Татьяна Альбрехт - Избравший ад: повесть из евангельских времен
– Не сомневаюсь, старый хитрец! Другие посетители, полагаю, не так привередливы, пьют твою дешевую кислятину?
– Кому что нравится, – с деланной скромностью развел руками трактирщик.
Иуда снова громко расхохотался, поднял чашу.
– Твое здоровье, хозяин! – отсалютовав, он допил вино. – Лей еще!
Их беседа прервала шумная компания, ввалившаяся в зал – человек пять голодранцев, явившихся тратить последние медяки, заполнили маленькую комнату смрадом тел.
– Эй, хозяин! Вина! – загорланили они с порога.
Иуда брезгливо скривился. В странствиях он достаточно насмотрелся на подобных оборванцев, не понятно какого роду-племени, обитавших в любом городе вблизи ворот и порта, гостиниц и рынков. Не гнушаясь самой грязной работой, эти люди были способны и на кое-что худшее, как они существовали в мире, лучше было не спрашивать.
Симон помрачнел и весьма нелюбезно швырнул предводителю компании баклагу с той самой кислятиной, о которой говорил Иуда.
– Держите. Есть будете?
– Нет! Твоя стряпня годится только для собак и римлян – в прошлый раз на костях почти не было мяса!
– За что заплачено, то и подано. Кстати, кто сегодня платит?
– Абу, он сегодня богач.
Симон вздохнул.
– Тогда платите вперед, а то упьетесь, как всегда, а мне одни убытки!
– Ну нет! Сначала попробуем, что ты нам дал.
Предводитель бродяг вскинул баклагу и сделал мощный глоток.
– Кислятина! Эй, давай другое – этим только свиней поить!
– Другое дороже.
– Не твоя забота! Заплатим. Тащи сюда кувшин и что-нибудь пожрать.
– Сказали же, не будете есть! – страдальчески воскликнул Симон.
– А мы передумали! Ты не болтай – делай, что тебе говорят!
Хозяин тихо выругался, исчез в глубине заведения. Буйная орава шумно расположилась за самым большим столом. Иуда спокойно ел мясо, хотя эта компания порядком испортила ему аппетит и настроение. Но умоляющий взгляд Киренеянина был столь красноречив – юноша не смог оставить его одного в таком обществе.
Появился Симон с кувшином вина и огромным блюдом мяса, от которого валил пар.
– Вот, – угрюмо сказал он, почти швырнув все это на стол, – и только попробуйте заявить, что не подойдет. Тогда отправляйтесь в другую харчевню.
– Разберемся, винная бочка. Иди отсюда! Не мешай нам!
– Сначала заплатите!
– Сказано, заплатим потом. Может, нам будет мало.
С тяжким вздохом хозяин отошел к очагу. Иуда поймал его взгляд, Симон в ответ театрально закатил глаза и выразительно поднес руку к горлу. Юноша ободряюще подмигнул и презрительно скользнул взглядом по шумящей ораве. От малоприятных звуков, зловония тел аппетит у него совсем пропал. Он усмехнулся, вспомнив свое первое знакомство с людьми такого сорта в одной из портовых таверн Александрии, и жестом подозвал хозяина. Тот радостно бросился на зов.
– Наполни-ка вновь мою чашу, Певец вина, продолжим нашу беседу.
– С радостью! – живо откликнулся Киренеянин.
– Скажи, давно ты держишь это заведение?
– Лет двадцать…
– Неплохо! Ручаюсь, за это время ты повидал столько всего, почти разучился удивляться.
– Это верно. Публика тут бывает разная, правда, все больше мелкие торговцы, приезжие победнее, во время праздников паломники или такие, как вот эти, – Симон, скривившись, кивнул в сторону бродяг. – Гости вроде тебя – редкость.
Он вопросительно взглянул на Иуду, юноша кивнул, хозяин сел напротив.
– Да я, честно говоря, случайно здесь оказался: бродил по городу и проголодался. Вот и зашел в первую харчевню, какая подвернулась.
– Господин не погнушался такой бедной лачугой?
– Видел и хуже. Я ведь недавно вернулся в Иерусалим.
– Что ты повидал свет, я уже понял. Хотя это странно: если мне позволено будет заметить, ты еще очень молод.
– Верно. Мне только восемнадцать. Мир я смотрел по желанию отца, впрочем, я сам ничего не имел против – на свете столько интересного.
– А вот меня не тянет в дальние странствия, больше нравится сидеть и слушать рассказы других.
Симон снова вопросительно взглянул на Иуду, тот кивнул. Толстяк извлек откуда-то кувшин вина и стал разливать его. Юноша жестом остановил его усердие.
– Достаточно, разбавь водой[9]. Да! Представляю, чего ты наслушался за столько лет!
– Это точно! Может, и ты расскажешь, где побывал?
– Почему бы нет. Долгое время жил в Александрии – там я учился[10]. Бывал в Антиохи, в Тире и Тадморе, Дамаске, Тарсе, Берите[11]…
– Ну и где лучше живется?
– Нигде Симон. Жизнь повсюду одинаково тяжела и печальна, а люди во всяком месте знают горе и страдание.
