Алла Панова - Миг власти московского князя
Князь, воевода и посадник с некоторым удивлением смотрели на раскрасневшегося толстяка, который, оторвавшись от темной стены, подошел ближе к столу и теперь, глядя то на Михаила Ярославича, то на Василия Алексича, а то уставившись в пол, говорил, нервно перебирая концы кожаного пояса.
— Чего им бежать‑то, они погони не ждут, да и вряд ли они с такой обузой куда двинутся, у них теперь запасов, почитай, да весны хватит. Небось пируют где‑нибудь неподалеку. Если не мешкать, то всех полонить можно.
— Ишь ты, разумный какой выискался, — перебил разговорившегося купца воевода. Ему было досадно, что не он первый догадался о такой простой причине, по которой грабители не смогут уйти далеко, а потому решил вставить и свое слово: — Это все мы и без тебя знаем, князь ведь не о том спрашивал, он знать хотел, где теперь бродни!
— Ты и впрямь, Мефодий,. поспешил, — поддержал воеводу посадник, решив, что не следует выставлять себя перед лицом князя несмышленышем, но не сумел остановиться на этом замечании и с неожиданной едкостью в голосе добавил: — Знамо дело, о своем добре печешься!
Купец, никак не ожидавший таких нападок, стоял молча, а услышав последние слова посадника, даже рассердился не на шутку, покраснел и, пригнув голову, будто готовясь к схватке, произнес все тем же хриплым голосом:
— Там, Василий Алексич, не только мое добро, как ты хорошо знаешь! Из‑за своего я бы шум не стал поднимать, где наше не пропадало, да и урон мой совсем невелик. Меня люди прислали! И о том тебе тоже ведомо, — говорил купец, глядя на посадника исподлобья, — ведомо тебе и то, что всполошились мы не попусту, хоть и жалко нам добра, а о городе да о посаде печемся. Едоков‑то нынче поприбавилось!
Князь, до этого молча наблюдавший за вспыхнувшей перебранкой, решил, что пора, пока все не перессорились, положить ей конец.
— Не горячись, Мефодий Демидыч, — кладя руку на плечо купца, сказал он примирительно, — верю, если б душа у вас о деле общем не болела, не стали бы вы князя тревожить. Так ведь, Василий Алексич? — обратился он к посаднику.
— Так, так, Михаил Ярославич! — поспешно закивал посадник, понимая, что зря обидел купца.
— А раз так, то давайте‑ка вместе думу думать, как будем ватагу догонять, — сказал князь. Усевшись за стол и дождавшись, пока рассядутся гости, он проговорил твердо: — И перво–наперво уразуметь вам надобно, что дело тут не в обозе, не в хлебе, а в том, что должны все в княжестве моем знать, что есть теперь у них защита, есть князь, который в обиду никого не даст.
В ответ на эти слова собравшиеся дружно закивали.
Разговор был совсем не таким долгим, как ожидали пришедшие на совет к князю. Михаил Ярославич, быстро разобравшись, что к чему, велел вызвать к себе Василька, сотня которого спозаранку должна была быть готова к выступлению. Несмотря на нескрываемое желание воеводы отправиться на поимку татей, князь оставил его в городе, поручив следить за порядком. Посаднику же надлежало еще до утренней зари прибыть к княжеским палатам.
Пока князь говорил, Мефодий спешно прикидывал в уме, что взять с собой и на каком коне отправиться в путь, однако Михаил Ярославич, переведя взгляд на его тучную фигуру, поручил ему выбрать из пострадавших от грабежа того, кто посмышленее да помоложе, коротко рассказать ему о предстоящем походе и времени сбора. На том и разошлись.
Оставшись один, князь потер руки и широко улыбнулся. Все время разговора он пребывал в радостном возбуждении и вынужден был скрывать свои чувства, чтобы не дать понять приближенным, насколько рад этому неожиданному происшествию. Наконец‑то дело! Хоть и невеликое, но все‑таки нужное дело.
Проводив взглядом гостей, князь походил из угла в угол и вдруг ощутил, что голоден. За делами он совсем забыл о еде, и теперь, когда напряжение немного спало, молодой организм сразу же напомнил о себе. Не успел Михаил Ярославич даже подумать о том, чтобы кликнуть Макара, как тот уже оказался перед ним и, указав в сторону малой горницы, быстро сказал, опередив вопрос: «Стол, княже, там накрыт».
«Может быть, надо было и гостей попотчевать, — раздумывал князь, поедая жареного леща, политого брусничным взваром и вспоминая, как отец вел за накрытым столом разговоры с прибывшими к нему на поклон людьми. Однако, отпив из большой чаши квасу и поняв, что наконец‑то насытился, князь решил, что и так все само собой вышло, как надо, — ведь не на пир они шли, а для важного разговора. Это у меня с утра маковой росинки не было, а гости незваные наверняка не голодными ко мне пожаловали. К тому же за едой да выпивкой засиделись бы до утра и ничего бы не решили, а так время на сборы осталось».
