Григорий Мирошниченко - Юнармия
Вам даром не пройдет, что вы повесили стрелочника Утюско и фельдшерицу Наталью Никифпровну Вельбаум, а также и за всех остальных вам попадет здорово. Красная Армия нагрянет скоро. Ее ведет сам Ленин!
Берегись, атаман! Мы ждем Ленина!».
Это воззвание мы сочиняли целую ночь. Писали и черкали. Писали и черкали. Все, казалось, не так выходит. Насчет Буденного Сенька сочинил, про атамана – Васька, а про Ленина все разом сказали.
А расклеивали мы это воззвание всем отрядом. Каждый написал по две штуки и тестом приклеил к забору.
Недолго висело это воззвание на заборах. Его сорвали какие-то юнкера. Только на одном заборе у станции долго еще висел клочок бумаги со словами:
«Берегись, атаман! Ленин идет!»
Глава XXVI
НАША ВЗЯЛА
Девятого апреля на станции была полная неразбериха.
Подавали составы, переводили их с одного пути на другой, то и дело слышались тревожные свистки составителей поездов. Начальник станции метался из стороны в сторону. Его окружили плотным кольцом люди с чемоданами, корзинами, тюками – беглецы из Ростова и Батайска.
– Когда посадка? Ведь красные уже наступают.
– Отчего состава не подаете?
– Большевикам служите?
Начальник только флажком отмахивался от наседавших пассажиров и отвечал всем одно и то же:
– Погодите, господа! Нельзя же так! Я один, а вас много.
Но когда сквозь толпу пассажиров протискивался к нему военный в английской шинели, с маузером на боку, начальник растерянно опускал флажок и бормотал:
– Сию минуту-с. Вот только бис-пять пройдет стрелки, я немедленно состав сформирую.
Военный хватался за маузер:
– Я тебе покажу бис-пять, мерзавец!
К вечеру вся платформа была запружена народом. Женщины в каракулевых жакетах, чиновники с кокардами, священники в запыленных рясах, с крестами на груди, офицеры с желтыми погонами, офицеры с серебряными погонами, офицеры с черепами на рукавах, – вся эта толпа гудела и шевелилась.
Наши станичные богачи Хаустовы приехали на станцию вместе с семьей атамана и сидела на огромных кованых сундуках в ожидании отправки. Но начальник станции спрятался у себя и больше не показывался. Толпа рвала дверь его конторы, барабанила кулаками по оконным рамам, – начальник не подавал голоса.
По железнодорожным путям, по дороге в станицу, по всему поселку разъезжали верховые в бурках.
В эту ночь я не ложился. Все ждал, пока уснет мать, чтобы как-нибудь незаметно выбраться на улицу. А мать, как назло, не засыпала, все поднималась и поглядывала в мой угол. Видно, догадывалась, что я собираюсь удрать.
Только под самое утро удалось мне тихонько отодвинуть засов и выскользнуть за дверь.
Где-то далеко у семафора кричал паровоз.
Теплая апрельская ночь стояла еще над поселком, но уже на горизонте серело небо.
Великаном среди низеньких домов нашего поселка высилась цементная водокачка. А далеко, в стороне станицы, поднималась двумя куполами старая церковь.
Я пошел к вокзалу.
На площади у подъезда фыркали оседланные лошади. Их держали за поводья сонные казаки, сидевшие на вокзальном крыльце.
Тут же у забора приютилась тачанка с пулеметами в брезентовом чехле. Пулеметчики, прислонившись к колесам пулемета, громко храпели. Я хотел было прошмыгнуть в узкий коридор вокзала, но меня не пустил часовой.
– Куда прешь?
Я ничего не ответил и повернул обратно. Обошел садик, заглянул в большое мутное окно телеграфа. На телеграфе у аппарата сидели двое людей: телеграфист и офицер. Аппарат что-то выстукивал, лента медленно сползала с катушки на пол, а люди спали.
Мне и самому захотелось спать. Я уже собирался было отправиться домой досыпать, как вдруг где-то близко грохнула пушка. Снаряд кряхтя проплыл в воздухе и разорвался за станцией. Как будто кулаком ударило по всем вокзальным стеклам.
За первым выстрелом грянул второй, потом третий, четвертый. «Наши наступают! – подумал я. – Надо Андрея будить!»
Я кинулся через площадь и чуть было не сбил с ног перепуганную даму, тащившую огромный чемодан.
– Куда прешь? – закричал я громко, как тот часовой, который остановил меня у вокзальной двери.
Дама выронила из рук чемодан и забормотала:
– Я на поезд…
– На какой поезд? – спросил я грозно.
– На какой-нибудь…
В это время треснул ружейный выстрел. Дама так и присела.
– Не будет больше поездов. Отменяются. Прячьтесь скорей, а то вас пристрелят сейчас из-за угла.
Дама схватила чемодан и, пригнув голову, бросилась бежать в поселок. А я пошел к Андрею.
