Дмитрий Барчук - Сибирская трагедия
Я не сводил с нее глаз. Она улыбалась и с ноткой извинения в голосе произнесла:
– Я подумала, что нам не стоит больше скрывать наши отношения.
Я радостно закивал головой.
А Потанин, как добрый Дедушка Мороз, расцвел в улыбке:
– Я так рад за вас, дети мои. Вы такая чудесная пара…
Но тут с дивана раздался стон.
– Шаман приходит в себя! – крикнул Шаталов.
Мы тут же бросились к нему.
Кам приподнялся на диване и что-то бормотал на непонятном нам языке. Когда Григорий Николаевич приблизился к нему, он ухватил его за руку, прижал его ладонь к своей груди и стал быстро шептать туземные слова. Потанин изменился в лице. Радость сменилась настороженностью и тревогой. Шаман проговорил еще пару минут, затем выдохся и уронил голову на подушку. Но дыхание его теперь было ровным. Он просто заснул.
– Что он вам сказал, Григорий Николаевич? – поинтересовалась Полина.
– Он говорил о демонах? – уточнил Шаталов, немного знавший алтайский язык.
Бледный Потанин снял очки, словно они мешали ему говорить, и сказал:
– Я тоже не все понял. Кам хотел помочь людям, пришедшим на встречу с ним, избавить их от несчастий и болезней. Но когда он заговорил с духами, то понял, что взвалил на себя непосильную ношу. Души белых людей оказались во власти демонов. Некоторых он сумел изгнать, но очень сильные демоны, посланники Эрлика[78], остались.
– А кто такой Эрлик? – спросила Полина.
– Владыка загробного мира.
– А его посланники?
– Демоны войны.
– Типа «Бесов» Достоевского?
– Да-да… – растерянно произнес Потанин и добавил: – Я должен об этом тотчас же написать, пока не забыл. А вы можете идти.
– Но вы без Пети сможете? – засомневалась моя суженая.
– Ничего. Как-нибудь справлюсь. А если что, Пётр Афанасьевич завтра придет и разберет мои каракули. Или еще проще – надиктую на фонограф.
Мы обвенчались на Масленицу в Троицкой церкви. Полина стала моей законной женой и сменила свою девичью фамилию на Коршунову. Свадьба была очень скромной и немноголюдной. Из Иркутска приехала ее матушка, с которой мы быстро нашли общий язык. Гостями были только очень близкие нам люди: Шаталов с нештатной корреспонденткой своего журнала, Муромский со своей молодой женой, Потанин без жены да семейство Андреевых во главе с Анной Ефимовной, замещавшей своего ссыльного мужа.
Мы решили не обзаводиться собственным жильем в Томске. Флигель в усадьбе Муромского Полину вполне устроил. Правда, пришлось внести некоторые изменения в мой холостяцкий быт. Но с переездом ко мне Полины съемный флигель превратился в настоящий уютный дом. В свадебное путешествие мы решили поехать в Италию, но перенесли его на август, чтобы сполна насладиться средиземноморским теплом.
Я не возражал, чтобы моя жена пела в церковном хоре. Хотя сам, несмотря на ее многочисленные уговоры, в церковь не ходил. У меня вообще отношения с церковью неровные. И вовсе не потому, что не верю в Бога, наоборот, в душе я очень набожный человек. Верю в судьбу, в вькший разум и в то, что все случайности закономерны. Но попам я мало верю, потому что не вижу в них духовных авторитетов. Вот если бы Потанин был архиереем, я бы не пропустил ни одной его службы. Но он – откровенный гностик и этим заразил меня. Я даже на венчание согласился только потому, что иначе Полина не стала бы моей женой.
– Маня Андреева тоже начала ходить к нам в хор. Теперь мы втроем – Нина, Маня и я – разучиваем «Покаянный псалом». Я буду петь первым голосом. Во время Всенощной на Троицу поем в первый раз. Между прочим, даже Григорий Николаевич обещал прийти послушать. Неужели тебе нисколько не интересно, как поет твоя жена?
У меня не было другого выхода, и я согласился сопроводить Потанина в церковь. Давая такое обещание, я даже не предполагал, что мне придется его выполнять, ведь Потанин и православная церковь были для меня несовместимы.
Каково же было мое удивление, когда в конце напряженного рабочего дня, надиктовав почти целую главу своих «Воспоминаний» и еще полтора десятка различных писем, старик напомнил:
– Пётр Афанасьевич, вы не забыли, что мы с вами сегодня идем к Всенощной?