Князь тяжело поднялся из‑за стола и направился в опочивальню. Едва он открыл дверь, как увидел метнувшуюся к нему тень. Девушка быстрыми движениями помогла князю снять рубаху, а когда он уселся на край постели, стянула с него сапоги и застыла в ожидании.
— Ступай к себе, Меланья, — сказал он недовольно, отмахнувшись от девушки, как от назойливой мухи, — не до тебя.
Девушка то ли поклонилась, то ли кивнула и неслышно выскользнула за дверь.
Подложив руки под голову, князь уставился в потолок, собираясь еще раз обдумать, как будет действовать завтра, но в голову лезли какие‑то посторонние мысли, и через некоторое время он уже пожалел, что выгнал Меланью.
Михаил Ярославич приметил крепкую, улыбчивую девушку еще во Владимире, где в великокняжеском тереме жилось ему привольно и сытно, и вот теперь вместе с другими работниками она приехала с ним в неведомую Москву.
Шли дни, а молодой московский правитель, озабоченный своими делами, кажется, вовсе забыл о Меланье. Она искала любую возможность, чтобы попасться ему на глаза — этим только вызвала насмешки немолодой стряпухи, с которой они устроились в подклети в одной тесной горенке, — а князь словно совсем не замечал ее.
Как подозревал Михаил Ярославич, вновь их свел Макар, который вспомнил о Меланье, заметив, как тоскует в одиночестве его покровитель. Не прошло еще и двух недель с той ночи, как она впервые появилась в княжеской опочивальне.
Случилось это после дружеского застолья, на котором князь позволил себе выпить лишку и изрядно захмелел. Он даже не помнил, как очутился в своих палатах, только там и пришел в себя, почувствовав, как чьи‑то сильные руки ловко справляются с его неповоротливым телом. Приоткрыв веки, он в полусумраке увидел знакомое девичье лицо, склонившееся над ним, и глаза, с любопытством уставившиеся на него. Князь словно очнулся, вмиг обхватил горячее податливое тело, что есть силы прижал его к своей груди и тут же подмял под себя. Меланья, кажется, только этого и ждала, и потом, когда Михаил Ярославич уже забылся в сладком изнеможении, она, истосковавшаяся по его ласкам, все еще покрывала его лицо и тело жаркими поцелуями.
«Нет, не до ласк сегодня, завтра день важный, да и вставать уже скоро», — подумал князь, отгоняя блудливые мысли, и, повернувшись на бок, почти сразу уснул.
Отряд, которому предстояло отправиться на поиски бродней, собрался у княжеских палат еще затемно. Приехал в сопровождении двух холопов и посадник, от которого не отходил крепкий рыжебородый мужик, придерживавший под уздцы гнедую кобылу. Ожидали только князя, который не замедлил явиться. Поприветствовав всех с крыльца, он ловко вскочил в седло и направил своего любимого вороного коня к воротам.
В предрассветном сумраке отряд, сопровождаемый редким нестройным лаем собак, довольно быстро миновал посад, потревожив его обитателей, которые досматривали последние сны.
С интересом, словно видел впервые, князь всматривался в очертания домов, которые этой порой будто были погружены в жидкий молочный кисель и выглядели как‑то таинственно.
Наезженная дорога была лишь слегка припорошена снегом, а вдали, там, куда направлялся князь со своими людьми, темнела рваная полоса приближающегося с каждым шагом леса. Верхушки самых высоких деревьев, вытянувшихся, кажется, к самому небу, вот–вот должны были поймать первые лучи солнца, которое все никак не могло пробиться сквозь предутренний туман.
Отряд двигался споро и в село, через которое пролегала дорога, вошел как раз в тот момент, когда из‑за макушек выкатился белый солнечный диск.
— Вот и Кучково, — услышал князь за спиной чей-то голос.
Московский правитель не предполагал, что бывшие владения знаменитых кучковичей находятся так близко от города, и теперь недоверчиво оглядывался по сторонам.
— Слышал я, Василь Алексич, что у боярина Кучки были села большие и богатые, — обратился он к посаднику, перехватив его взгляд, не в силах сдержать своего разочарования от увиденного жалкого зрелища.
— Когда–ж то было! Аж при Юрии Владимировиче! С тех пор сколько воды утекло, сколько лет минуло! Наверняка и до наших дней села бы простояли, так после Батыя–хана не одни они в прах обратились, — пояснил собеседник и, увидев, как князь недоверчиво покачал головой, добавил: — Правда, и на пепелищах людишки обустраиваются потихоньку, не уходят далеко от мест, предками нашими облюбованных. Видишь, дымки за рекой Неглинной, — воевода показал рукой налево, туда, где за скрытой под толщей льда и снега рекой, за реденькими рощицами, к небу тянулись тонкие серые полоски, — да и за этим Кучковым полем, за урочищем, там, впереди, куда мы путь держим, стоят села давно обжитые. Ты и сам, княже, увидишь, что они поболе этого будут. А здесь что, — скривил он лицо, — притулились людишки у дороги, вот и весь сказ.
