Наталия Вико - Тело черное, белое, красное
– Друзья мои, сосредоточьтесь наконец! Итак, я продолжаю! Представьте, что все мы – на необитаемом острове, который через несколько часов, нет, пусть даже через час, накроет гигантская волна. Помощи ждать неоткуда, и все мы неизбежно погибнем.
– Фи, мон шер, как это грубо! – капризно скривив губы, проговорила Мари, полноватая блондинка, наконец-то пойманная Жаком и стоящая рядом с ним, прислонившись к стволу дерева.
– Мари, не перебивай! Дослушай до конца. Кто знает, возможно, ты присутствуешь сейчас на первом сеансе будущего мэтра психиатрии. Еще будешь гордиться знакомством со мной. А не хочешь слушать – не мешай, молчи и считай звезды… – Бернар выразительно поглядел на Жака, словно ища у него поддержки.
– Да-да, Мари, это же, право, интересно, – поспешно проговорил тот и притянул девушку к себе.
– Я лучше бы… – недовольно шепнула ему Мари.
– …считала звезды, отраженные в моих глазах… – Жак поцеловал ее в висок. – Давай все же послушаем…
– Ну и пожалуйста! – Она обиженно вывернулась из его объятий и опустилась рядом с Ирэн на плед, расстеленный на траве рядом с кустом, обсыпанным мелкими душистыми цветами. Жак, скрестив руки на груди, остался на месте, а Виктор, взлохмаченный молодой человек, все это время гулявший где-то в одиночестве, пристроился недалеко от женщин на небольшом пеньке, настолько низком, что его длинные худые ноги в огромных ботинках казались сложенными в три раза.
– Итак, – продолжил Бернар, – через час никого из нас не будет. Рядом с нами нет священника, который бы выслушал наши предсмертные исповеди. Но все мы здесь – свои люди. Нам нечего скрывать друг от друга, хотя у каждого есть, как говорят англичане, свой скелет в шкафу. Давайте вытащим самые тягостные наши ошибки из тайников подсознания. Давайте говорить то, что бы мы сказали, зная, что нам осталось жить совсем немного, совсем немного… – Он пристально глядел на Ирэн.
– А делать? Делать можно? – Улыбнувшись, Жак бросил на Мари многозначительный взгляд.
– Черт возьми, – в голосе Бернара послышалось раздражение, – неужели единственное, о чем ты способен думать в свой предсмертный час, это как успеть… – Оборвав себя на полуслове, он сделал выразительный жест рукой.
– Смею тебя уверить, не всякий в свой последний час будет готов на это, дорогой Бернар… – огрызнулся Жак, доставая из корзинки бутылку вина и бокалы.
– Хватит, господа! Или мы принимаем правила игры, ради которой я, собственно, и пригласил вас сюда, или превращаем все это в заурядный пикник, допиваем вино, после чего расходимся спать. – Бернар, подцепив торчащий из корзины багет, взмахнул им, как дирижерской палочкой. – Ну что? Сыграем?
– Сыграем… – негромко проговорил Виктор, вытягивая затекшие от неудобного положения ноги. – А кстати, как твой братец? Он сюда не заявится? Все еще пытается тебя перевоспитать, непутевого, или махнул рукой и наконец предоставил тебе волю порочить древний род Тарнеров?
– У Бернара есть брат? – повернувшись к Мари, удивленно спросила Ирина, все это время молча наблюдавшая за происходящим. Опыт последних лет научил ее меньше говорить и больше слушать, поэтому и сегодня она предпочла наблюдать и размышлять.
Эта компания богатых и беззаботных молодых французов, ее сверстников, привлекала именно своей беззаботностью, отстраненностью от реальной жизни, в которой происходили войны и революции, разрушались и создавались государства, лилась кровь. Они, в отличие от ее несчастных соотечественников, оставивших обожженные души в России и черпающих жизненные силы в воспоминаниях, никогда не голодали и не подвергались насилию, не обременяли себя скучными разговорами о политике и не пытались решать вопросы мирового устройства. Видимо, от скуки они и пытались создавать умозрительные проблемы и также умозрительно их решать.
После пережитого за последние годы Ирину преследовало ставшее навязчивым желание сбросить старую кожу воспоминаний и, скользнув гибким телом по земле, спрятаться где-нибудь от мыслей о прошлом и кошмарных снов, вновь и вновь приходивших по ночам терзать беззащитный мозг. Ей, как в детстве, хотелось, чтобы однажды появился сказочный принц, который бы поднял ее сильными руками, принес домой, снял с нее и спрятал куда-нибудь подальше старую израненную змеиную кожу, превратил в принцессу, окружив любовью, лаской и добротой. Существовала только одна опасность – а вдруг он захочет однажды спалить змеиную кожу в огне? И тогда… Тогда она, наверное, сразу же умрет, потому что ей просто необходимо хоть иногда, ночью, завернувшись в серебристую чешую, ненадолго снова превращаться в Ирину из прошлой жизни… Только для того, чтобы всегда помнить о том, что все хорошее может вдруг оборваться и что надо радоваться каждому счастливому дню, подаренному Господом.
