Томас Фланаган - Год французов
Итак, в Киллале началась малая война, увечья и раны — одним, бездыханные тела — другим. Слухов, порожденных страхом и взаимным недоверием, было предостаточно. Католики поговаривали, что их ждет та же участь, что и крестьян Уэксфорда за месяц до восстания, когда ввели военное положение. То же и здесь: ополченцы и регулярные части станут жечь поля и хижины, а тайролийские йомены — служить им не хуже верных псов. И многие протестанты, особенно низших сословий, тоже считали, что кровавых столкновений не избежать, но начнутся они лишь с высадкой французов. Страх и вражда вихрем носились по убогим улочкам Киллалы. Зайдет крестьянин в лавчонку к протестанту, грозно насупится, ткнет пальцем в моток веревки или жестяную плошку, и торговец, не обмолвившись ни словом, сурово поджав губы, протянет ему товар.
Людские страхи распаляли воображение, каких только самых невероятных домыслов не наслушаешься. У ирландцев очень живое воображение, они населили и землю и небеса невидимыми существами, всякий холм, всякий валун служил обиталищем доброго или злого духа. Это еще раз доказывает, что люди они простодушные, погрязли в суеверии, и живут по заветам невежественных старух — вещуний да бродячих прорицателей. Даже в мирное время не преодолеть им этого препятствия на пути к цивилизации, и да простят мне столь предвзятое суждение, но думается, что римская церковь благосклонно относится ко всем небылицам и фантастическим измышлениям. Во времена больших свершений такое пристрастие к вымыслам чревато опасными последствиями.
И вот как все обернулось. Мятежи потрясали Ольстер и Уэксфорд, и лишь в Мейо царили тишина и покой, хотя о волнениях прослышали. Бродяги-прорицатели, торговцы, потешники и сказители разносили по всей Ирландии яркие, щедро приукрашенные истории о тех ужасных столкновениях. Из таверны в таверну, из деревни в деревню передавались пророчества, предсказывавшие грядущий день избавления народа Гэльского от иноземного гнета. Пока в Мейо было спокойно, к этому вздору не прислушивались. Но теперь напуганные крестьяне внимали ему и, собираясь на просушке торфа, передавали из уст в уста предсказания невежественных рифмоплетов: жена мельника в Атлоне принесла сына с четырьмя большими пальцами, значит, тому мельнику и вести армию народа Гэльского. А решающая битва-де грянет за рекой Шаннон, в долине Черной свиньи. Из Франции и Испании спешат на подмогу сестре-Ирландии черные суда с высокими мачтами. Все эти пророчества совсем не касались Мейо. Поле брани от реки Мой и впрямь за тридевять земель, нашей спокойной жизни бои грядущие не угрожали. Да и какое отношение имели будущие великие победы (если, конечно, усмотреть величие во младенце о четырех больших пальцах) к нашим малым бедам: человека убили да бросили в болото, другого пытали и изуродовали.
Первого августа отряды тайролийских йоменов были приведены в боевую готовность, а мировые судьи начали расследование подстрекательских и преступных действий, чтобы в дальнейшем раскрыть и обезвредить организацию, именующую себя «Избранники Киллалы». Мировых в округе было четверо: капитан Купер, господин Гибсон, господин Сондерс и мой друг, господин Фолкинер. О капитане Купере сказано уже достаточно, к нему я еще вернусь. Гибсон и Сондерс — люди честные, но грубые и бесцеремонные, резкие в суждениях, скорые на суд. Лишь господин Фолкинер характером соответствовал должности мирового судьи, во всяком случае по нашим английским меркам, то есть он в равной степени уважал и почитал как показания и улики, так и здравый смысл. Мировые предложили допросить всякого, кому, по их разумению, хоть что-то известно о бесчинствах Избранников, и, если это не принесет желаемых результатов, предать суду самих допрашиваемых. Такие крутые меры, очевидно, должны были помочь им выполнить обязательства, взятые под присягой. Проводя расследование, они, нимало не стесняясь, прибегали к насилию. За людьми на допрос приходили вооруженные йомены, грубо, как рабов, выволакивали их из хижин. Не раз и не два чинили настоящие зверства, и тщетны были все увещевания. Более того, господин Фолкинер понял, что его коллеги настроены выносить приговоры независимо от того, имеются доказательства вины или нет. Мерилом служило лишь обычное подозрение, а также желание посеять в сердцах крестьян ужас. На каждом заседании суда господин Фолкинер безуспешно спорил с остальными мировыми, противясь такому беззаконию. Последствия, как вскорости мы увидим, окажутся весьма пагубными.
