Еремей Парнов - Заговор против маршалов. Книга 1
Мысленно он уже прикидывал, как откликнутся на испанские события в Восточной Европе.
— Кто еще ожидается? — исчерпав тему, осведомился Родац.— Советник Траутмансдорф не обещал?
— Честно говоря, не в курсе,— внутренне вздрогнув, Виттиг отрицательно помотал головой.
Старина Генрих никак не должен был знать о его связях с советником министерства иностранных дел рейха.
— Прошлой осенью мы вместе с ним охотились в Беловежской пуще.
— Говорят, он классный стрелок? — словно бы нехотя осведомился Виттиг.
— Недурной,— Родац покосился на новенький, с фирменной этикеткой, ружейный чехол журналиста.— Самозарядное?
— Браунинг,— небрежно кивнул Виттиг. Он впервые собирался принять участие в охоте титулованной знати и ощущал себя не слишком уверенно.
— Давно знаешь Макса? — Генрих явно прощупывал однокашника, с которым не виделся много лет.
— Встречались несколько раз,— Виттиг неопределенно пошевелил пальцами.— В Праге, в Берлине... А что?
— Просто спросил... Ты что, увлекся охотой?
— Какое там! Так, изредка пробавляюсь.
— Хочешь совет? Если Макс предложит тебе другое ружье, не вздумай отказываться. Охота на оленя — это обряд, ритуал.
Дорога вывела на горбатый каменный мостик, откуда открылся вид на замок и деревеньку внизу.
— Чудесная панорама,— восхитился Виттиг.— В стиле немецких романтиков. Максу этому здорово повезло.
— Да, старый товарищ, ему можно лишь позавидовать... Ты уже бывал здесь?
— Как-то не приходилось.
— Получишь громадное удовольствие,— заверил Родац и принялся перемывать косточки высокородным друзьям Макса фон Гогенлоэ.
Как и прочие родовые гнезда австро-венгерской знати, Ротенхауз находился в частном владении. Рухнула лоскутная империя, в Австрии и Чехословакии установился республиканский строй, но право собственности оставалось неприкосновенным. Сыновья застреленного в Сараеве эрцгерцога Франца Фердинанда продолжали безбедно жить в Конопиште. Потомки герцога Рогана, счастливо избежавшего гильотины, тоже не собирались расставаться с дворцом в Сыхрове, где были собраны бесценные полотна и редкие исторические реликвии. Как и во времена Габсбургов, закупались по всему миру экзотические саженцы для регулярных парков и оранжерей, приобретались августейшие манускрипты, с особым тщанием реставрировались мемориальные покои.
В Конопиште, где последний германский кайзер вместе с наследником австрийской короны подготовили убийственную для обеих династий войну, заново отделали спальню Вильгельма.
Во дворце Роганов, куда наезжал не только беглый Людовик Восемнадцатый, но и композитор Сметана, поступили более демократично, отдав предпочтение чешскому гению. Его мраморный бюст украсил музыкальный салон. Все-таки он славно потрудился под гостеприимным кровом пана Рогана, чье галльское имя уже звучало совсем по-чешски. Дыхание почвы и ветры веков не проходят бесследно. Ротенхауз, как и рогановский Сыхров, местные жители тоже давно именовали на свой лад: «Червоный Градек». Однако князья Гогенлоэ во всем придерживались немецкой топонимики: Карлсбад вместо Карловых Вар, Мариенбад вместо Марианских Лазней. Про наследственный феод и говорить не приходится. Словом, республика никому не мешала жить в полном согласии со своими убеждениями. Д'Эсте открыто поносили Адольфа Гитлера, вольнодумец Роган высмеивал и фашистов, и коммунистов. Жуир Макс-Эгон тайно субсидировал судето- немецкую партию Генлейна. Симпатизируя национал- социализму, он тем не менее оставил для себя запасную лазейку — паспорт княжества Лихтенштейн. И это была единственная дань роялистским традициям. Шестой отпрыск знатного рода, он имел право на титул принца с предикатом «эрлаухт» — сиятельство.
