Борис Васильев - Князь Ярослав и его сыновья
– Горяч, – сказал Домаш.
– Оттого-то я его в Новгород и отправил, – отметил Александр. – У тебя, Домаш, голова похолоднее, а потому обе эти дружины ты должен в пчел превратить.
– Лучше – в ос, – негромко уточнил Чогдар. – Пчела жало оставляет, а сама гибнет. Нам нужны осы. Ужалил и отлетел.
– Татарский бой, – усмехнулся Ярун. – Чогдар дело говорит, Ярославич.
– Ливонцы то ли шведам, то ли датчанам берега расчищают, – сказал князь. – Значит, первое дело – не дать им там высадиться. Это – на тебе, Домаш, на твоих новгородских дружинах. Сперва выведай все, потом соображай, где и как бить. Второе: надо народ поднимать, без рати не обойдемся. Рать – твоя забота, дядька Ярун. Нажми на посадника, на владыку, но народ подними, обучи и вооружи.
– Чем? Ни мечей, ни брони не хватит.
– Копьями да баграми, – сказал Домаш. – Этому их долго учить не придется, сызмальства приучены.
– Тебе, Чогдар, лучников готовить. Чтоб коней рыцарских со второй стрелы валили. Ты, Олексич, мою дружину готовь. Оружие раздай, брони, коней замени, кому требуется. Завтра в Новгород выедете, а я – дня через три. За это время разберетесь, еще совет проведем и начнем ливонцев щекотать. Яков и Сбыслав, останьтесь, остальные – с Богом.
Все молча вышли. Сбыслав и Яков Полочанин тоже молчали, понимая, что их задания будут только для их ушей.
– Поедешь к князю Андрею, Сбыслав. Приглядывай, горяч он не в меру, но тебя слушать должен. Отцовскую дружину пока в новгородские земли не водите. Идите к границе кружной дорогой, станьте скрытно и ждите моего гонца. Никаких охот, никаких пиров, дозоры – вокруг всего стана, чтоб и мышь не проскочила. Выедешь завтра. Ступай, на прощальном пиру свидимся.
Сбыслав молча поклонился и вышел.
– Тебе, Яков, задание особое, – приглушенно сказал Александр, помолчав. – Я о немцах должен знать все, они обо мне – ничего. Людей для этого подбирай особо надежных, сам понимаешь. Есть у тебя такие на примете?
– Найдутся.
– Хорошо бы пару-тройку к немцам заслать.
– Постараюсь, Александр Ярославич.
– Враг у нас сильный и опытный, да, кажется, воюет по старинке. И старинку эту я должен понять… – Князь вздохнул. – В Новгород мне надо, очень надо, а я – тяну.
– Что ж так? Ждешь чего?
– Жду, Яков. – Невский неожиданно улыбнулся. – Княгинюшка моя вот-вот рожать собирается…
3
Едва войско Бату перевалило Карпаты, как впереди него карающей вороньей стаей понеслись страшные легенды, докатившись в конце концов до Франции. Легенды живописали не только монгольскую беспощадность, стремительность их ударов и тучи их стрел, закрывавших солнце, но и небывалые размеры самого татаро-монгольского войска. До ужаса напуганные не столько непривычным обликом врага, сколько необычными его действиями, ратники и рыцари, успевшие убежать правители и перепуганные монахи рассказывали о несметной татарской силе. Говорили, что само войско занимает пространство на двадцать дней пути в длину и пятнадцать в ширину, что за ними по доброй воле следуют несчетные табуны диких коней, а неугодившие в цель стрелы сами собой возвращаются в колчаны всадников. Казалось, Европа готова была без боя расступиться перед нашествием неведомых полчищ, если бы было куда расступаться. Казалось, еще одно усилие, еще рывок, еще одна решающая битва…
Но как раз-то сил на последнюю решающую битву у Бату-хана уже не было. Растянутый тыл оказался пройденным, а не покоренным, разгромленные в трех сражениях поляки не считали себя побежденными, Германия странно отступала, Котян, поссорившись с венграми, ушел в Болгарию, и Бату вдруг ощутил, что утрачивает цель. Ощущение было настолько тревожным, что он оставил армию на верных полководцев и вернулся за советом к Субедей-багатуру, который по тяжести лет уже не мог пересечь Карпаты, и даже юрту, из которой он почти не выходил, тащила дюжина особо выносливых волов.
– Ты чересчур перетянул тетиву, – сказал учитель, когда Бату объяснил ему сложившуюся обстановку. – А цель ушла. Так куда же полетит стрела, если больше нет цели?
– Моя цель – половцы. Я разобью их и вернусь в Венгрию. Там есть где пасти табуны.
– Мое сердце билось вместе с сердцем великого Чингисхана, – помолчав, сказал Субедей-багатур. – Не так точно, может быть отставая на один удар, оно билось и с его сыновьями. А сейчас оно точно замерло, и я уже не ощущаю ударов сердца великого хана Угедея.