– Грустно! Неужели Господь гневается не только на наш народ?
– Наверно. Но если мы сами виноваты, на остальных за что?
– За поклонение идолам и нечестивость жизни.
Симон был серьезен. Взглянув на него, Иуда едва сдержал смех.
– Да?.. Но у них не было Авраама и Моисея. Что они могут знать о Предвечном?
– И то верно!.. Тьфу! С чего это меня на умные разговоры потянуло! Скажи, а римляне тоже живут в скорби?
– Не знаю. Я с ними мало общался, – по губам юноши скользнула горькая улыбка. – Редкий римлянин унизится до беседы с евреем[12].
– В твоих словах гнев и обида. Напрасно, наверно, им просто не понять нас, вот они и презирают то, чего не знают. Не стоить тратить свой пыл на это.
– Не стоит, но все-таки горько.
– Забудь! Ты вернулся домой, здесь все свои, все родное. Здесь твоя земля.
– На которой хозяйничают римляне[13], – вздохнул Иуда. – Да и вернулся я как-то не по-настоящему: так давно не был на родине, отвык от нее, тем более, уезжал мальчишкой, а вернулся взрослым. Скажи, много ли изменилось за последние семь лет, Симон?
Хозяин задумался, снова наполнил свою чашу из бочки, отхлебнул на ходу и вернулся на место. Кислый запах зелья распространился по всей комнате.
– Да как сказать… Вроде, все по-прежнему. Римляне действительно хозяйничают, как хотят, правда, новый наместник, пожалуй, лучше прежнего. Синедрион[14] снова возглавляет Аннах, вернее, конечно, его сын, но все-то знают, кто настоящий хозяин. Саддукеи[15], как всегда, спорят с фарисеями, а теперь еще новая напасть – зелоты[16]!
– А кто они? – оживился Иуда. – В своих странствиях я про них кое-что слышал, но очень смутно.
– Да кто ж разберет? Одни говорят – святые, борцы за свободу Израиля, за чистоту жизни старых времен, другие называют разбойниками, убийцами, фанатиками. По мне, так кучка безумцев. Говорят, они не пьют вина и не притрагиваются к женщинам. А хуже всего, везде, где могут, они устраивают беспорядки, подбивают людей к бунту, убивают римлян и даже евреев, преступивших Закон.
– Интересно! А ты их когда-нибудь встречал?
– Нет! – энергично затряс головой Симон. – И даст Бог, не придется! Мне своих забот хватает.
– Ах ты Силен[17]! Тебя послушать, так хоть новый потоп, лишь бы твоя харчевня оказалась в Ковчеге!
– А чем плохо? Я сам живу и другим не мешаю. Что такого?
– Да нет… ничего… Я так, о своем… Что там еще? – Иуда резко обернулся, привлеченный шумом за соседним столом.
Двое бродяг яростно рвали друг другу бороды, выкрикивая нечленораздельные ругательства и угрозы, остальные подначивали, столпившись вокруг.
– Это что еще такое? – возмущенно накинулся на них хозяин. – Заплатите и убирайтесь вон! На улице деритесь сколько угодно.
На него не обратили внимания, драчуны, бывшие уже изрядно во хмелю, принялись азартно мутузить друг друга, пока с грохотом не повалились на стол, разлетевшийся на куски вместе со всем, что на нем было. Компания дружно расхохоталась. Парочка так и осталась лежать среди костей, черепков и досок.
– Да что же это! Вы здесь все переломаете! А ну выметайтесь!
– Трухлявая бочка! Ты на кого поднял голос! – накинулся на Киренеянина самый огромный из бродяг, тот, кого они называли Абу.
– Я говорю, гоните монету и убирайтесь! У меня приличное заведение!
– Никуда мы не уйдем! Еще вина! – верзила тяжело обошел остатки стола и всей тушей облокотился на плечо Иуды, стараясь удержать равновесие.
– Этого еще не хватало! Прочь, мразь! – Иуда брезгливо оттолкнул оборванца.
Тот отлетел к стене, на мгновение опешил. Потом побагровел.
– Ты! – взревел он. – Молокосос! Да я от тебя мокрого места не оставлю!
Ринувшись на юношу, он хотел схватить его за горло, но Иуда оказался проворнее: отскочил, и, увернувшись от массивного кулака, так ловко сделал подсечку, что верзила грузно плюхнулся на пол, сильно ударившись затылком.
– Ах ты, щенок! – вскричали остальные.
Один из них бросился на Иуду, но тот снова увернулся и ударил нападавшего по лицу. Бродяга отлетел. Другой запустил в юношу куском доски, но промахнулся. Иуда накинулся на остальных. Ловким приемом сбив с ног ближайшего, он «пригладил» его деревяшкой, следующий получил удар в живот, от чего согнулся пополам и затих. Последний, видя, как оборачивается дело, решил, что связываться не стоит, и проворно проскользнул к выходу. Юноша начал отряхиваться, но тут предводитель шайки бросил в него нож. Иуда едва успел пригнуться. Его захлестнула ярость. Бросившись на бродягу, он одним могучим ударом сшиб его на землю и схватил за горло так, что у того глаза вылезли из орбит.
