Исцеление Вечностью (СИ) - Санин Евгений Георгиевич
С самым невозмутимым видом он снова уселся за весло и кивком приказал своим спутникам отплывать от корабля.
Новый, еще более сильный порыв ветра ударил келевста в спину. Он оглянулся и увидел быстро растущую штормовую тучу. Она прямо на глазах заслоняла все небо, и в черных недрах ее, словно змеи, мелькали ослепительные молнии.
При виде этого келевста охватил суеверный страх, который стал расти в его сердце, как эта туча. Впервые в жизни он ощутил настоящий животный ужас. Ведь сейчас его мог постичь гнев Посейдона — единственное, чего он боялся в этом мире!
— Эй! — крикнул он, пользуясь тем, что ветер, подхватывая его слова, мчал их вдогонку за лодкой: — А если мы вновь возьмем вас на борт?
Клодий попытался ответить, но поняв, что келевст уже не услышит его, красноречивыми жестами — на море, небо и судно — объяснил: ты верни, а там, может, твой бог и простит тебя!
Келевст согласно кивнул. А что ему оставалось делать? Он надеялся на веслах дойти до берега и причалить в укромном месте. Но эта невесть откуда появившаяся туча спутала все его планы. В шторм, без опытного капитана, даже такое прекрасное судно, как «Золотая стрела», сразу же превратится в беспомощную щепку на могучих волнах. Поэтому, как ни крути, а этот проклятый римлянин прав…
И он приказал рулевому изменить курс и догнать лодку.
Рабы — и оставшиеся верными своему господину и особенно предавшие его, изо всех сил постарались, чтобы поскорее поднять римлян на палубу.
Капитан сразу же бросился на свой капитанский помост и принялся отдавать команды словно бы ожившим матросам.
Все ожидали от Клодия слов упрека, угроз…
Но он, не говоря никому ни слова, скрылся в каюте и… тут же вернулся с боевым луком и полным колчаном стрел. Он наложил одну из них на тетиву и крикнул никак не ожидавшему этого келевсту:
— Я опытный охотник, келевст! Альбин и мои рабы могут подтвердить тебе это. Льва убиваю одной стрелой! Поэтому предлагаю тебе без сопротивления поменяться со мной местами. Короче говоря, ступай в лодку вместе со всеми, кто осмелился предать меня!
Услышав это, Грифон опустил голову и первым сделал шаг к борту, под которым была лодка.
— А ты куда? — остановил его Клодий.
— Туда… — потерянным голосом отозвался раб. — Я же ведь первым тебя предал!
— Не-ет! Ты мне еще нужен! — с холодной усмешкой остановил его римлянин. — Поэтому оставайся! Но если предашь меня еще раз, то даю слово, казню так, что утонуть в шторм покажется тебе за счастье! А вы что стоите? Особенно ты! — перевел он жало стрелы на предавших его рабов, остановив ее на том, который нагло вел себя в его каюте: — Я сказал, марш в лодку!
Келевст с рабами замешкались, не зная, просить Клодия о пощаде или же сразу выполнять его, похожий на смертный приговор, приказ.
И тогда Клодий, не долго думая, выстрелил в наглого раба. И пока тот падал к ногам келевста, мгновенно выхватил из колчана новую стрелу и снова натянул лук.
— Ну, долго мне еще вас упрашивать?
Не зная, кого опасаться больше, стрел Клодия или уже ревущего в снастях шторма, келевст, а за ним и предатели-рабы, решили, что в последнем есть хоть крошечная надежда, обреченно направились к борту.
— Клодий! Останови их! — попросил, не выдерживая этого, Альбин.
— И не подумаю! — отозвался тот.
— Но ведь сейчас начнется шторм, и они неминуемо погибнут!
— Точно так же, как сами хотели погубить нас!
— Прошу тебя, — принялся умолять Альбин, — не уподобляйся им и не становись сам убийцей!
Но Клодий был непреклонен:
— Нет, они не заслуживают ни малейшего снисхождения!
