Раффи - Хент
Старик Хачо с нетерпением ждал полиции, как приговоренный ждет смерти, зная ее неизбежность.
Он скрыл все от домашних, не желая пугать их заранее.
Наконец явился офицер с толпой полицейских.
Хотя домашние ничего не знали о происшедшем, все же приход солдат не удивил их: им не впервые было принимать таких гостей, которые приходили, оставались по нескольку дней, ели, пили и потом уходили. Появление турецких солдат в домах армян крестьян, в особенности в доме старшины, было обыкновенным явлением.
— Мне приказано произвести обыск, — сказал офицер, обратившись к старику Хачо.
— Дом мой к вашим услугам, где хотите осматривайте, — ответил старик, стараясь сохранить хладнокровие.
Офицер предварительно приказал запереть все двери и, расставив везде часовых, начал обыск. Прежде всего осмотрели ода, затем перешли к другим комнатам и, заглянув во все углы и щели, перебрали все предметы, но ничего подозрительного не нашли.
Женщины поняли, что случилось нечто необыкновенное, и подняли вопль. Но старик велел им молчать. Он успокоил их, сказав, что ничего опасного нет.
Покончив с обыском, офицер начал допрос.
— Жил ли в этом доме молодой человек, по имени Микаел Дудукджян?
— Он провел здесь несколько дней, — ответил старик.
— Знали ли вы его раньше?
— Я видел его впервые.
— В таком случае, почему же вы приняли его?
— Я старшина этой деревни. Вы ведь знаете местный обычай, по которому дом старшины что-то вроде караван-сарая или гостиницы, где всякий чужестранец и незнакомец находят ночлег. Как могу я знать, кто приходит или кто уходит отсюда?
— Не оставил ли он у вас каких-нибудь вещей?
— Ничего не оставил.
— Вам не известно, с какой целью бродил он в этих краях?
— Он ничего нам не говорил. Знаю только то, что он учитель.
— С кем он виделся или совещался?
— Учитель виделся со многими, чтобы приискать себе учеников.
— А вы знаете, где он теперь?
— Нет.
— Он арестован.
— Тем лучше, если он плохой человек. В эту минуту постучали в калитку.
— Не впускать никого, — приказал офицер. Слуга доложил, что это Томас-эфенди.
— Он может войти.
Вошел Томас-эфенди и, увидев офицера с солдатами, притворился удивленным, точно не знал, почему они явились в дом Хачо.
— Добрый день! В чем дело, что случилось? — спросил он, изобразив на лице крайнее удивление.
Офицер объяснил цель своего прихода. На лице эфенди появилась притворная улыбка, и он, взяв за руку офицера, сказал:
— Ручаюсь головой, что вы не найдете ничего подозрительного в доме Хачо. Вы не знаете еще, какой он добрый и честный человек.
Эфенди отвел офицера в приемную, а солдаты и полицейские остались сторожить ходы и выходы.
— Старшина, — обратился эфенди к старику, — эти люди голодны, прикажи приготовить для них обед. Нужно, чтобы водки было побольше, ты понимаешь?
Последние слова он произнес по-армянски. Старик вышел из приемной совершенно успокоенный, думая, что опасность миновала.
Но все еще было впереди. Турки и не думали так легко выпустить из рук старика. Хотя в доме его не нашлось никаких улик против него, достаточно было и того, что Хачо был армянин, и притом армянин богатый, а это — сытная дичь для турецкого чиновника.
Томас-эфенди сам начал это дело, это он выдал Салмана властям, направил офицера с обыском в дом старика, и ему ничего не стоило спасти несчастного от подстроенной ловушки. Но чтобы достигнуть своей коварной цели, эфенди, наоборот, старался еще больше осложнить дело.
Когда Хачо вышел из комнаты, чтобы распорядиться насчет обеда, офицер обратился к Томасу-эфенди:
— Эфенди, как вы думаете? По-моему, этот человек невиновен.
— Вам известно, бек, — ответил хитрец, — что не в правилах Томаса-эфенди выводить так скоро свое заключение. Для меня дело это слишком темное. Я думал, вы найдете здесь что-нибудь подозрительное, что показывало бы, насколько эти люди сочувствовали планам арестованного. Но странно, что не нашлось улик. Однако у нас, у армян, есть тайна, которая называется «исповедью» — я должен «исповедать» этих людей. Больше всего я подозреваю двух сыновей старика и одного чужестранца, который гостит у них.
— Кто этот чужестранец? — спросил офицер.
