Михаил Петров - Румянцев-Задунайский
О том, что русские намерены захватить Кольберг, Фридрих Второй узнал на военном совете, созванном им для обсуждения плана действий в летнюю кампанию. Докладывая о возможных намерениях враждебных армий, генерал-квартирмейстер сообщил, что для овладения приморской крепостью фельдмаршал Бутурлин выделил корпус численностью около десяти тысяч человек, который должен быть усилен за счет подразделений, расположенных близ Померании, а также за счет свежих батальонов, прибывающих на кораблях из России.
— Не напутали, генерал? — строго посмотрел на докладчика король.
— Сведения не вызывают сомнений, ваше величество, — с достоинством отвечал тот, — они получены от подкупленного нами русского генерала.
Король наклонил голову в знак одобрения действий главной квартиры. Он знал того генерала, немца по происхождению, имел не один случай убедиться в его верной службе.
— Какие приняты меры для защиты крепости?
— В Померанию маршировал корпус принца Виртембергского.
Унимая возбуждение, король прошелся по палатке.
— Мы должны отстоять Кольберг во что бы то ни стало, — жестко заговорил он. — Такова воля немецкого народа.
Совет проходил в королевской палатке. От тесноты было жарко и душно. Генералы заливались потом и, не думая о приличии, обтирались носовыми платками, как полотенцами. Неуютно чувствовал себя и сам король. Правда, лицо его, исхудавшее, состарившееся после Кунерсдорфской битвы, оставалось сухим, но дышал он с трудом, словно ему не хватало воздуха.
Палаточная жизнь доставляла много неудобств. Король мог остановиться в любом городе, на худой конец, в приличной деревушке, но он этого не хотел. Он хотел быть ближе к солдатам. Пусть все видят, что государю приходится так же трудно, как и его подданным. Он был уверен, что солдаты его любят, и дорожил их любовью.
Кунерсдорфское поражение сделало короля раздражительным. Он сильно переживал неудачу, самую большую в своей жизни. Был момент, когда хотел покончить жизнь самоубийством. Ему казалось, что он уже не сможет смыть с себя страшный позор поражения и все отвернутся от него — отвернутся друзья за границей, отвернутся собственные генералы, солдаты… Но прошло время, и все стало на место. Он понял: поражение — это еще не конец, это только глубокая рана, а раны рано или поздно заживают.
После Кунерсдорфа в глазах почитателей он, Фридрих Второй, остался тем же, кем и был. Во Франции писатель Вольтер оказывал ему сочувствие, в писаниях своих называл его великим. В России перед ним благоговел наследник престола великий князь Петр Федорович, восхищаясь его военным искусством. Именно его, Фридриха Второго, а не кого-то другого он называл своим учителем…
Нет, кунерсдорфская неудача не унизила его, прусского короля. Были волнения, переживания, но все это теперь позади. Он снова полон решимости сражаться с армиями, со всех сторон осаждавшими Пруссию.
— Ваше величество, — поднялся генерал фон Платен, сидевший в первом ряду, — я согласен с вами: потеря Кольберга означала бы потерю всей Померании. И если ваше величество считает, что для отражения удара противника недостаточно сил принца Виртембергского, я готов выступить с корпусом ему на помощь.
Фон Платену было сорок семь лет, почти столько же, сколько и Фридриху Второму, но выглядел он моложе короля. Более двадцати лет прослужив в кавалерии, генерал был по-юношески строен, подтянут.
— Благодарю за верную службу, мой друг, — залюбовался им король. — Возможно, мне придется воспользоваться вашим предложением.
В палатке задвигались, на задних рядах стали неодобрительно перешептываться.
— Дозвольте слово, — поднялся генерал Левальд, отличавшийся от прочих тем, что не боялся говорить королю правду. Генерал сказал, что армия его величества и без того слаба, еще не залечила раны от недавнего сражения, и если от нее отделить корпус фон Платена, то перед лицом войск фельдмаршала Бутурлина она окажется совершенно беспомощной.
— Чепуха! — возразил король. — Русский фельдмаршал нерешителен, он не осмелится напасть первым. К тому же русские не находят общего языка с союзниками. Что касается ран, о которых изволили упомянуть, то при наступлении они заживают быстрее, чем при обороне.
Король сказал «при наступлении» и тут же уловил себя на мысли, что сказал не то, что нужно. После попытки разгромить русских у Кунерсдорфа, попытки, обернувшейся поражением для него самого, его армия более не наступала. Французские, австрийские и русские войска занимали обширные районы страны, и изгнать их за пределы Пруссии пока не хватало сил. Не до наступления было. Приходилось ограничиваться оборонительной войной.