И тогда Альбин, решив призвать на помощь все, что говорил ему эти дни, грозно спросил:
— Ты же ведь хочешь, чтобы в День Судный простил тебя Бог?
— Ну допустим, хочу!
— Тогда прости и их! Поверь, это — обязательное условие!
Клодий в нерешительности покосился на Альбина и тот, заметив это, с деланным упреком добавил:
— В конце концов — ты ведь римлянин и должен делать все по закону?
— По закону? — неожиданно оживился Клодий. — Ну ладно, сделаем по закону! Хотя, честно говоря, зря ты напомнил мне это…
— Почему?
— Сейчас сам поймешь! В лодке у этого келевста был хоть малейший шанс спастись, благодаря заступничеству так любимого им Посейдона, а теперь…
Клодий остановил уже начавших спускаться в лодку рабов и велел им связать келевста.
— Так-то ты отвечаешь на мою милость? — прорычал тот, готовый броситься и растерзать римлянина, но, видя, что жало стрелы направлено прямо ему в сердце, покорно протянул руки:
— Ладно, твоя взяла…
Рабы быстро связали его корабельным канатом.
— Так-то оно будет лучше! — усмехнулся Клодий и, опуская стрелу, наконец, ответил на вопрос келевста: — А что ты хотел — чтобы я благодарил тебя за это? Ты — бунтовщик! И поэтому по закону я обязан сдать тебя властям в ближайшем порту. А что они там с тобой сделают — посадят в медного быка, под которым разведут огонь или распнут на кресте, меня уже не касается! В трюм его! С предавшими рабами я разберусь потом! — приказал он. — А сейчас все по местам! Слушать теперь только капитана!! Спасать судно!!!
И, пригласив Альбина следовать за собой, скрылся в каюте в надежде переждать там шторм, всей яростью набросившийся на одинокое в обезумевшем морском просторе судно…
С этой первой и последней прогулки, как заметил Александр, в состоянии Веры стала прослеживаться строгая закономерность. Все было хорошо и спокойно, пока она молилась, не осуждала бросившую ее на произвол судьбы сестру с подругами и терпела недостатки окружавших ее людей. Но стоило ей только опять со злобою вспоминать прошлое, или быть властной и жесткой, как болезнь возвращалась. Причем, с каждым разом все в более сильной форме.
Это подтвердили и сестра милосердия, в первую очередь страдавшая от нападок Веры, и даже образец терпения — добрейшая Гульфия.
Только сама Вера упрямо не хотела признавать зависимость этих обострений от своего характера.
Лишь когда отец Лев, узнав обо всем от Александра, велел передать ей, чтобы она, если хочет выздороветь, смирялась, Вера стала следить за собой.
И состояние ее снова понемногу стало выправляться. Хотя уже и не доходило до той степени, чтобы можно было снова заговорить о прогулке.
Дни шли за днями.
Вместе с Верой Александр молился, говорил о Боге и Вечности, отвечал на самые разные вопросы.
А без нее упорно продолжал невидимую и неслышимую войну с котом, который уже просто ненавидел постояльца.
Словом, дома была если не окончательная победа над страшной болезнью, то относительное затишье…
А на работе…
Там вообще была сплошная неразбериха.
Александр перерыл всю библиотеку. Сам, использовав давний опыт телефонной работы, сделал серию новостных заметок и репортаж. Татьяна, которую отец Игорь с радостью принял на работу, написала прекрасный очерк.
Словом, материалов для газеты набралось столько, что хватило бы на несколько номеров.
Но отец Игорь почему-то по-прежнему упрямо не разрешал начинать макетировать хотя бы первый.
Да к тому же все равно некому было набирать для него материалы.
Александр хоть и умел печатать быстрей любой машинистки, но… только на пишущей машинке. А Татьяне, умевшей обращаться с компьютером, не на чем было работать. В своей редакции, которой руководил ярый атеист, ей просто не разрешили заниматься посторонней работой для православной газеты (хотя на любые другие статьи, включая самые грязные для «желтой» прессы, там просто закрывали глаза). А на компьютерах в кабинете стоял пароль, который знали только Булат со Светланой.
