Григорий Мирошниченко - Юнармия
– Крой!
Володька Гарбузов выбежал вперед и наклонил голову. Ванька Махневич разбежался, перескочил через него и сам стал, упершись руками в колени. Через Ваньку прыгнул Мишка, через Мишку Пашка Бочкарев, потом Иван Васильевич, потом Васька. Да так разошлись, что и не услышали команды Андрея:
– Становись!
– Эй вы, прыгуны голопузые, становись же! – заорал Сенька.
– Товарищи, – сказал Андрей, когда мы наконец выстроились, – стрелять будем на расстоянии двадцати шагов, гремя патронами. Предупреждаю кто не стрелял раньше или по разным каким причинам боится стрелять, пусть сам скажет по-честному. Ну кто?.. Выходи…
Никто, конечно, не вышел.
Андрей обратился к Семену:
– Ну, Сенька, ты у нас фронтовик. Покажи нам первый свою стрельбу.
Семен молча лег на живот впереди шеренги и начал целиться. Целился, целился, минут десять целился.
– А еще на фронте был… – не выдержал Мишка. – Пока ты собираешься выстрелить, тебя самого ухлопают.
– Отстань, сам знаю! – огрызнулся Семен и стал целиться снова.
Мы ждали-ждали выстрела, а потом и ждать перестали – надоело. Вдруг что-то резко хлопнуло, будто у самого уха стегнул арапник. Сенька выстрелил.
Мы кинулись к мишени. Андрей нагнулся и стал искать пробоину.
– Промазал, – сказал он.
– Нет, не промазал, – заспорил Сенька, – гляди, пуля у доски край поцарапала.
– Мало ли царапин на доске! – сказал Иван Васильевич. – И с этой стороны царапина и с той тоже…
– Да ты что понимаешь? – перебил его Сенька. – След от пули сразу отличить можно. Видишь выемку?
– Бросьте спорить, ребята, – сказал Андрей. – Если в круг не попал, значит, не считается. Стреляй, Сенька, остальные. Да не целься долго, а то обязательно промахнешься, – глаз устанет.
Сенька лег, вытянул руку с обрезом вперед и замер.
Раз, два! – грянули один за другим выстрелы.
– Ну, и здорово же отдает, так и бросает назад, – сказал Сенька, потирая плечо.
Мы опять побежали к мишени.
– Есть, – сказал Андрей.
На бумаге в кругу были две пробоины. Края их торчали наружу, будто мишень пробили с другой стороны.
Сенька улыбался. Ребята один за другим наклонялись к мишени и разглядывали пробоины.
– Сразу видать, на фронте побывал, – сказал Гаврик.
– Да что там на фронте! – отозвался Ванька Махневич. – Два раза подряд попасть – штука нехитрая. Это все равно что один раз.
– А ты попробуй хоть один раз попасть, – сказал Сенька.
– Я и все три попаду. Мы на охоту ходили, так семь штук горлинок домой принесли.
– Ну ладно хвастать, – сказал Андрей. – Иди ложись.
Ванька долго ждать себя не заставил. Прилег и – трах! – выстрелил.
Посмотрели – мимо.
Ванька опять – трах, трах! – еще два выстрела. Нам не пришлось и к мишени бежать. Одна пуля в двух шагах землю ковырнула, – так и брызнула земля. А другая завыла где-то высоко и пропала в степи.
– Три подряд мимо, – сказал Андрей.
Ванька Махневич заморгал глазами:
– Да у меня спуск никуда не годится. Только приложил палец, а он и щелкнул. Я и прицелиться не успел.
– Дай-ка сюда винтовку, – сказал Андрей.
Ванька протянул ему обрез. Андрей несколько раз пощелкал затвором, попробовал спуск, – все было в порядке.
Но Ванька и сам видел, что спуск ни при чем. Он отошел в сторону и пробурчал:
– В бумажку стрелять у меня и охоты не было. Вот когда птица или волк – это другое дело.
За Ванькой стрелял Иван Васильевич. Этот, прежде чем стрелять, нагреб кучу земли и сделал перед собой бугорочек.
– Зачем это тебе? – спросил Васька.
– Винтовку положить, чтобы не вертелась, – объяснил Иван Васильевич.
– Обстоятельный ты парень, – сказал ему Андрей. – Только возишься больно долго, дольше Семена.
– А вы куда торопитесь? – спросил Иван Васильевич и сделал в бугорке канавку.
В эту канавку он уложил ствол карабина и начал целиться.
– Стреляй тремя сразу! – крикнул Андрей.
Иван Васильевич выстрелил. Попал двумя.
– Ну, у этого тоже выходит, – сказал Андрей. – Стрелок не хуже Сеньки. Только винтовку наводит, как трехдюймовое орудие.
После Ивана Васильевича никто из ребят и двух раз не попал.
Мишка Архоник, Шурка Кузнецов, Пашка Бочкарев и Васька попали по одному разу.
Последними стреляли я, Андрей и Гаврик. Я совсем промазал, Андрей дал два раза мимо, а один раз попал сбоку.
