Каирская трилогия (ЛП) - Махфуз Нагиб
— Дайте господину отдохнуть от вашей болтовни!
Ахмад с упрёком возразил ему:
— Пускай говорят!.. Я хочу послушать их!
Он просил в молитвах здоровья и долгих лет жизни для своей дочери, как и для её мужа и сыновей. Он знал, что ей хотелось бы самой охранять его покой, и в её глазах он видел нежность и сострадание.
Однажды он улыбнулся и спросил Ясина с любопытством и жадным интересом:
— Где ты проводишь вечера?
Тот смущённо ответил:
— Сегодня англичане снова повсюду, как и в былые времена…
«Былые времена!.. Времена силы и энергии, смеха, от которого аж стены дрожали, вечеринок в Гурийе и Гамалийе, и людей, от которых не осталось ничего, кроме имён: Зубайда, Джалила, Ханийя. А помнишь ли ты ещё Ханийю, мать Ясина? Вот здесь сидят Зануба и Карима рядом с её отцом — Ясином. Что до тебя, то ты всегда будешь просить милости и прощения у Бога…»
— Ясин, кто ещё остался в твоём министерстве из наших старых знакомых?
— Они все ушли на пенсию, и мне больше ничего не известно об их судьбе!
«И они также ничего не знают о нашей судьбе. Все наши сердечные друзья умерли, так что к чему нам спрашивать о знакомых? Однако какой красавицей стала Карима! Она даже превзошла свою мать в дни её молодости, и вместе с тем ей всего-навсего четырнадцать. А Наима — разве она не была образцом красоты?!»
— Ясин, если ты можешь убедить Аишу навещать вас, то сделай это. Спасите её от одиночества, я боюсь за неё…
Зануба сказала:
— Я столько раз приглашала её в Каср аш-Шаук, но она… Да поможет ей Аллах!
В глазах Ахмада сверкнул мрачный взгляд, затем он вдруг спросил Ясина:
— А не встречаешь ли ты на улице шейха Мутавалли Абдуссамада?
Ясин улыбнулся:
— Иногда, но он почти никого не узнаёт уже, хотя всё так же ходит, твёрдо стоя на ногах!
«Какой человек! Неужели у него никогда не появляется желание навестить меня?!.. Или он забыл меня, как забыл прежде моих детей?!»
Покинутый всеми своими друзьями, господин Ахмад подружился с Камалем. Может быть, для самого Камаля это было сюрпризом — отец его больше не был таким, каким он знал его раньше, он стал его другом, который беседовал с ним по душам, и с нетерпением ждал возможности поговорить. Он высказывал своё сожаление: «Холостяк в тридцать четыре года. Большую часть своей жизни проводит в кабинете. Да поможет ему Аллах». Но он больше не считал себя ответственным за то, что случилось с сыном: Камаль с самого начала отказался от чьих-либо советов, и закончил тем, что остался холостым школьным учителем, «отчаявшимся отшельником», запершимся в своей комнате. Он избегал надоедливых разговорах о браке или о частных уроках, лишь просил Аллаха сделать достаточными собственные сбережения до последнего вздоха, чтобы не стать бременем для сына. Однажды он спросил его:
— Тебе по душе наши дни?
Камаль смущённо улыбнулся, но с ответом не спешил. Отец поправил себя:
— Вот наша эпоха — та была самой настоящей! И жизнь была лёгкой и безбедной. Здоровье наше было крепким. Мы застали Саада Заглула и слышали великого певца, господина Абдо Аль-Хамули. А что такого есть в ваши дни?!
Очарованный смыслом разговора, Камаль ответил:
— У каждой эпохи есть свои прекрасные и дурные моменты…
Отец покачал головой, опиравшейся в сложенные за спиной подушки:
— Все эти слова — ничто иное, как…
Он замолчал на мгновение, а затем без предисловий сказал:
— То, что я не могу больше молиться, разрывает меня на части от боли, так как поклонение Богу — единственное моё утешение, но вместе с тем настали странные времена, когда я забываю о многом из того, чего лишён: вкусной пищи, напитков, свободы, хорошего здоровья. У меня настолько спокойно и ясно на душе, что кажется, будто я связан с небесами и существует неведомое счастье за пределами этой жизни со всем, что в ней есть…
Камаль пробормотал:
— Да продлит Господь наш вашу жизнь и да вернёт вам крепкое здоровье…
Отец ещё раз кротко покачал головой и сказал:
— Это хорошее время: нет ни боли в груди, ни затруднения при дыхании, опухоль на ноге начала исчезать, а ещё можно слушать радиопередачи по заявкам слушателей!
