Исцеление Вечностью (СИ) - Санин Евгений Георгиевич

— То-то я не мог понять, когда вы успели заменить балласт на золото?.. Я же ведь почти все время был на судне! — пробормотал капитан и, глядя на небо, вздохнул: — Только все это — зря!

— Как это зря? — налегая на свое весло, уверенно возразил Клодий. — Трое таких здоровых мужчин, с таким количеством еды и питья, да твоим умением отыскивать путь в море, мы без особых трудов сумеем добраться до ближайшего берега!

— Сумели бы, — поправил его капитан. — Если бы не одно — пока еще совсем маленькое, но скоро сами увидите, какое большое — «но».

Теперь уже Клодий и Альбин с недоумением посмотрели на капитана.

И тот сказал:

— Близится сильный шторм. И на этой лодке, уж поверьте моему опыту, мы с вами обречены.

— Откуда тебе это известно? — перебивая друг друга, накинулись на капитана римляне. — На море полный штиль! И мы, может, еще успеем прорваться до того, как начаться шторму?..

— Нет! — отрицательно покачал головой тот и, показывая на крошечное облачко на горизонте, сказал: — Через полчаса, самое большее, через час — это облачко превратится в огромную тучу.

Словно в подтверждение его слов, по морской глади пронеслась первая рябь…

— Та-ак… — протянул Клодий и неожиданно закричал, придерживая свое весло:

— А ну-ка, поплыли обратно!

— Зачем? — не поняли его Альбин с капитаном.

— Так надо! — оборвал их Клодий. — У меня теперь есть, что сказать келевсту!

— Да он просто прикажет убить нас из мести, что в трюме оказалось не золото, а простые камни! — попытался остановить его Альбин.

Но Клодий был непреклонен:

— Шторм с еще большей вероятностью убьет нас, — хладнокровно сказал он. — А так, я надеюсь, что сумею с ним договориться. Тем более что нам все равно нечего терять, и это наша единственная надежда!

В том, что свято место, действительно, не бывает пусто, Александр убедился в тот же день!

Точнее, вечером. Когда они, наконец, впервые за много месяцев вышли с Верой на улицу — прогуляться…

Это было впечатляющее шествие.

Впереди, подняв кверху рыжей трубой хвост, важно шагал кот.

За ним шла Вера.

Рядом с ней, держа ее под руку, — Александр.

И замыкала все это шествие сестра милосердия.

Вера то и дело здоровалась со встречавшимися прохожими, но те, судя по всему, не узнавали ее и ограничивались учтивыми кивками и короткими словами ответного приветствия.

Настроение Веры, такое радостное и приподнятое поначалу, заметно начало портиться.

— Надо же, как я, оказывается, изменилась — до самой, что ни на есть, неузнаваемости… Те, с кем прожила всю жизнь в одном доме, уже не узнают. Ну, а от этой, — кивнула она на идущую легким шагом навстречу девушку в спортивной куртке. — И вовсе нечего ждать!

— А кто это? — вежливо поддерживая беседу, спросил Александр.

— Да так… — нехотя ответила Вера. — Знакомая по яхт-клубу. Она всего за месяц к нам пришла до моего ухода. Энтузиаст, каких теперь нет. Между прочим, твоя коллега. Известная, говорят, журналистка.

Ссутулившись и укутав в шарф нос, она хотела пройти мимо девушки, даже не поздоровавшись.

Но та неожиданно остановилась сама.

— Вера! Ты?! — обрадованно воскликнула она. — Слава Богу! Жива! Да еще и на улице! А мы когда узнали, что с тобой случилось, думали, что ты…

Вера обжигающим взглядом остановила ее, и когда та, смутившись, замолчала, снова неожиданно оживившись, стала забрасывать ее вопросами:

— Ну а ты как? Что клуб? Как там наши яхты? Как твоя работа?

— Яхты ходят — семь им футов под килем! Тебя ждут! — бодро ответила молодая женщина. — Я тоже, как видишь, еще ничего! А работа — кислая, как лимон! И невкусная, как кипяченая вода.

— Почему так?

— Да надоело заказные статьи про и без того лоснящихся от своей жизни бизнесменов писать! Для души бы чего — да кому это теперь надо?

