Владимир Грусланов - По дорогам прошлого
Обыкновенные гражданские пиджачки и домотканые крестьянские штаны и рубахи — и тут же ярко-красные, синие и малиновые галифе с золотыми или серебряными
галунами. Застиранные а походах, защитного цвета, линялые гимнастерки старого покроя и гимнастерки-буденовки с «разговорами» — нагрудными широкими петлицами, заимствованными из одеяния былинных богатырей, проносились вместе с малиновыми, желтыми и зелеными чекменями с серебряными с чернью газырями.
Башлыки, шапки, папахи, кубанки и картузы перемешались с матерчатыми шлемами с синими и красными звездами спереди.
Изредка над этим многообразием одеяния медленно проплывала, возвышаясь над всеми, черная косматая бурка с неправдоподобно широкими острыми плечами.
Злочев бурлил, кипел. Приход буденовцев взволновал жителей города. Особенно горячилось молодое поколение: рабочие, батраки с панских хуторов, школьники старших классов.
У дверей домов, где размещались командиры эскадронов и полков, толпились ребята, семнадцати-восемнадцати лет от роду. Они просили принять их в кавалерию. Вместе с Красной Армией бороться за свободу и счастье народов.
Приходили с винтовками и своими лошадьми под седлами.
— Только возьмите с собой! — умоляли они.
Один приволок тяжелый пулемет. Парень долго убеждал командира эскадрона проверить, как он быстро и ловко разбирает и собирает «эту штучку».
— Хотите, я дам очередь? — предложил он. — В воздух! — тут же добавил парень, подметив сердитый взгляд командира.
— Откуда у вас кони? Где взяли оружие? — строго допытывался командир, пряча в усах усмешку.
И узнавал.
Коней побросали польские солдаты. Прятаться от красных по фольваркам без коней удобней. А сабель да винтовок вдоль дорог или в любом лесочке так много, что ими можно пять полков жолнеров вооружить и еще останется.
— Французы с англичанами столько оружия пану Пилсудскому прислали, дай им бог здоровья, что вся Красная Армия может вооружиться, — смеялся здоровенный детина, снимая с плеч три новенькие винтовки.
— Самым шумным и напористым парнем был я, — говорил Карп Иванович. — Мне тогда только что исполнилось шестнадцать лет, но я выглядел значительно старше, тянул лямку наравне со взрослыми.
Вместе с отцом Карп Иванович работал все лето в экономии у помещика, пана Сенковского, злого, бездушного человека. С утра до глубокой ночи копались в земле, убирали, прибирали, выполняя все, что прикажет пан, а зарабатывали так мало, что едва хватало прокормиться с матерью и сестренкой до рождества.
Трегубенко и его товарищей записали в один полк. Злочевские ребята умели ездить верхом на лошадях, хорошо стреляли. В походе они научились всему, что нужно знать воину.
— У меня был замечательный конь, — вспоминал Карп Иванович. — Игреневой масти. Стройный, сухощавый, в белых чулочках на передних и задних ногах. Мне нравилась у него светлая, словно седая, грива и такой же хвост. Как сейчас помню тавро на левой задней ноге своего коня. Славная была лошадка.
Трегубенко нашел ее за городом за день до прихода в Злочев Первой конной. Какой-то офицер-шляхтич бежал от красных да возле Злочева перемахнул, видно, на поезд. Поездом надежней от буденовцев удирать.
Едва спас коня Трегубенко. Еще немного, пропал бы конь, так загнал его пан офицер,
Вскоре Карп Трегубенко и его товарищи покинули родные края. Красная Армия ушла из Западной Украины. С нею ушли и злочевские ребята.
Много пришлось пережить им, много боев провести, много побед одержать. Пришлось сражаться с врангелевцами, с конницей белых в Северной Таврии, брать Перекоп.
Под Перекопом кончилась служба Карпа Трегубенки в Красной Армии. Ранили его. И не просто ранили. Ну, скажем, прострелили руку или ногу. Нет, так угодили, черти белые, начисто правую ногу осколком снаряда снесло. Хирургам и подпиливать почти не пришлось.
— Ходи, буденовец, на своих на… двоих, — хотел было сказать санитар, когда Карпа выписывали из госпиталя, и запнулся. Махнул рукой и сплюнул с досады.
— Ходи, брат, смелей! И на одной люди живут! —
поправился он, участливо помогая одноногому солдату опереться на костыль.