Прусская армия стояла на трех фронтах. Французов удерживал со своим отрядом принц Фердинанд. В Саксонии против австрийской армии Дауна стоял брат короля Генрих, сам король защищал от русских войск Силезию. Три фронта, а вот теперь намечался четвертый — в Померании — и опять же против русских.
Из всех союзных армий русская была самой опасной. Король это хорошо понимал. Но если раньше он стремился решить с ней спор — кто кого? — на поле боя, то теперь идти на крупное сражение было чрезвычайно опасно. Тут генералы были правы: надо выждать… Да он и сам это чувствовал: время работало на Пруссию, а не на ее противников. Русская императрица безнадежно больна. Король ждал ее смерти, ждал момента, когда на русский престол сядет поклонник его полководческого таланта. Случись такое, и сразу все изменится. Пока же надо было обороняться…
— Кто командует корпусом русских?
— Генерал-лейтенант Румянцев, ваше величество.
— Достойный противник. — Король помолчал, раздумывая. — Принцу Виртембергскому будет трудно. Необходима поддержка. Однако мы не можем не принимать во внимание доводы господина Левальда. Фон Платен нужен здесь. Пошлем пока кавалеристов фон Вернера, а там будет видно.
Службистый генерал фон Вернер, присутствовавший на совете, вытянулся в струнку:
— Благодарю за честь, ваше величество. Мы разгромим русских.
Военный совет продолжался до самого вечера. А на другой день кавалерийский отряд генерала фон Вернера, усиленный полевой артиллерией, уже переправлялся на правый берег Одера, чтобы идти затем на север, туда, куда направлялся и корпус Румянцева.
3Померания встретила русских переменой погоды: как-то сразу похолодало, со стороны моря подул сильный ветер, небо заволокло тучами, начались дожди. Дороги быстро раскисли, идти стало трудно. Чтобы дать людям обсушиться, починить повозки, которые постоянно ломались из-за бездорожья, приходилось чуть ли не через день делать растаги[17].
Движение корпуса резко замедлилось. Впрочем, причиной тому была не только погода. Сказались подозрительные действия генерал-майора Тотлебена, прикрывавшего корпус и обеспечивавшего Румянцева разведывательными данными.
Румянцев не любил этого человека, не любил больше, чем Фермора. И не потому, что человек этот, как и Фермор, был немецкого происхождения. Среди военачальников русской армии было немало немцев, с которыми он поддерживал дружеские отношения. В Тотлебене было что-то неискреннее, неразгаданное, чужое. Однажды через своего курьера он доложил Румянцеву, что впереди обнаружены крупные силы противника и идти дальше нельзя. Румянцев, естественно, остановил полки, приказал занять оборону на случай возможного нападения и послал вперед собственную разведку для уточнения расположения неприятельских войск. Разведчики проскакали на лошадях верст сорок, но никаких войск не нашли, если не считать жалкого патрульного отряда, который они прогнали своими силами.
Выведенный из себя, Румянцев послал к Тотлебену князя Вяземского с письмом, в котором просил дать о неприятеле подробные сведения и представить князю, как представителю главной квартиры, возможность «самому досмотреть неприятельские корпусы, где они стоят и какие они числом». Князь Вяземский пробыл в отряде прикрытия два дня и вернулся невеселый. Он доложил, что Тотлебен считает превосходство неприятельских войск над русскими очень значительным и потому рекомендует избегать стычек.
— Бы сами эти войска видели? — спросил Румянцев.
— Их якобы видели его гусары, — отвечал князь.
— Странно, — в раздумье промолвил Румянцев. — Граф Тотлебен давно уже пугает меня превосходством неприятельских сил. Но я не из пугливых, — добавил он с решительным видом. — Будем продолжать марш.
14 июня корпус достиг города Кеслина, что в семидесяти верстах от Кольберга. Остановившись здесь лагерем, Румянцев попытался еще раз связаться с Тотлебеном, который, по слухам, находился в местечке Белгард, но сделать это не удалось. Посланный в Белгард с отрядом казаков бригадир Краснощеков вернулся ни с чем. Тотлебена в Белгарде не оказалось. Румянцев понял, что полагаться на этого человека больше нельзя, и приказал Краснощекову проводить разведку местности собственными силами.