Служба еще не началась, но в храме уже было тесно и очень душно. К церковным запахам – лампадного масла, воска и мирра – паства привнесла свои: мыла, пота, чеснока, дорогих духов, дешевого одеколона, рыбы, лука и дегтя. После свежего, напоенного черемуховым и сиреневым ароматом воздуха весенней улицы казалось, что здесь вообще нечем дышать.
Но постепенно я обвыкся. Огляделся. Увидел Анну Ефимовну и поклонился ей. Она кивнула в ответ. Меня поразил Григорий Николаевич. Он быстро освоился в толпе прихожан. И хотя почти ничего не видел, но имел торжественный вид, словно предвкушал что-то очень значимое. И мне подумалось, что с таким же трепетом он бы стоял и на католической мессе, и на проповеди муллы в мечети, и в буддийском храме, и в еврейской синагоге. И неважно, что в нем нет фанатичной веры в Иисуса Христа как в единственного Бога-Спасителя. Для него это такой же исторический персонаж, как Будда, Магомет или Моисей. И он просто пришел в гости к старому доброму другу. Ведь он сам – такой же проповедник, гражданин мира и пророк. В его душе столько святости, что его примут за своего истинно верующие люди в любой религии мира. И мне сразу стало легко и свободно. Напряжение спало с моей души, и я тоже почувствовал себя здесь своим. Неважно, насколько истово ты веришь в того или иного бога, главное – что Бог есть в твоем сердце.
На левом клиросе у самого потолка я разглядел свою жену. В белом платке она казалась ангелом, спустившимся с небес. А когда она взяла ноты и запела вместе с остальными певчими «Благослови душе моя, Господи…», я заслушался и не различал уже ничего, кроме божественных звуков.
Девушка пела в церковном хоре
О всех усталых в чужом краю,
О всех кораблях, ушедших в море,
О всех, забывших радость свою.
Так пел ее голос, летящий в купол,
И луч сиял на белом плече,
И каждый из мрака смотрел и слушал,
Как белое платье пело в луче.
И всем казалось, что радость будет,
Что в тихой заводи все корабли,
Что на чужбине усталые люди
Светлую жизнь себе обрели.
И голос был сладок, и луч был тонок,
И только высоко, у Царских врат,
Причастный Тайнам, – плакал ребенок
О том, что никто не придет назад.[79]
Через месяц началась война, и мы не поехали ни в какую Италию.
Книга вторая
Старое знамя
В китайском языке слово «кризис» пишется двумя иероглифами. Первый означает угрозу, второй – шанс.
Глава 1. Благая весть
Все-таки деньги надо зарабатывать, иначе не знаешь им цену. От искусства жить экономно отвыкаешь очень быстро, но восстанавливаются навыки бережливости чрезвычайно тяжело.
Вначале полмиллиона евро казались уймой денег, которых хватит на всю оставшуюся жизнь. Но не прошло и трех месяцев, как от прадедова наследства у Сергея Коршунова остались одни только рукописи и дневники. Приобретение элитной квартиры в центре города, ее ремонт и мебель, круиз по Индийскому океану, новый японский джип, который он разбил через два дня, не успев его застраховать, модные шмотки, прически, репетиторы, неудачные вложения в акции, помощь многочисленным родственникам и безвозвратные займы друзьям быстро обнулили его банковский счет.
– Это у тебя-то, миллионера, нет денег? – скандалила жена. – Скажи лучше, что тебе их жалко!
И никто не верил ему, что миллионы кончились.
Собственную газету он даже открыть не успел.
В растрепанных чувствах Сергей жадно курил сигарету на редакционной лестнице, когда, как и в начале осени, ему позвонили из‑за границы.
– Привет! Как твои дела? – нежно спросила Жаклин.
Он даже поперхнулся дымом от неожиданности и закашлялся.
– Спасибо, хреново. А ты где?
– Дома. В Монреале. А ты все куришь… – укоризненно произнесла она.
Но он не обиделся, напротив, ему даже было приятно, что хоть кто-то на белом свете, пусть даже на другой стороне земного шара, заботится об его здоровье.
– Почему у тебя такой грустный голос? – поинтересовалась она.
– Проблемы всякие навалились, – Сергей попытался увильнуть от ответа.
– Какого плана? Надеюсь, не со здоровьем.
– Нет. Я здоров как бык. Правда, графа МонтеКристо из меня не получилось, придется переквалифицироваться в управдомы.
– Значит, деньги не принесли тебе счастья, – философски заметила она.
– Отчего же, целых три месяца я чувствовал себя богачом, но, увы, все хорошее в жизни быстро заканчивается, а деньги – особенно.
