Гюстав Эмар - Береговое братство
— Можно ли рассчитывать быть в городе до заката солнца, если ехать окольной дорогой?
— Это трудно, даже невозможно.
— А напрямик?
— Очень легко, но предупреждаю вас, дорога утомительная.
— Эка невидаль для нас! — вскричал Мигель.
— Что же вы решили, сеньор?
— Мы поедем напрямик.
— Очень хорошо. Тогда надо двинуться в путь через час.
— Во сколько, примерно, мы будем в городе?
— Самое позднее — в четыре.
— Прекрасно, этого-то я и хочу… Ты хорошо знаешь Панаму?
— Так же, как и эту пустыню.
— Дон Хесус сдал мне внаймы свой дом, куда я прямиком и намерен отправиться.
— Который из домов? У дона Хесуса их в городе три.
— Тот, что называется Цветочным домом.
— Дон Хесус отдал вам внаймы Цветочный дом? — воскликнул в изумлении проводник.
— Да, а что же ты находишь в этом удивительного?
— Ничего… и вместе с тем очень много.
— Не понимаю.
— Человек этот, должно быть, сошел с ума, если согласился уступить вам этот дом… или кто-нибудь подсказал ему это.
— С какой целью?
— Не знаю, но совет, во всяком случае, исходит не иначе как от друга, вам же остается только радоваться такой удаче.
— Почему?
— Ни один из домов в Панаме не мог быть более удобным для вас по своему устройству как снаружи, так и внутри. Вообще, он имеет очень много общего с домом на асиенде.
— Ах, черт возьми! Ты пугаешь меня, любезный Хосе!
— Чем же, сеньор?
— Если я буду постоянно проваливаться в разные люки и тайники, мне придется плохо в моем жилище; меня окружат невидимыми шпионами, которые будут следить за каждым моим движением, подслушивать каждое мое слово, ловить все, что я захочу скрыть, — словом, я буду связан по рукам и по ногам и, подозревая измену, не посмею ни шевельнуться, ни сказать слова.
— Успокойтесь, ничего подобного не будет. Только два человека знали все тайны этого дома: один из них — тот, кто его строил, но он умер.
— А другой кто?
— Другой — я.
— Эге! Славная штука! — вскричал Мигель.
— Ты? — переспросил дон Фернандо или, вернее, капитан Лоран.
— Именно я, сеньор.
— Я ничего не понимаю, Хосе.
— Объяснение мое будет коротко и ясно, сеньор, слушайте.
— Я слушаю.
— По причинам, о которых вам знать теперь нет ни малейшей надобности, я попал в Панаму ребенком, едва достигнув десяти лет, но я был высок и силен для своего возраста, смотрел бойко и понравился капитану испанского торгового судна. Этот добрый человек купил меня, оставил при себе, мало-помалу привязался ко мне и — поскольку я с полной откровенностью рассказал ему свою историю, ничего не утаив, — был тронут моей несчастной судьбой и дал мне свободу, когда я достиг пятнадцати лет. Свободой своей я, однако, не воспользовался и остался при своем благодетеле. Я поклялся не расставаться с ним до его смерти. Капитан Гутьеррес Агуире, как звали моего хозяина, главным образом занимался контрабандой жемчуга. Он нажил неплохое состояние, занимаясь этим промыслом, но рисковал головой — испанское правительство не шутило с контрабандистами. Капитан был очень богат, но ежеминутно опасался обыска в своем доме, поскольку находился на подозрении. Однажды он сообщил мне о своих опасениях и попросил привести к нему индейца, который под его руководством построил бы такой дом, какой он желает. Во время поездки в Кальяо за несколько месяцев до этого капитан заказал испанцу-архитектору план дома, который показал мне. На мое замечание, что архитектор может случайно заглянуть в Панаму, капитан ответил мне со странной улыбкой, что предотвратить подобную случайность в его власти.
— Достойный контрабандист, видимо, придушил архитектора, — вставил свое словечко Мигель.
— Этого я не знаю, но верно то, что этот человек внезапно исчез и никто о нем больше не слыхал.
— Я поклялся бы, что так! — опять вскричал неисправимый буканьер.
— Молчи, Мигель!.. Что ты сделал, Хосе, после того как капитан доверился тебе?