— Как это кому? Вот ему! — показала на державшего ее под руку спутника Вера: — Это Александр, редактор православной газеты!

— Да-а? Татьяна! — протянула Александру руку девушка и улыбнулась: — А, я видела вас в нашем храме! Вы еще там читали, когда погасили все свечи… Это, как его…

— Шестопсалмие! — подсказал Александр.

— Вот-вот, я еще путаюсь в этих названиях… Три языка знаю, не считая русского. А самый главный для души — церковнославянский — до сих пор некогда изучить!

— Как! Ты тоже уверовала? — обрадовалась Вера.

— Почему это тоже? — даже обиделась девушка. — Я с самого детства верю. Только в храм стала недавно ходить…

— Очевидно, у вас там много общих знакомых? — с неожиданной ревностью в голосе спросила Вера.

— Да нет, я там никого не знаю! — улыбнулась и ей девушка. — Подошла было к одной женщине, чтобы спросить, нельзя ли мне чем помогать в храме, хотя бы полы мыть. Но она так меня отчитала за то, что я в брюках пришла, что с тех пор решила больше ни к кому не подходить. С тех пор хожу сама по себе — к Богу. Правда, спасибо ей — в длинной юбке. Кстати, это была та самая женщина, которая во время службы рядом с вами на клиросе стояла…

— Галина Степановна! — усмехнулся Александр и вздохнул. — Да, с нее станется… Вы еще хорошо отделались!

Они посмеялись, и Вера, которую Александр, как всегда посвятил в свои проблемы на работе, сказала:

— Танюш, а ты не могла бы поработать в этой газете?

Лицо девушки просияло.

— Это — правда?! — во все свои огромные глаза уставилась она на Александра.

— Да, — подтвердил тот. — Нам очень нужен сейчас профессиональный журналист. Ах, ты… Только ведь бухгалтер у нас — та самая Галина Степановна, — вдруг вспомнил он и вздохнул: — Если она вас узнает, то вряд ли удастся уговорить ее назначить вам подходящий оклад!

— А мне ничего и не надо! — остановила его девушка. — Пусть все будет во славу Божию! Ведь это же — для души!

Они еще немного постояли и договорились встретиться в редакции, как только у Татьяны выкроится свободная минутка.

На том прогулка и закончилась.

Домой Вера вернулась смертельно усталой и от этого сильно раздраженной.

Сестра милосердия Даша помогла ей раздеться и стала готовить на завтра борщ.

Вера своими придирками, что она неправильно закладывает в кастрюлю овощи, довела ее до таких слез, что Александр с горечью усмехнулся про себя, что после этого борщ можно и не солить.

Но это был явно смех сквозь слезы.

Вера настолько устала — или расстроилась от этой усталости — трудно было понять, чего было больше, что он даже испугался за нее.

Впервые она попросила прочитать сокращенное Серафимовское правило.

А об акафисте даже и не заикнулась…

Когда лодка приблизилась к кораблю на расстояние голоса, Клодий поднялся во весь рост и, грозно потрясая кулаком, что есть сил, закричал:

— Эй, келевст! Слышишь ли ты меня?

— Да! — появившись у борта, неохотно ответил келевст. Он был явно огорчен и растерян. — Чего тебе надо? Мало того, что ты обманул меня, так хочешь теперь еще и надсмеяться надо мной?

— Нет! — еще громче, придавая своему голосу угрожающие нотки, прокричал Клодий. — Я вернулся, чтобы сказать, что Посейдон не простит тебя! Это так же точно, как то, что в трюме нет и никогда не было моего золота! Ты невинно губишь нас, и я призываю великого Посейдона быть судьей между нами! И — как можно скорее!

Клодий успел как нельзя вовремя. Иначе появившийся вдруг порыв ветра отнес бы его слова в сторону, и келевст просто бы не расслышал их. Но он услышал все, что хотел римлянин, и неожиданный для него, но ожидаемый сидевшими в лодке порыв ветра смутил его не на шутку.

— Видишь?! — заметив это, торжествующе прокричал Клодий. — Посейдон действительно справедливый и страшный на возмездие бог! Он услышал меня, и теперь начнется страшный шторм, который вас увлечет в морскую пучину, а нас, наоборот, вынесет к берегу!