— Молодой парень из России. Нужно вам сказать, он слишком опасный человек и большой враг нашего правительства. Он скитается в этих краях под видом купца, но на самом деле это русский шпион.
— Если он русский подданный, то арестовать его будет немного трудно, — ответил офицер.
— В военное время всегда можно арестовать его как шпиона, а как вам известно, война будет скоро объявлена.
— Да, я знаю…
— Об этом молодом человеке я говорил уже с, его превосходительством военным генерал-прокурором. Разве он не дал вам никаких приказаний?
— Паша приказал мне только исполнить все ваши распоряжения.
— Прекрасно, — сказал эфенди с радостной улыбкой, — я сделаю все, что нужно, а потом скажу вам что-то по секрету.
— Говорите сейчас, я не люблю ждать, — ответил офицер.
— Тогда я скажу вам на ухо.
Офицер подставил ухо, хотя в комнате, кроме них, никого не было, и эфенди прошептал:
«Старикашка довольно богат! Надо содрать с него как можно больше».
Хорошо зная турецких чиновников, Томас-эфенди был уверен, что они интересуются не столько сущностью дела, сколько возможностью содрать с обвиняемого побольше денег. Эфенди на этом строил свои расчеты.
Поэтому он обрадовался, когда офицер немедленно спросил:
— Следовательно, что же нам теперь делать?
— У вас с собой достаточно людей, господин офицер, установите надзор за стариком и его сыновьями — Айрапетом и Апо. Кроме того, прикажите арестовать русского шпиона Вардана.
Офицер записал имена Апо, Айрапета и Вардана.
— Ваши сегодняшние обязанности ограничились обыском, — продолжал эфенди, — но следствие еще не окончено. На основании этого вы должны взять этих людей под надзор, пока окончится допрос у паши.
— Понимаю, — ответил офицер.
— А я должен играть роль посредника, притворяясь защитником обвиняемых, чтобы узнать от них побольше тайн, понимаете?
— Понимаю… — ответил офицер.
XXVII
В то время как Томас-эфенди и офицер строили свои планы, во дворе между солдатами происходил такой разговор.
— Мухамуд, — спросил один из них своего товарища, — если останемся здесь ночевать, какую из невесток этого армянина ты выберешь себе?
— Мне очень понравилась та маленькая, краснощекая, — ответил он.
— А меня совсем свела с ума эта черноглазая, — сказал первый.
Во время обыска в женской половине дома солдаты, видно, обратили внимание больше на женщин, чем на обыск. Где женщина, там магометанин забывает все.
Впрочем, были и такие, которых скорее заинтересовало богатство Хачо.
— С каких пор грызет меня жена, чтобы купил ей медный котел для молока, просто покою не дает, — сказал пожилой солдат, — а здесь я как раз наткнулся на такой точно, какой ей нужен. Когда буду уходить — непременно унесу.
— А я заметил красивый коврик, — вмешался другой, — хорошо бы отдыхать на нем после сытного обеда и курить кальян, приготовленный рукой женушки.
Пожилой солдат, человек практичный и религиозный, заметил:
— Такие коврики более удобны для намаза[35]. Другой солдат, видно более завистливый и злой, сказал:
— Отчего это у гяуров должны быть такие красивые жены, такой богатый дом? А у нас дома нет и куска старого ковра, чтобы детям было на чем спать… Гяур должен быть подпоясан старым тоненьким кушаком, который при кашле может разорваться на десять кусков.
Эта обыкновенная поговорка магометан. На Востоке владелец толстого и роскошного кушака считается богачом и почетным человеком. По мнению мусульман, армянин, или гяур, должен быть так беден, что кроме старого кушака, который не выдержит даже малейшего напряжения от кашля, у него ничего быть не должно… Армянин не должен иметь и красивой жены, потому что он гяур; все ценное, красивое должно быть собственностью мусульманина.
Некоторые из солдат вышли в густой, тенистый сад, заботливо выращенный Хачо и его невестками. Солдаты ломали ветки деревьев, срывали зрелые плоды, а зеленые бросали на землю и топтали ногами. Старик видел все это, и сердце его разрывалось на части. Он вспомнил старинную персидскую поговорку: «Если начальник возьмет у садовника яблоко, то его солдаты вырвут все деревья с корнем». Турок способен на такое варварство. Кто не имеет жалости к живому растению, тот не может чувствовать жалости и к людям. Турок съест плод, а само дерево уничтожит. Турок отнимет у человека деньги, добытые трудом, а его самого убьет… Как безжалостно уничтожил он прекрасные леса на своей земле, так же безжалостно убивает он и своих подданных других наций…
