Раффи - Хент
Музыканты заиграли местный танец, и девушки, конфузясь и краснея, начали танцевать.
— Шабаш[33], шабаш! — кричали музыканты, заиграв веселее. Эфенди положил в руку каждой танцующей по серебряной монете.
Танцы, как всегда, начались девочками, за которыми стали выступать и взрослые. Первая пара, устав танцевать, бросала платок второй — так передавалась очередь; одна за другой являлись все новые и новые пары Эфенди щедро дарил им серебряные монеты, а музыканты играли со все большим воодушевлением.
Настала очередь и Варварэ. Красивая девушка превзошла остальных: в каждом движении ее замечалась грация, которой она обворожила всех.
— У нас, у армян, — сказал эфенди, — существует хороший обычай: танцующая девушка по окончании танцев становится перед почетным гостем, кладет голову на его колени и остается в таком положении до тех пор, пока не получит от него подарка.[34]
— Это прекрасный обычай, — подтвердили музыканты, — надо бы применить его и теперь.
— Варварэ, ты должна первая показать пример, — сказал ей эфенди, — ну-ка подойди, деточка.
Варварэ от стыда совершенно растерялась и стояла как вкопанная. Она скорее провалилась бы сквозь землю, чем согласилась подойти к эфенди. Но ее начали уговаривать: «Иди, не стыдись, авось получишь что-нибудь». Наконец ее насильно подвели к эфенди, и Варварэ принуждена была склонить свою красивую головку на его колени. Эфенди погладил ее пышные волосы и вложил ей в руку два золотых.
Во время этого веселья в комнату вошел один из жандармов эфенди и шепнул ему на ухо: «Человека, о котором вы говорили, нашли».
— Берите его и держите со всей предосторожностью, пока я не сделаю утром распоряжения, — приказал едва слышным голосом эфенди.
Жандарм удалился. Никто не понял, о чем они шептались.
Было уже за полночь. Лачужка мастера Петроса опустела. Музыканты ушли. Соседа Ого пьяного унесли домой. Толпа разошлась.
В доме остались только эфенди и десятник, который так напился, что ничего не соображал. Сусан приготовила постель для эфенди. Огонь погасили, и все разошлись по своим местам.
Что случилось в эту ночь, одному богу известно. Однако на следующий день Варварэ выглядела очень грустной, и еще несколько дней девушка не переставала плакать.
На рассвете того же дня в деревне произошло еще одно печальное происшествие: какого-то юношу в кандалах отвели к военному чиновнику, который прибыл в этот край специально для военных распоряжений.
Из жителей деревни никто не видел этого. Один только Томас-эфенди, следя за удалявшимися в ночном мраке фигурами, с радостью шептал:
— Иди теперь и свисти в свою дудку, сколько можешь.
Этот молодой человек был Дудукджян, или Салман.
XXVI
В доме старика Хачо никто не знал о случившемся с Салманом, но все очень беспокоились, что он не пришел ночевать. Особенно опечалились Вардан, Айрапет, Апо, точно они предчувствовали несчастье, постигшее их товарища. Утром все трое отправились в деревню с надеждой что-нибудь услышать о нем.
В полдень неожиданно явился Томас-эфенди. Приход его без слуг и полицейских старику Хачо показался очень странным, — он привык видеть его всегда со свитой. Эфенди взял за руку старика и отвел в сторону, как будто хотел сообщить ему какую-то тайну.
— Послушай, — начал он насмешливым тоном, — молодого человека, который «свистел в дудку», арестовали и отвели в «лоно Авраамово»…
Старик, поняв о ком идет речь, пришел в ужас.
— Крепись, — продолжал эфенди, — еще и не то услышишь.
И он рассказал ему, что будто бы передали ему о Дудукджяне. Салман прошлой ночью собрал в соседней деревне в доме одного крестьянина молодых парней, которым говорил «о человеческих правах», «о труде крестьянина», выражал протест против «насилия», «деспотизма», рассказывал, какими способами люди добиваются «свободной и счастливой жизни». Кто разберет его, о каких еще «сумасбродствах» толковал он. И вдруг нагрянула полиция и арестовала его. Администрация давно уже ловила этого «безумца», а некоторые его товарищи были уже арестованы. Теперь попался в ловушку и этот мышонок.
Томас-эфенди рассказал это, умолчав только о том, что Салмана выдал он.
— Теперь послушай новую сказку, — сказал он с усмешкой, точно хотел глубже ранить сердце несчастного старика. — Скоро придут полицейские обыскивать твой дом. Я как друг твой пришел предупредить…
Слово «друг» он произнес с особенным ударением. Старик задрожал, услышав о полицейских и обыске.