– Вот тебе и командир! – сказал Ванька Махневич.
Андрей нахмурился и промолчал.
– Это ничего не значит, – сказал Сенька, – в другой раз попадет. У нас на фронте лучшие стрелки мазали. Сам Саббутин иной раз так промажет, аж стыдно за него становится.
– Прекратить разговоры! – сказал Андрей. – Ложись, Гаврик!
Гаврик лег, нацелился и всеми тремя пулями попал в мишень. В самую середину бумажного кружка.
– Ну и стрелок! – ахнули ребята. Гаврик сам удивился.
– Это ему повезло, – сказал Сенька. – А ну, в четвертый попробуй.
– В четвертый нельзя, – сказал Андрей. – Уговор был по три стрелять.
– Чего там уговор! – загалдели ребята. – Пусть стреляет!
Гаврик выстрелил еще раз и опять попал в цель. Весь кружок был уже истыкан, как решето. Но дырки были все больше по краям, а в середине чернели только четыре пробоины, и все Гавриковы.
– Стрелок отличный! – сказал Андрей, разглядывая мишень. – Ну, если вы Гаврику в четвертый раз разрешили, так и мне можно еще раз пальнуть.
– И мне, – сказал Ванька Махневич.
Вдруг Иван Васильевич замахал руками.
– Чего ты? – спросил Андрей.
– Ка-за-ки… Ка-за-ки… На дор-рог-е…
Мы повернулись. Далеко в степи мы увидели цепочку верховых.
– Заряжай всеми пятью патронами! – скомандовал Андрей. – Не бойся, ничего не будет до самой смерти.
Андрей побежал на гору. Мы защелкали затворами и побежали за ним.
– Ложись! – опять скомандовал Андрей.
С бугра мы видели, как, загребая копытами, скакали к нам галопом казачьи кони. Слышен был равномерный глухой топоток.
– Дело дрянь, братцы мои, – шепнул Иван Васильевич.
– Не трусь, главное – не трусь, – сказал Андрей. – Пусть только подъедут поближе…
Вот уже слышно, как храпят лошади. Они вытягивают головы и отбрасывают копытами назад пересохшую землю. Вот они спускаются в балку, вот опять поднимаются в гору прямо на нас.
У казаков на папахах болтаются белые ленты.
– Стреляй! – закричал Андрей. – Стреляй поверху. Может, сдрейфят.
А казаки – вот они.
– Залп, пли!..
Нас затянуло дымом. Почти в ту же минуту открыли огонь и казаки. Пули зазвякали по камням, зацарапали землю, брызгали пылью в глаза. Мы поползли на животах вниз, цепляясь руками за траву. Под бугром Андрей скомандовал:
– Стоп! Заряжай!..
Мы остановились. Только Ванька Махневич и Пашка Бочкарев все еще ползли вниз.
– Стой! – крикнул Андрей.
В это время на верхушке бугра показалась лошадь. К самой ее гриве припала казачья голова в папахе с лентами.
Гаврик, почти не целясь, выстрелил.
Вслед за ним выстрелил Сенька.
Лошадь закрутилась на месте и затопала копытами. Казак сполз на край седла, хватаясь руками за гриву.
Тут опять ударил выстрел, – я и не заметил, кто из ребят выстрелил.
Лошадь круто повернула и поскакала обратно, волоча за собой повисшего в стременах казака.
– Убили одного! – крикнул Сенька. – Ну, теперь крой, ребята, а то всех порубят!
В самом низу, за кустарником, остановились перевести дух. Топота не было слышно.
– Поди-ка, Гаврик, разведай, что там делается.
Гаврик тихонько пополз по склону. Мы следили за ним из-за кустов. Вот он добрался до вершины и пропал из глаз. Мы так и замерли. Прошла минута, другая. Вдруг видим – Гаврик стоит наверху и машет нам рукой.
Что это он?
– Ребята, – кричит Гаврик, – сюда!
Мы быстро взбежали в гору.
– Смотри, вон они! – крикнул нам Гаврик, показывая рукой на дорогу в степи.
По дороге в сторону станции скакали человек семь казаков. Они уже были далеко от нас, но мы разглядели, что одна лошадь шла без седока.
– А убитый где? – спросил Васька
– Верно его кто на седло взял, – сказал Сенька.
Мы долго смотрели казакам вслед. Вдруг Андрей будто опомнился.
– Ребята, – сказал он, – скорее по домам бежать надо. А то они еще с подкреплением вернутся. Подумают, тут целый партизанский отряд орудует.
Так окончилась наша пристрелка. Мы вернулись домой как ни в чем не бывало и даже Порфирию не рассказали о том, что случилось в балке.
На другой день в поселке было тревожно. Белогвардейцы носились галопом со станции в станицу, из станицы в степь, – верно, искали большевистский отряд. Старики на базаре говорили о том, что шкуринцы перестреляли человек двести большевиков, а оставшиеся из отряда ушли в горы и помрут с голоду.
А в поселке среди мастеровщины шли другие разговоры.