Выстрелы становились все чаще и чаще.
Навстречу мне по дороге в полный намет скакали кавалеристы, щелкая в воздухе плетьми. У поворота к вокзалу одна из лошадей упала на колени и кувыркнулась на бок, подминая всадника.
Хлынула густая струя лошадиной крови. Лошадь вытянула шею, забила ногами и уронила голову на землю.
Казак вылез из-под лошади, с трудом высвободил ногу из стремени и, прихрамывая, побежал к бетонному забору. Там он сел и начал стягивать с ноги сапог.
У Андрея я застал Ваську, Сеньку и Ивана Васильевича.
– Айда на чердак! – сказал мне Андрей. – Порфирий уже давно там.
– Зачем он опять на чердак пошел? – спросил я.
– У него там пулемет, – сказал Андрей.
– Пулемет? Откуда же пулемет?
– Да он у него всегда был, только мы про это не знали. Когда его ранили, он не хотел бросить пулемет, потому и остался здесь. В тупике припрятал. А теперь эта штука пригодится.
– А ленты к пулемету есть? – спросил я.
– И ленты в двух коробках есть, – сказал Андрей. – Идем, ребята!
Иван Васильевич, Сенька и Васька стянули с себя куртки и перекинули через плечо ремни обрезов. У меня обреза с собой не было.
– Ничего, – сказал Андрей, – по дороге захватишь.
Когда мы вышли от Андрея, солнце уже поднялось над водокачкой. Птицы стаями тревожно летели со стороны Курсавки к станице. Выстрелы то утихали, то снова трещали без умолку. Мимо нас протарахтели одна за другой штук семь тачанок. Пулеметчики-шкуринцы на ходу закладывали ленты в приемники и хлопали крышками.
– Разогнались, – сказал Андрей, глядя им вслед. – Бегай не бегай, все равно вам гроб нынче будет.
Мы остановились у нашею дома. Я открыл калитку.
– Стой, Гришка, – сказал мне Андрей. – Захвати-ка с собой из дому ведро воды.
– Зачем? – спросил я.
– А для пулемета. Порфирий велел.
Я шмыгнул во двор. Обрез был у меня припрятан в сарае за кадушкой. Я быстро достал его и тут же зарядил. Потом побежал в коридор нашей квартиры и схватил ведро с водой, которое всегда стояло у нас на табуретке. Никто из домашних меня не заметил.
С ведром в руке и с обрезом под рубахой бросился я догонять ребят. Они уже подходили к тупику.
На дороге, как и год тому назад, когда наступали белые, валялись патронташи, кожаные подсумки, катушки от бомб, гильзы, но в этот раз мы их не стали подбирать.
Только вошли мы в ворота тупика, как у нас над головами что-то громко и протяжно загудело.
– Гляди, аэроплан! – закричал Васька. – Да как низко!
Аэроплан описал круг, спустился еще ниже и вдруг бросил что-то блестящее, как стеклышко. Через секунду со стороны станицы донесся раскатистый удар.
– Бомбы швыряет, – сказал Андрей. – Как бы нас тут не прикокнул!
– А это наш или белый? – спросил Васька.
– Ясно, наш, а все равно прикокнуть может. Почем он знает что ты, Васька, за красных.
Снизу, с разных сторон, захлопали винтовочные выстрелы, и часто, как швейная машинка, застучали пулеметы.
Аэроплан сделал еще несколько кругов, сбросил еще несколько бомб и быстро пошел кверху.
– На Ставрополь уходит, – сказал Васька.
Мы добрались до кладовой с пробитой крышей. На дверях ее по-прежнему висел ржавый замок, большой, как лошадиная подкова. Лестница на чердак шаталась и скрипела под нами так же, как в тот день, когда мы нашли в тупике раненого красноармейца.
– Что же вы так долго не шли? – спросил Порфирий. – Я уже думал, вас и в живых нет.
Я подал Порфирию ведро.
– Ну вот, теперь все в порядке, – сказал он.
– А зачем тебе вода? – спросил Васька.
– Как зачем? Пулемет напоить. А то у него ствол нагреется от стрельбы, да и лопнет.
– А когда ты стрелять начнешь?
– Вот сейчас прилажу все как следует и начнем помаленьку. Слышите, вон там пулеметчик тараторит. Он, гад, наверное, у них на колокольне примостился. А мы его попробуем успокоить.
Порфирий юркнул в темный угол чердака и выкатил оттуда большой пулемет.
В приемник и под крышку набились пыль и солома.
Мы с Порфирием разобрали пулемет, аккуратно протерли тряпкой все части – от мушки до сошника, налили в кожух воды и опять собрали.
– Ну, теперь зарядим автоматически, – сказал Порфирий, протягивая ленту в окно приемника и толкая рукоятку вперед. – Вот как это у нас делается, ребята, автоматически. А если на эту пуговку надавить пальцем – он и начнет разговаривать.