— Но еще есть время для спасения, — продолжал эфенди более холодным тоном. — Ты только скажи мне, осталось ли после него что-нибудь в твоем доме?
Как ни ужасна была весть, сообщенная старику, он все же немного успокоился, увидев, что такой человек, как эфенди, готов дружески помочь ему.
— Остался дорожный мешок, — ответил он, со страхом оглядываясь кругом, словно боясь, как бы кто не услышал его.
— Поди теперь вытащи этого осла из грязи… — пробормотал эфенди. — Только мешок остался!.. Подумаешь, какие это пустяки!..
И впившись в старика своим сатанинским взглядом, он прошептал:
— Каждая минута дорога для нас, идем скорее, спрячем этот мешок, пока не явились полицейские.
Старик, не сомневаясь в искренности эфенди, повел его к себе и указал на дорожный мешок Салмана.
— Запри двери, — приказал эфенди, а сам, открыв мешок, начал в нем рыться.
Там были письма с разными поручениями и адресами, векселя, выданные различными лицами, по которым Салман мог получать деньги, какие-то программы, инструкции и тому подобное. Было также несколько брошюр, из тех, которые он раздавал крестьянам, — словом, одни бумаги.
Эфенди с глубоким вниманием рассматривал все это и таинственно покачивал головой.
— Если хоть одна из этих бумажек попадет в руки правительства, тебя и твоих сыновей поднимут на виселицу и конфискуют все твое имущество.
Старик стоял точно окаменелый и не мог выговорить ни слова.
— Все это надо сжечь, — сказал эфенди и снова вложил в мешок вынутые бумаги.
— Я уже ничего не понимаю и не соображаю, — ответил старик дрожащим голосом, и на его глаза навернулись слезы.
Вдруг в голове эфенди мелькнула мысль: «Зачем жечь? Нужно просмотреть все бумаги, авось, они понадобятся мне, зачем уничтожать?» — и он спросил старика:
— Нет ли в твоем доме тайника, куда можно было бы временно спрятать все это?
— Есть, — ответил старик.
В его доме действительно были потайные углы, куда в минуты опасности старик прятал свое ценное имущество, но так как в тех краях почти всегда было неспокойно, то некоторые из тайников были заняты, остался только один, который можно было показать эфенди.
Они взяли опасный мешок и отправились в чуланчик, где держали масло, вино и разные продукты. Пол чулана был устлан тонкими каменными плитами. Старик поднял две плиты, под ними оказалась маленькая железная дверь. Хачо достал из кармана ключ, вложил его в замочную скважину, повернул два раза, и дверь отворилась. Они спустились по узкой лестнице в подвал.
В мрачной пустоте подвала нельзя было ничего различить. Воздух был очень тяжел и удушлив. Оставив там мешок, они поспешно вышли. Старик запер дверь и прикрыл пол плитами так, что никому и в голову не пришло бы, что под ними скрывается тайник.
— Дай мне ключи, — сказал эфенди, — я спрячу; теперь у тебя нет друга вернее меня.
Хачо, не долго думая, отдал ему ключи. Он так перепугался, что готов был пополнить любое приказание эфенди.
— Мне нужно о многом поговорить с тобой, старшина, но теперь не время: того и гляди явится полиция с обыском, — сказал он торопливо. — Пока я дам тебе несколько советов: никто не должен знать о нашем свидании; все, что мы сделали, должно остаться тайной, о ней не должны знать даже твои сыновья и домашние. Когда грянет полиция, постарайся держаться кок можно спокойнее и притворяйся наивным. Пусть ищут, где хотят! Опасный мешок мы уже спрятали, сам дьявол не найдет его. Не отрицай того, что этот «свистун» жил у тебя, только скажи, что его знать не знаешь и ни тебе, ни твоим сыновьям не известно, почему он скитается в этих краях.
Окончив свои наставления, он вышел из чуланчика.
— Теперь укажи мне другой выход, откуда я мог бы улизнуть незаметно.
Старик повел его через задние ворота, ведущие к скотным дворам.
— Прощай. Я вернусь, когда кончится обыск, и как-нибудь улажу дело, ты не беспокойся.
Эфенди удалился. Дорогой он несколько раз повторял про себя: «Теперь жизнь твоя в моих руках, старшина Хачо, что захочу, то и сделаю»…
Был первый час. Вардан, Айрапет и Апо еще не возвращались, остальные сыновья работали в поле. Женщины заняты были приготовлением обеда. Крестьяне обычно обедают в поле, а потому никто из домашних не знал о случившемся.