— Я посоветовал ему взять мирных индейцев из другой местности, чтобы они выстроили этот дом под его руководством. Мысль капитану понравилась, и он поручил мне нанять этих людей. Поручение я исполнил со всей тщательностью и спустя две недели вернулся в Панаму с двадцатью работниками, взятыми из дальней индейской деревни или, вернее, дальнего индейского племени. В мое отсутствие капитан не зевал: он выбрал и купил место и завез необходимые материалы. Через пять месяцев дом был закончен, а работники щедро вознаграждены и отпущены. В течение всего времени, пока длилось строительство, мы с капитаном Гутьерресом наблюдали за ними так внимательно, что они ни с кем не могли общаться; впрочем, они и сами не понимали как следует, что именно они сооружают.
— Это весьма вероятно, — заметил Лоран, — но как правительство не встревожилось такой продолжительной постройкой? Ведь в этом краю и дворец воздвигается менее чем за месяц.
— Вам известна небрежность, нерадение и в особенности жадность членов колониального управления… У капитана Гутьерреса были друзья везде, он всем сумел залепить глаза и заткнуть уши. Впрочем, он вел свое дело с величайшей осторожностью, место для дома было им выбрано искусно, в отдаленной части города, где жили одни индейцы. Из всего этого вышло, что никто ничего не видел и видеть не хотел, что, в сущности, для капитана Гутьерреса было одно и то же. Прошло несколько лет, капитан сильно постарел, и его тянуло вернуться в Европу. Наконец он не мог более сопротивляться такому сильному желанию, снарядил корабль, на который перевез все свои богатства, обнял и поцеловал меня на пристани, куда я проводил его, сел в шлюпку, которая ждала его, и уехал. Поднимаясь по трапу на корабль, который стоял уже готовый сняться с якоря, он оступился, упал в воду и утонул, несмотря на все усилия спасти его.
— Это архитектор его за ногу дернул! — со смехом пояснил Мигель.
— А дом кому достался?
— У дона Гутьерреса не было наследников, все состояние его захватило правительство.
— Какая пожива для собак-испанцев!
— Куда же ты тогда девался, Хосе?
— Меня ничто больше не удерживало в Панаме, и я вернулся в прерии. Целых пятнадцать лет после того я близко не подходил к городам белых.
— А по возвращении в Панаму ты ничего не слышал об этом доме?
— Немного, сеньор, он меня не интересовал. Случайно до моих ушей дошло, что он был перепродан несколько раз, но окончательно куплен с год назад доном Хесусом Ордоньесом. Вот и все.
— Не подозреваешь ли ты причины, по которой дон Хесус приобрел его?
— Я солгал бы, сеньор, если бы стал утверждать противное.
— Какая же это причина, по твоему мнению?
— В Панаме все занимаются контрабандой, от губернатора до последнего пеона.
— Ай-яй-яй! — вскричал Мигель.
— Разумеется, — продолжал индеец, — все соблюдают величайшую осторожность, и те, кто имеют наибольшие прибыли от этого беспошлинного торга, то есть губернатор и другие члены правительства, неумолимы к мелким контрабандистам и преследуют их с ожесточением за вред, который те наносят их интересам.
— Итак?..
— Мелкие контрабандисты, которым все это известно как нельзя лучше, пускают в ход все возможные способы, чтобы укрыться от гонений на них, отсюда следует постоянная борьба хитрости против хитрости.
— Прекрасно, но какое отношение к этому имеет дон Хесус?
— Вместе с доном Пабло Сандовалем и некоторыми другими людьми он — один из самых смелых и хитрых контрабандистов в Панаме.
— Как?! — перебил проводника Мигель. — Дон Пабло Сандоваль, капитан корвета «Жемчужина», — контрабандист?
— Собственной персоной! Они ведут дело с большим размахом и не отступают ни перед чем. Компаньонам понадобился дом, где они в случае надобности могли бы сложить свои товары. Цветочный дом, с выходом в поле, пришелся им как раз на руку, вот дон Хесус и приобрел его.
— Это действительно вполне возможно… И ты уверен, что дон Хесус не знает всех тайников своего дома?
— Уверен в этом. Кто бы мог ему указать их?
— Случай мог бы помочь им в этом.
— Это невозможно, сеньор, вы скоро сами удостоверитесь в этом!.. Впрочем, с тех пор как дом был продан в первый раз и осмотрен от чердака до подвала, подобное открытие давно уже стало бы известно в городе. Для меня же несомненным доказательством полного неведения дона Хесуса на этот счет служит то, что он так легко согласился сдать вам этот дом внаймы и назначил такую умеренную цену.
— Я допускаю это, но чему ты приписываешь внезапную мысль сдать мне его?
— Как знать? Может быть, за ним стали зорко следить, и этим способом он хочет отвратить от себя подозрения. Прехитрая лисица этот сеньор Ордоньес!