– Угедей умер? – шепотом спросил Бату.
Советник промолчал, опустив тяжелые веки на никогда не мигающие глаза.
– Бурундай и Неврюй добьют Котяна и без меня, – продолжал вслух размышлять Бату. – Если я опоздаю в Каракорум на курултай…
– То останешься жив, – весомо сказал Субедей-багатур. – На курултае великим ханом изберут Гуюка. А Гуюк не забывает обид.
– Его обиды настигнут меня и здесь.
– От Каракорума до Волги долог путь. И кто знает, что может случиться на этом пути?
– Ты говоришь загадками, учитель.
– Половецкая степь просторнее степей венгерских, Бату-хан. Если оградить ее силой побежденных русичей, она станет неприступной. У русичей есть два вождя, способных сделать твою орду непобедимой даже для злопамятного Гуюка. Это Александр Невский и Даниил Галицкий.
– Князь Даниил удрал в Венгрию.
– Он вернется, когда ты уведешь войска в половецкую степь. Но ждать – значит терять время. Чтобы его не терять, прикажи Невскому изъявить свою покорность.
– Невский смотрит на Запад. Это твои слова, учитель.
– Сделай его взор еще более пристальным.
– Как, учитель? Ты опять заговорил загадками, а мне некогда разгадывать их.
Субедей-багатур долго молчал. Бату уже начал проявлять признаки нетерпения, когда он сказал:
– Ничто не вечно, хан, кроме разумной власти. Неразумная власть всегда ищет врагов, разумная – союзников. Может быть, это мой последний совет. Обдумай его, внук великого деда.
Он устало прикрыл глаза, и Бату тихо вышел из его юрты. Он с детства восхищался непонятной для него прозорливостью лучшего полководца монголов, прислушивался к его советам, но был достаточно опытен и самолюбив для того, чтобы не следовать им слепо и непродуманно. Тем более что напутственными словами учителя было напоминание о его великом деде.
Бату-хан всегда гордился своим высоким положением, а жена его Баракчин-хатун не уставала напоминать, что такие синие глаза, как у него, были только у самого Чингисхана. Глаза – окна души, и Бату верил, что какая-то часть великого основателя империи монголов передалась ему и, размышляя о советах Субедей-багатура, всегда прикидывал, как бы использовал эти советы сам Чингисхан.
А Чингис завещал никогда не оскорблять чужих богов, но молиться только своим. Мать Бату была христианкой несторианского толка, кое-что вложила в сына, но еще больше – во внука, и его любимый Сартак не скрывал своих симпатий к христианству, продолжая превыше всего чтить собственных богов. И Бату достаточно разбирался в многочисленных потоках и ручейках общей веры во Христа, чтобы понять разницу в поведении двух знаменитых русских князей. Александр Невский защищал православную веру и Русскую землю, не сходя с нее. Даниил Галицкий бежал от его войск в католическую Европу, оставив родную землю. И твердая последовательность Александра была куда ближе ему, чем суетность Даниила Галицкого.
Впрочем, было и кое-что еще, что легло ему на сердце. Рассказ Чогдара о Невской битве, которую князь Александр выиграл заведомо меньшими силами, потеряв при этом всего двадцать воинов. Он не одобрял рыцарского поединка Александра с ярлом Биргером, потому что полководец, с его точки зрения, должен думать не о личной отваге, а о битве в целом и о своих воинах, но не мог не признать мужества русского князя. А Сартак вообще пришел в восторг, когда Бату рассказал ему о поединке, и умолял отца поскорее познакомить его с Невским.
Но если предчувствие не обманывает старого учителя? Если великий хан Угедей, отец Гуюка, и вправду уже умер или вот-вот умрет? Что будет тогда с ним, с самим Бату? Субедей-багатур прав: на курултае великим ханом изберут Гуюка, прямого преемника Угедея. Там, в далеком Каракоруме, все решают сильные кланы, хитрые чиновники да старые ветераны, для которых он, Бату-хан, всего лишь предводитель пограничной орды на далекой окраине, а Гуюк… Гуюк – рядом. Вдова Угедея Туракина, властолюбивая, глупая и жадная, по обычаю, до курултая будет править при помощи опытных советников да старых друзей, имея доступ к ханской казне. А курултай – через пять лет, когда съедутся в Каракорум все чингисиды и представители всех воюющих армий. Пять лет – большой срок. Пугающе большой срок…
Значит, надо кончать войну в Европе и стягивать войска в один кулак. И – искать союзников. Иного выхода нет.
4
То ли предчувствие, то ли расчет, то ли уверения многочисленных женщин из окружения Александры оказались точными, а только через сутки после военного совета счастливый Невский поднял на руках своего первенца. И прибыл в Новгород в радостном настроении.