"Интересно, – Ирина усмехнулась, – откуда у меня взялось сравнение со змеей? Впрочем, возможно, мне просто меньше импонирует быть лягушкой… – она покосилась на молодых людей, – хотя бы потому, что французы поступают с лягушками совершенно бесчеловечно…" Протянув руку, она машинально отломила веточку от цветущего куста, рядом с которым сидела, и поднесла к лицу. Сердце кольнуло острой иглой воспоминаний… Аромат цветов, обсыпавших ветку, напомнил жасмин, росший рядом с их загородным домом… Когда-то… В другой жизни…
"Удивительно, какой же вред причинили нам горячо любимые русские народные сказки, внушившие, что добро всегда побеждает зло. Всегда! Но ведь это не так, это ложь… Возможно, самая светлая, но одновременно – самая страшная и разрушительная ложь. Единственное, на что способен человек, – это победить зло в себе самом. Людей, сумевших сделать это, можно узнать по ясным глазам… и по тому, что они их… не прячут".
– …Ну да, старший… – вернул ее к действительности голос Мари.
– Кто старший? – Ирина напряглась, пытаясь нащупать нить разговора.
– Да брат же! Я, правда, не видела его ни разу. Вы разве не слышали – граф Тарнер? У него поместья по всей Европе, но жить предпочитает здесь, во Франции. Говорят, – в ее глазах блеснул охотничий азарт, – закоренелый холостяк, и вообще, черствый сухарь.
– …ты, Виктор, можешь не беспокоиться о моем брате, – донесся раздраженный голос Бернара. – Кстати, я сам хотел предложить ему сюда приехать, но подумал, что это бесполезно – все равно, как всегда, откажется. – Он остановил взгляд на Жаке, который, уже успев расположиться на пледе поближе к Мари, что-то шептал ей на ухо. – Мой дорогой Жак, уж больно ты игрив сегодня. Вот с тебя-то мы и начнем. Поднимайся и иди туда, во-о-н к тому камню, – указал Бернар на край обрыва.
Жак, игриво подмигнув Мари, не спеша направился к обрыву, осторожно наклонившись, посмотрел вниз и тут же отпрянул.
Бернар извлек из кармана флягу, налил в колпачок густую темно-коричневую жидкость и протянул Жаку:
– Выпей. Не бойся, это так, для расслабления, настой из трав.
Сделав глоток, Жак смешно поморщился.
– Ты готов? – строго спросил Бернар.
Жак, перестав гримасничать, кивнул. Все притихли.
– Встань ко мне лицом, спиной к бездне, – нарочито мрачным голосом проговорил Бернар. – Нет, еще ближе.
Жак сделал полшага назад.
– Теперь смотри мне прямо в глаза… За твоей спиной – смерть! – Выделив последнее слово, Бернар начал делать перед лицом приятеля медленные пассы руками, словно окутывая его гипнотической пеленой. – Вспомни свою жизнь. Вспомни, что ты успел сделать низкого, недостойного. Вспомни самое страшное прегрешение, которое, будто ужасное чудовище, затаилось на дне твоей души. Вызови его и покажи мне. Если покривишь душой, суровый маятник времени столкнет тебя в бездну… Что ты хотел бы изменить, что мучает тебя? Говори… Я помогу тебе…
Жак, застыв на месте, смотрел прямо перед собой. Черты его лица, освещенные бледным отраженным светом луны, заострились…
"Странные люди", – думала Ирина, снисходительно наблюдая за происходящим. Она знала об увлечении Бернара психиатрией, в том числе модным нынче гипнозом, однако представить себе, что кто-то согласится вот так, стоя перед посторонними людьми, раскрыть свою душу, было просто невозможно. И потом, она с недоверием относилась к психологическим опытам и даже побаивалась вмешательств в психику человека, особенно если этим занимаются непрофессионалы. Вынь свой мозг со всеми мыслями и дай на время подержать другому человеку. Он там что-то подкрутит, подправит и… вернет на место. А что потом?
Вспомнился случай, о котором в свое время говорил весь Петербург. К относительно молодому – около тридцати пяти лет, – но уже достаточно известному психиатру профессору Иванцову обратилась жена одного высокопоставленного лица. Женщину мучили сильнейшие приступы астмы. "Доктор, я чувствую, что скоро умру. Мне уже ничего не поможет". "– Что вы, любезнейшая, вы сто лет жить будете. Сядьте и посмотрите мне в глаза. Дайте ваши руки. Послушайте, вы будете жить еще очень долго. Ваша болезнь пройдет".– "О чем вы говорите… Вы молодой, пышущий здоровьем… Вам не понять…" – "Хорошо! Тогда давайте условимся так…– вы умрете в один день со мной. Такой вариант вас устроит?" Женщина с грустной улыбкой согласилась. И что же? Она выздоровела. Без лекарств, без видимых причин – болезнь ушла. Прошло пять лет. Женщина решила поздравить врача с Новым девятьсот шестнадцатым годом и поблагодарить за свое чудесное исцеление. – "К сожалению, сегодня утром он трагически погиб – поскользнулся и попал под трамвай. Мы скорбим вместе с вами…" – ответили ей по телефону. Несчастная сумела дойти только до дивана и через несколько минут умерла от сильнейшего приступа астмы. Если бы она не позвонила ему, возможно, жила бы еще много лет…
