, околевших котят, превратившихся в жалкую замороженную кучку. «Ах, если бы я только могла их отогреть и забрать в дом», – думает Нелла. В ее фантазиях они оживают, и ледяной плен перестает быть пугающей реальностью.
За две недели, что Йохан в Венеции, резко похолодало. Двери и подоконники в сосульках, и даже паутинки в саду превратились в узор из ледяных иголок. Все засыпают дрожа и встают окоченевшие.
Пожалуй, она бы хотела снова увидеть Джека, хотя бы для того, чтобы убедиться в его существовании и несомненности случившегося. Джек превратился в ее мыслях в миф, символ ее страданий. И по-прежнему никаких вестей от миниатюриста. Нелла жаждет весны, цветения, запахов вскопанной земли и новорожденных жеребят в конюшне, острого мускусного духа, которым веет от овечьей шерсти. Мороз убил все проявления живой природы. За стенами дома не осталось ничего, кроме потоков вод, скованных льдом.
Лихие уличные пацаны уже раскатывают по льду, не боясь провалиться, радостно улюлюкают, окликают друг друга: «Питер, Даниэль, Антуан, Берт!» Нелла приглядывается к Берту – это же тот слепой мальчишка, что украл серебристую селедку в день ее приезда! Он отощал, однако веселится не меньше остальных. Удивительно, но катается он по этой белоснежной и безбрежной скатерти так же бойко и уверенно. Не иначе как скользкая твердь всех уравняла.
Он ей напомнил о брате Кареле, и она отправляется за подарками для своей семьи, благо у нее теперь есть деньги. Выбирает тщательно, самое лучшее, что должно свидетельствовать о статусе амстердамской знатной дамы. Карелу – хлыст для верховой езды, матери – вазу в форме тюльпана, Арабелле – книжку с литографиями насекомых. Сестренка, вероятно, предпочла бы ленты для волос, но это все мишура. Отправляя посылки в Ассенделфт, она спрашивает себя, не составить ли им компанию. Но, провожая взглядом почтовый экипаж, выбранный по причине замерзших каналов, она не испытывает никакого желания вернуться домой. Что-то держит ее в этом городе, хоть она и сама не знает, что именно. Просто есть ощущение, что без нее здесь может произойти нечто важное.
Нелла с Корнелией избегают говорить о кукольном доме, a Марин их ни о чем не спрашивает. Служанка, постоянно предупреждающая молодую хозяйку о подстерегающих ее опасностях, очень надеется избежать беды. А Нелла, боящаяся упустить тонкую ниточку, которая способна однажды привести ее к миниатюристу, счастлива просто ждать, что будет. Куколки застыли в своих комнатах, кто сидя на стуле, кто стоя у камина, с Резеки и Дханой у их ног. Нелла собирается написать мастеру и снова посетить Калверстраат, ей нужны кроватки, фаянсовая посуда и кастрюльки, столы, горшочки, вазы… А также картины, орнаменты, тарелочки с едой.
Она составляет списки необходимого, это уже превратилось в потребность. Кукольный дом, кажется, живет своей жизнью, и она должна его подпитывать, следить за тем, как он разрастается. А в часы, когда ее одолевают мрачные мысли, вспоминается ночь на Калверстраат, куда они пришли с Отто, и она начинает гадать, чем для нее может обернуться очередное обращение к услугам миниатюриста. Снова на пороге появится Джек? И что окажется в новой посылке? Она испытывает острое желание, смешанное со страхом. Надо полагать, очередные поделки внесут радость в ее жизнь, но почти наверняка и осложнения.
Однажды, придя к себе, она видит, что куколок переставили. Резеки теперь в прихожей вместе с Джеком, а Дхана с Йоханом в кабинете. Отто вообще исчез, а Марин, Корнелия и крошка Нелла переместились в гостиную. Меерманс лежит ничком на полированном полу. На ее расспросы, кто побывал в ее комнате, все отвечают отрицательно. Она пытается понять, кому понадобилась эта перетасовка, все трое, кажется, хотят держаться подальше от ее шкапа и миниатюриста – вообще от всего, что с ним связано.
Она обыскивает комнату в поисках Отто, но тщетно. Его украли, это ясно, вот только зачем? По спине пробегает озноб. Возможно, это Лийк. Приходила ночью, чтобы унести фигурку человека, о котором постоянно думает? Что за дурацкая мысль! Она могла прийти в голову разве что прежней Нелле, витавшей в облаках, предававшейся необузданным фантазиям. Наверняка фигурка у кого-то в доме. Неплохо бы проверить, но идти в комнату Марин совсем не хочется. Она еще помнит синяк на руке и свой страх, когда ее застигли на месте преступления. С тех пор они пришли к взаимному пониманию, пожалуй, даже доверию.
Накануне дня святого Николая, борясь с бессонницей, Нелла вспоминает слова из любовной записки, которую Марин порвала на клочки, и даже слышит, как Джек произносит их, рассекая воздух, точно скиф морскую рябь, со своим английским акцентом. Это все равно что стоять на пригреве. Одного прикосновения мне хватит на тысячу лет. Похоже, Марин сразу догадалась, от кого были подношения. Нелла проваливается в тревожное забытье, в котором Джек бродит по закоулкам ее сознания с водруженным на голову черепом из коллекции ее золовки. Она просыпается как от толчка. Сон был такой отчетливый, что кажется, Джек сидит в углу.
– Кто здесь? – испуганно спрашивает она, но вопрос остается без ответа. Она видит лишь силуэт гигантского кукольного дома под потолок со зловещими комнатами. Где-то привычно хлопают двери, и кто-то всхлипывает – поди догадайся. Она встает и отдергивает штору, ожидая увидеть Лийк или светловолосую женщину с необычными глазами, что сидела в церкви. Канал объят тьмой, а над водой стелется туман – словно пар идет изо рта. У Неллы скоро замерзают ноги, и она снова ныряет под одеяло, а рукой шарит под подушкой, проверяя, нет ли там случайно Отто. Как ни странно, нет.
* * *Наступил день святого Николая, но улицы на удивление безлюдны.
– Что случилось? – спрашивает Нелла за завтраком. Марин молча меряет ее взглядом.
– Опять этот чертов магистрат лишил нас праздника, – откликается Корнелия, неся внушительную чашу компота в посиневших пальцах.