Тут до них донёсся голос Амины:
— Господин мой в порядке?
— Слава Аллаху.
— Мне нести ужин?
— Ужин?!.. Ты всё ещё называешь это ужином?! Ну неси мне тогда чашку йогурта!..
33
Камаль подошёл к дому сестры в Суккарийе ближе к вечеру, и застал всю семью, которая собралась в гостиной. Пожав им руки, Камаль обратился к Ахмаду:
— Поздравляю с получением диплома…
Хадиджа ликующим тоном ответила вместо сына:
— Спасибо за поздравление. Но выслушай-ка и ещё одну новость! Наш господин бек не хочет поступать на государственную службу…
Тут слово вставил Ибрахим Шаукат:
— Его двоюродный брат Ридван готов подыскать ему должность, если он согласен, но он упрямо отказывается. Поговорите с ним, мастер Камаль, быть может, ваше мнение его убедит…
Камаль снял свою феску и белый пиджак — стояла жара — и накинул его на спинку стула. И хотя он ожидал битвы, однако улыбнулся и сказал:
— Я полагал, что сегодняшний день будет полностью посвящён одним только поздравлениям, однако этот дом никогда не забудет о ссорах!
Хадиджа с сожалением произнесла:
— Такова уж моя учесть. Все люди как люди, а у нас всё не как у других.
Ахмад заговорил с дядей:
— Всё очень просто. Мне сейчас светит всего-навсего работа клерка. Ридван сообщил мне, что меня могут назначить на вакантное место секретаря в архивном управлении дяди Ясина и предложил мне подождать месяца три до начала нового учебного года, и тогда, может быть, мне дадут должность учителя французского языка в какой-нибудь школе. Но каков бы ни был род госслужбы, я этого не хочу!
Хадиджа воскликнула:
— Скажи ему, чего ты хочешь!
Ахмад просто и решительно ответил:
— Я буду работать в журналистике.
Ибрахим Шаукат фыркнул:
— Журналист!.. Мы уже слышали это слово и считали, что это всё шутки да забавы. Он отказывается стать учителем как вы, и хочет вместо этого стать журналистом…
Камаль насмешливым тоном сказал:
— Да избавит его Господь от всех зол, что есть в профессии учителя!
Хадиджа тревожно заметила:
— И ты ещё рад, что он будет заниматься этой журналистикой?
Тут Абдуль Муним, дабы развеять напряжённую обстановку, сказал:
— Но государственную службу тоже теперь не каждый выбирает!
Его мать резко возразила:
— Однако вы сами госслужащий, господин Абдуль Муним…
— В элитном отделе. А вот должности клерка я бы не обрадовался. Даже дядя Камаль просит Господа Бога уберечь моего брата от своей профессии…
— В какой области журналистики ты хочешь работать?
— Господин Адли Карим согласен принять меня в редакцию своего журнала для подготовки, и сначала я буду заниматься переводами, а затем редактированием.
— Но «Новый человек» это журнал из сферы культуры, ограниченный в средствах и в тематике…
— Это первый шаг в качестве тренировки, чтобы я подготовился к более важной работе. Но в любом случае я могу подождать, и голодать мне не придётся…
Камаль посмотрел на Хадиджу и сказал:
— Пусть всё будет так, как он хочет. Он взрослый и образованный человек, и лучше знает, что делает.
Но Хадиджа так просто не собиралась сдаваться и легко признавать своё поражение. Она снова попыталась убедить сына поступить на госслужбу, и даже повысила голос до резких ноток. Камаль вмешался, чтобы разнять их, но безмятежная атмосфера встречи была расстроена, и наступило тяжёлое молчание. Наконец Камаль не выдержал и со смехом сказал:
— Я пришёл сюда, чтобы выпить щербета и отпраздновать, а меня постигла такая неудача.
В это время Ахмад оделся, чтобы выйти, и Камаль, извинившись, покинул дом вместе с ним. Они пошли по улице Аль-Азхар, и Ахмад решил быть откровенным с дядей: он собирался в редакцию «Нового человека», чтобы начать там работу, обещанную ему Адли Каримом. Камаль сказал ему:
