Алла Кроун - Перелетные птицы
На полу, прислонившись к софе, вытянув руки к ногам графини, сидел граф Петр. Размозженная голова его была вывернута под причудливым углом. Сергей как загипнотизированный смотрел на эту пару, даже не пытаясь проверить, живы ли они. Его профессиональные навыки не проснулись. С трудом он оторвал взгляд от безжизненных тел и вдруг заметил чемоданчик отца. Где папа? Сергей ни разу не видел, чтобы отец забывал где-то свой медицинский саквояж.
— Сережа, сюда!
Голос Вадима заставил его очнуться. В дальнем конце комнаты была еще одна дверь, и там, привалившись к ней плечом, на полу сидел Антон Степанович. В два шага Сергей оказался рядом с отцом. Он схватил его безжизненную руку, стал мерить пульс, поднял полуопущенные веки.
На его плечо опустилась рука Вадима.
— Сережа, он умер сразу. У него не было времени почувствовать что-нибудь…
Во лбу отца была дыра. Маленькое, аккуратное, смертельное отверстие. Огненная ярость, точно разряд молнии, пронзила Сергея. Сердце его заколотилось так, что он перестал слышать женские крики, доносившиеся из соседней гостиной.
Подонки!
Тут раздался топот тяжелых сапог, и в следующий миг в комнате загремел презрительный голос:
— Ага! Еще пара голубчиков! Бей буржуев!
В комнату ворвались двое солдат с ружьями и штыками. Лица у обоих были раскрасневшимися, один из них на ходу застегивал штаны.
Сергей поднялся и сжал кулаки. Все тело его напряглось, челюсти болезненно сжались. Откуда-то издалека донесся голос Вадима:
— Да вы что, товарищи, мы же с вами! Мы из ленинского совета депутатов. Тут ужасная ошибка произошла. Убили отца моего товарища. Мы пришли забрать его тело.
Один из солдат отступил на шаг и перегородил дверь ружьем.
— Никто никаких тел отсюда не заберет. Да и не шибко ты похож на одного из наших. За дураков нас держишь?
Второй солдат подошел к ним и нацелил ружье в грудь Вадима.
Тот покачал головой.
— Мой товарищ — доктор, и отец его был доктором.
— Ага, я так и думал. Дворянские прихвостни, значит! Лакеи, мы покажем вам, что думаем о таких, как вы!
Быстрым движением солдат с силой ударил Вадима тяжелым сапогом чуть ниже колена. Не ожидав такого, Разумов согнулся пополам и выронил кулек с сахаром, который все еще был у него в руках. Пакет зацепился за кончик штыка, и белые крупинки хлынули на лакированный пол. Видя, как пропадает добытый с таким трудом сахар, Сергей не выдержал. Он кинулся на солдата, но тот засек его движение и успел направить на него ружье. В то же мгновение Вадим прыгнул между ними, вытянув руку, чтобы оттолкнуть оружие. Но ноги его поскользнулись на кристалликах сахара, и пуля попала в него. Взбешенный солдат выстрелил еще несколько раз, и Вадим повалился. Сергей подхватил его, но не удержался на ногах и тоже упал.
Оглушенный, Сергей на какое-то время замер. Один из солдат чертыхнулся.
— Федька, болван! А что, если они и вправду были из наших?
— Нет! — рыкнул Федька. — Погляди на их одежду! — О ударил носком сапога по бедру Сергея.
— Ладно, черт с ними! Все равно идем отсюда. В других комнатах нас, чай, золотишко ждет. Ходу!
Федька ухмыльнулся.
— А этой горничной тебе не хватило, а? Не девка, а наливное яблочко!
Второй солдат подтолкнул его к двери.
— Я про другое золото, дурья твоя башка. Может, бабе своей серьги сыщу. Ай да!
Мужчины вышли из комнаты и захлопнули за собой золоченую дверь. Когда их шаги стихли, Сергей зашевелился и начал медленно выбираться из-под Вадима, стараясь не причинить боль раненому другу. Горячее текло по шее Сергея, пропитывая воротник и рубашку. Кровь лилась из ран Вадима ручьем. Его нужно было немедленно отправить в больницу. Сергей неожиданно вспомнил про отцовский чемоданчик. Там наверняка должны быть бинты. Возможно, удастся остановить кровотечение, а потом уж как-то вынести Вадима из дворца. Как это сделать, он думать не стал — сначала главное.
Он выбрался из-под бесчувственного тела друга, и то перевернулось с глухим стуком. Сергей раскрыл чемоданчик, вынул бинты и стал осматривать Вадима.
Ефимов-доктор с одного взгляда понял, что его друг мертв: остекленевшие глаза, изрешеченное пулями тело, пропитанная кровью одежда, — но Сергей-друг отказывался принимать очевидное. Он сел рядом с Разумовым на пол, стал щупать пульс, ударил его по лицу, стал трясти. Потом медленно опустил голову и заплакал. Вадим… Друг… Брат… Слезы душили его, к горлу подступил комок. Сон. Это просто страшный сон! Он поднял голову и снова посмотрел на Вадима. Руки раскинуты прямо на рассыпанном сахаре. Сахар! Надя. Эсфирь. Теперь он единственный мужчина в семье. Нужно выбраться из дворца. Он встал, вышел на середину комнаты и прислушался. Из другого конца дворца еще был слышен грохот ломаемой мебели и крики. Женские вопли прекратились. Скольких слуг убили вместе с их хозяевами? Теперь в этой комнате смерти было тихо. Он взглянул на Персиянцевых, лежащих на роскошной софе. Они даже умерли с комфортом. Такие аккуратные, чистенькие, не то что папа или Вадим. Гады! Пиявки, присосавшиеся к беднякам. Будь они прокляты! Гореть им в аду!
Переполненный горем и гневом, Сергей взял со стола китайскую вазу и швырнул ее в окно. Осколки стекла рассыпались, на миг сверкнули в призме света и обрушились на пол.
Он подбежал к камину и одним яростным движением смел с полки часы, фарфоровую фигурку и серебряный подсвечник, которые каким-то чудом остались незамеченными до него. У секретера стояло небольшое кресло с маленькой подушкой на сиденье. Схватив его обеими руками, он поднял кресло над головой и разбил об изящный стол.
Потом запрокинул голову и заревел во весь голос, дико, истошно, как безумец. Крик наполнил комнату и зазвенел у него в ушах. Ярость отступила. Дурак! Какой же дурак! На крик сбегутся солдаты и добьют его! Нужно убираться отсюда. Нужно спасти себя ради его женщин. Но вытащить тела не удастся. Это слишком рискованно. Унести получится только медицинский саквояж. Ему невыносимо было думать о том, что чьи-то грязные руки будут рыться в отцовском чемоданчике, трогать его стетоскоп, хирургические инструменты. Он торопливо захлопнул и подхватил драгоценный груз. Потом посмотрел на отца в последний раз.
Прощай, папа. Слова, которые должны быть произнесены, будут произнесены; чуткость, которая должна быть проявлена, будет проявлена. Но не сейчас. Прощай, папа. Я люблю тебя! Сергей бережно положил отца на пол, аккуратно сложил его руки на груди и закрыл ему веки. Потом посмотрел на Вадима и заметил, что тот все еще сжимает надорванный кулек с сахаром. Сергей рванул его из рук друга и прижал к себе отцовский саквояж. Не нужно было трогать тела. Солдаты поймут, что он остался жив. Впрочем, ему ничего не грозит, ведь они не знают, кто он. Нет, он, наверное, сходит с ума. Какая разница, трогал ли он тела? Солдаты поймут, что он выжил, потому что не увидят его трупа!
Заторопившись, он вышел из комнаты, закрыл за собой дверь и выскользнул из дворца через черный ход. Крики и грохот продолжались, но, к счастью, его никто не заметил. От пережитого он перестал видеть и слышать. Тело его двигались автоматически в ответ на импульсы инстинкта.
Через какое-то время Сергей увидел, что находится внутри Исаакиевского собора, стоит на коленях у бокового алтаря за массивными пилонами. Он не помнил, как попал сюда, но понимал, что привело его в храм. Сергей пришел в собор не для того, чтобы молиться Богу, а для того, чтобы проклинать Его. Это было единственное место, где он мог отдаться горю, не привлекая внимания слезами и стенаниями. Он ведь доктор, верно? И потому знает, что, прежде чем вернуться домой и увидеть Надю, ему необходимо набраться мужества. Он нужен ей сильным: теперь он — ее единственная опора.
Надя, его сестренка. На восьмом месяце. Как же ей сказать, что ее муж и отец погибли этим утром? Погибли? Нет. Были убиты, бессмысленно и жестоко — только за то, что оказались там в неподходящее время. Одно дело, когда толпа убивает ненавистных угнетателей, и совсем другое, когда жертвами становятся те, кто ратовал за их цели. А ведь они с Эсфирью последние годы этим и занимались.
Но сложнее всего будет сказать Наде, что Вадим был убит, защищая его, ее брата. Сейчас Сергею об этом думать не хотелось.
Другу он был обязан жизнью. Еще не рожденный ребенок Вадима станет его ребенком. Он заплакал. Сейчас ему нужно было выплакаться, потому что в следующий раз он будет лить слезы очень нескоро. Слава Богу, что у него есть Эсфирь! Его милая, любимая жена.
Увидев запятнанную кровью рубашку Сергея, Надя крикнула:
— Сережа, ты ранен?!
Эсфирь, вернувшаяся домой раньше, вбежала в комнату, но Сергей поднял руки и покачал головой, успокаивая их.
— А где папа? — Надя схватила Сергея за руку. — Где он?