Генеалогическое древо светлейших («дурхлаухт») князей Гогенлоэ вело свой корень с 1170 года, от воинственных баронов Франконии, верой и правдой служивших кайзерам Священной Римской империи. В табели рангов императорско-королевского двора Франца- Иосифа значились три родственных дома: Гогенлоэ — Вальденбург — Бартенштейны; Гогенлоэ — Вальденбург — Бартенштейн — Якстберги; Гогенлоэ — Вальденбург — Шиллингсфюрсты старой и новой линии. Княжеские дипломы их были отнесены к единой, но не самой древней дате — 21 мая 1744 года. Поэтому удостоенные первого разряда медитизированных князей, Гогенлоэ заняли место в категории «В». Много выше оказались Лобковицы, Ауэрсперги и Шварценберги. Как и великогерманские родственники из Лангенбургской линии властителей Гогенлоэланда, они стояли на самой верхней ступени. Но какое это имело значение сейчас, когда старый мир лежал в руинах?
Заядлый путешественник и вообще человек современных воззрений, Макс-Эгон не интересовался геральдическими побрякушками. Демонстрируя гостям гербы, развешанные в оружейном зале, лишь бегло перечислял родственные фамилии: «Романовы — цари, а затем императоры Великороссии; Кобурги — английские короли и ныне царствующий монарх Греции; принц Баден- Баден... граф Фобер-Кастель... граф Приттвиц-Гафрон...» Затем следовали уточнения: «Вторая ветвь первой линии», «Первое ответвление второй ветви...»
В длинной череде коронованных родичей попадались и не совсем благородные имена, вроде московских купцов Шишиных. Но Макс-Эгон не стыдился случайных «дичков», привитых к ветвям княжеского древа. Малая толика мезальянсов не портила голубой крови. Напротив, золотая инъекция живительна для любого организма. Родословная любимой жены принца доньи Марии де ла Пиедад Итурбе и Шольц маркизы де лас Навас тоже не избежала бюргерского привоя. Затесавшийся средь испанских грандов немецкий виноторговец Шольц оставил потомкам недурное наследство. К тому же он еще при жизни начал писаться фон Шольц, а это ничуть не хуже, чем фон Сименс. Кстати, именно этот породнившийся с Гогенлоэ магнат индустрии познакомил Макса с графом Траутмансдорфом. С этого момента большая политика незаметно вплелась в патриархальный быт Ротенхауза. В перерывах между тостами и выстрелами охотничьих штуцеров, за лаун-теннисом и партией в бильярд здесь творилась история.
Короче говоря, у молодого принца (тридцать девять — не возраст) были все основания для оптимизма. Поместье находилось в превосходном состоянии, погреба славились редкостной коллекцией вин, а лес — лучшей охотой в Богемии.
В отличие от бережливых д'Эсте — в Конопиште дичь подавалась лишь в особо торжественных случаях — владелец Ротенхауза охотно потчевал гостя мясом оленей и вепрей. Про зайцев с краснокочанной капустой или там седло серны даже говорить нечего. И фазаны бывали, и форель в кипрском вине, и жареные вальдшнепы, и белые лебеди с начинкой из раковых шеек. Птица, само собой, подавалась к столу в оперении и на литых серебряных блюдах. Оленя зажаривали, как правило, целиком.
Вблизи замок выглядел мрачновато. К нему вела прямая, словно по линейке проложенная, аллея.
Гостей встретил дворецкий — сухонький тонкогубый старичок с повадками иезуита.
— Добро пожаловать в Ротенхауз, господа! — не без торжественной нотки провозгласил он, шепнув слуге, куда отнести чемоданы.— Ужин в семь часов, а пока предлагаю немного передохнуть.
Виттиг и Родац проследовали за ним в отделанную темным дубом гостиную, сплошь увешанную рогами оленей, лосей, серн и косуль. Под каждым трофеем белела аккуратная, готическим шрифтом выполненная этикетка с точным указанием даты и места. Пули Макса настигли несчастных животных не только в здешних хомутовских угодьях, но и в лесах Германии, Австрии, Испании, Польши, бог знает где ещё.
Дворецкий приблизился к ампирному столику, трепетно раскрыл переплетенную в шагрень гостевую книгу с гербом и предложил расписаться.
Ступая по устилавшим наборный паркет медвежьим шкурам, гости совершили почетный обряд.
— Где его сиятельство, Курт? — спросил Родац, довольно потирая руки.
— Принц просил извинить, что не встречает вас лично,— старик отдал поклон.— С рассветом он отбыл на место. Позвольте показать комнаты?
— Какие могут быть извинения, Курт? — довольно засмеялся Родац.— Все в полном порядке... Охота, надо полагать, состоится?