По настоянию господина Фолкинера я присутствовал на допросах, хотя, конечно, участия в них не принимал. Добрый, простодушный господин Фолкинер полагал, что присутствие духовного лица образумит и исполнит благочестия его коллег. Грустно и тяжко было мне наблюдать за происходившим. Я только что перечитал протоколы заседаний суда, которые вел секретарь-стряпчий из Баллины, господин Джошуа Грин. Нагромождения вопросов и ответов точно стога соломы, увы, полой, и не помогут мне насытить содержанием те долгие вечера. Большинство допрашиваемых не владело английским. Купер задавал вопросы по-ирландски, потом переводил их нам. Не сомневаюсь, что до нас эти вопросы доходили значительно и неправомерно приглаженными. Свидетели не скупились на слова, в комнате при свечах на нас обрушивался поток дикарских звуков, выразительных жестов. Люди, несомненно, пытались доказать свою непричастность, клялись всеми святыми. А от капитана Купера мы слышали лишь краткое: «Он упорствует, говорит, что ничего не знает». Здесь я приведу запись свидетеля, говорившего по-английски. Запись сделана господином Грином и в полной мере дает представление о его умении.
Показания Оуэна Мак-Карти, учителя из Киллалы«Я веду занятия в школе классического направления в Киллале. У меня занимаются мальчики разного возраста. Мне тридцать семь лет. В эти места я приехал три года назад. Родился я в Трейли, графство Керри, там же и преподавал, равно как и в Корке, и в Лимерике, графство Корк. В Керри и Корке мною было получено официальное разрешение на преподавание. В обоих городах я присягал на верность королю Георгу, коего признаю и нашим законным монархом. В Киллале я не подавал аналогичного прошения, так как закон того более не требует. Однако считают, что должно хранить верность былой присяге, как к тому призывает и учение моей церкви. Противного от католических священников мне слышать не доводилось.
Был несколько раз (но не в Киллале) под стражей по разным обвинениям, главным образом за неподобающее поведение при нарушении общественного порядка. В организациях Избранников и Объединенных ирландцев не состою и не могу указать ни одного их члена. Если бы у меня были подобные сведения, я бы тут же доложил суду. Объединенные ирландцы — безумцы и смутьяны. Республика — это страна без короля. Я дважды присягал на верность королю Георгу. О замыслах Избранников знаю не больше других. Мне показывали их так называемое воззвание. Они безумцы и разбойники, а писавшему их воззвание недостает классического образования. В ту ночь, когда надругались над Сэмом Прайором, я был в таверне, что могут удостоверить многие.
В графстве Корк я учительствовал в местечке Макрум. Там тоже бесчинствовали Избранники, но я к этому касательства не имел. С Патриком Линчем, капитаном Избранников из Макрума, не знаком. Его, как и многих других, увидел впервые уже на виселице. Недовольство властями среди учеников не насаждал. Я пишу стихи по-ирландски, они широко известны среди тех, кто знаком с языком. Пишу о самом безобидном, как-то: о любви, о природе. В трезвом виде закон не преступал».
Из ответов Мак-Карти явствует, какие вопросы ему задавали и какие цели преследовали судьи. Господин Грин, если мне не изменяет память, изрядно сократил показания, очевидно руководствуясь здравым смыслом. Например, и капитан Купер, и господин Гибсон с подозрением отнеслись к тому, что Мак-Карти умеет читать по-французски, и они пытались выведать, не хранит ли он революционные брошюры из Парижа. У Мак-Карти хватило терпения спокойно ответить на все эти вздорные вопросы. Его чуть ли не штыками подняли с постели, но такие обстоятельства оказались ему на руку: ум его прояснился, он отвечал быстро и неодносложно и, как мне показалось, с чуть заметной язвительной усмешкой. Его показания явно разочаровали судей, и они с досады не раз называли его в числе вероятных «злодеев». Однако до поры оставили его в покое.
Зато семерым другим людям вынесли обвинения и отправили в тюрьму, в Баллину. Против них «показал» некто Подж Нолли, коротышка-горбун, немного знавший английский язык; в округе его недолюбливали. Даже капитан Купер понимал, что Нолли никоим образом не связан с Избранниками, зато тот с готовностью назвал множество людей, так или иначе высказывавших недовольство властью. Например, одним из арестованных оказался молодой крестьянин Джералд О’Доннел, помогавший брату Ферди на полях, арендованных у Купера. Было доказано, что в прошлом году Сэм Прайор пришел к нему за десятинным сбором, но Джералд О’Доннел выгнал его в шею с руганью и проклятьями. Нолли показал, что с той поры молодой О’Доннел за кружкой пива в таверне неоднократно угрожал Прайору и клялся, что в иных графствах со сборщиками десятины не церемонятся, отрезают уши.