— Совсем молодым, почти мальчиком, пролил я на поле боя свою кровь, — вспоминал Трегубенко, — и скажу откровенно — не жалею! Наоборот, горжусь! Да, горжусь! Счастлив я тем, что навеки воссоединилась Западная Украина с Советской Россией. Сбылась мечта лучших наших людей. За это дело я, поверьте, отдал бы не только ногу, но и жизнь! — с большим волнением произнес Карп Иванович.
В это время набежала тучка. Стал накрапывать дождь. Измайлов предложил Трегубенке пойти в кафе. Более часа просидели они там за бутылкой холодного венгерского — два старых соратника, два буденовца.
Выпив стаканчик густого прозрачного вина, Трегубенко оживился и попросил Измайлова дослушать его историю.
— Скоро конец! — застенчиво сказал он.
Весной тысяча девятьсот двадцать второго года после излечения Карп Иванович вернулся домой, в Злочев, Спустя немного времени он переехал во Львов и осел там накрепко.
То ли Карп Иванович уловил во взгляде Измайлова недоверие к своему рассказу, то ли ему самому захотелось, чтобы не было никаких сомнений в правдивости его истории, только он стал настойчиво упрашивать своего собеседника пройти с ним на квартиру.
— Я покажу вам то, что подтвердит мои слова. Отсюда пятнадцать-двадцать минут ходьбы.
Измайлов не удержался от соблазна. Трегубенко заинтересовал его.
Прогулка по улицам Львова закончилась быстро. Не прошло и двадцати минут, как они находились у дома, где проживал Карп Иванович.
Небольшая квартирка в две комнаты. Скромная обстановка. Приветливая жена. Двое ребят-школьников.
Ветеран гражданской войны усадил Измайлова за стол и принес из соседней комнаты связку бумаг и фотоснимков.
Измайлов не пожалел, что откликнулся на зов старого буденовца.
С чувством большого волнения перебирал он принесенные Карпом Ивановичем удостоверения и справки.
На них стояли выцветшие от времени печати с изображением серпа и молота.
На поблекшей фотокарточке стояли в ряд шестеро молодых злочевцев с обнаженными клинками, опущенными к земле. Длинные кавалерийские шинели, с петлицами-разговорами на груди, и плотные суконные шлемы на головах, с большими пятиконечными звездами, делали злочевцев похожими на древних витязей.
— Это уже позже выдали нам новое обмундирование, перед походом на Крым! — объяснил Карп Иванович, сам любуясь изображенными на фотоснимке молодыми богатырями.
Измайлов держал в руках старую красноармейскую книжку. Из нее выпала справка из госпиталя на Украине и аттестат на денежное и вещевое довольствие красноармейца Первой конной Карпа Ивановича Трегубенко.
Разве можно было удержаться, чтобы не ощупать руками, не осмотреть любовным взором самую обыкновенную, казалось, металлическую красноармейскую звезду с головного убора. Ее бережно хранил семнадцать лет старый буденовец. Хранил не в обычном смысле слова.
Ему грозило тяжелое наказание, если бы власти узнали, что какой-то там инвалид сохраняет военные документы и крамольную эмблему Советов — звезду с серпом и молотом.
Жил-то Трегубенко не в Советском Союзе, а в панской Польше.
Стыдно было сознаться, но Измайлову хотелось поцеловать лежавшую перед ним рубиновую звездочку. Волнуясь, он поднялся из-за стола и с силой потряс руку случайно встреченного на улице Львова человека — советского патриота в самом высоком значении этого слова.
Карп Иванович, смущаясь, поблагодарил Измайлова за внимание. Он усадил его снова за стол, пообещав показать еще кое-что не менее интересное.
Измайлов успокоился, опустился на стул и ждал.
Хозяин дома перекинулся теплым взглядом с женой и положил перед Владимиром большую серебряную медаль величиною в рубль.
Это была медаль в память трехлетия советский власти. На ней выделялись цифры:
1917–1920
— Такие медали комиссар полка Буденновском армии вручил мне и моим товарищам, участникам гражданской войны. Мы получили их накануне отъезда в Западную Украину, а проще сказать — в Польщу! — по-детски мягко улыбнулся Карп Иванович. — На прощанье комиссар сказал нам: «Вы славно начали свои жизненный путь — борцами за счастье и свободу трудящихся. Пусть медали всегда напоминают вам об этом. Храните иx, а придет время, наденьте и носите с честью».
Измайлов слушал Карпа Ивановича, любуясь рисунком медали. Он перевернул ее на лицевую сторону с изображением воина у наковальни и надписью: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!».
— Такие медали — большая редкость! — сказал он, не будучи в силах оторвать от нее своих глаз. — Как вы смогли сохранить все эти реликвии? Как пронесли через границу? — не выдержал Измайлов.
