Эйдзи Ёсикава - Честь самурая
— Не утруждай себя так. Как только вернутся силы, ты сможешь смыть бесчестье, но торопиться сейчас некуда.
Услышав слово «бесчестье», Нагаёси заплакал.
Он достал из складок плаща письмо, благоговейно вручил его Хидэёси и вновь простерся ниц:
— Для меня будет великой честью, если вы, мой господин, это прочтете.
Хидэёси кивнул. Ему было жаль несчастного.
Совершив намеченную на день поездку на поле предстоящего сражения, Хидэёси к вечеру вернулся в Гакудэн. Его ставка, в отличие от неприятельской на холме Комаки, находилась не на возвышенном месте, но Хидэёси удалось наилучшим образом использовать окрестные леса, поля и реки, так что расположение его войска, занимающее площадь в два квадратные ри, оказалось окружено рвами и частоколами.
Для пущей предосторожности деревенский храм намеренно украсили так, что постороннему могло бы показаться, будто именно здесь стал на постой Хидэёси.
Для Иэясу местопребывание Хидэёси оставалось загадкой. Тот с равным успехом мог находиться как в Гакудэне, так и в Инуяме. Часовые на передней линии были столь бдительны, что и струйка воды не могла бы просочиться сквозь их посты. Разведка с обеих сторон оказалась предельно затруднена.
— Мне не удалось как следует помыться с тех пор, как я выехал из Осаки. Сегодня я постараюсь наверстать упущенное! — воскликнул Хидэёси.
Ему устроили фуро под открытым небом. Для этого слугам пришлось выкопать в земле глубокую яму и выстлать ее дно и стены большими листами вощеной бумаги. Заполнив яму водой, они накалили на костре кусок железа и опустили его в яму, чтобы согреть воду. Затем прикрыли деревянными плашками края ямы и отгородили ее ширмами.
— Славная вода!
Забравшись в бесхитростную купальню, Хидэёси нежился в горячей воде и поглядывал на вечерние звезды. «Нет большей роскоши, чем эта», — думал он, смывая с тела пот и грязь.
В прошлом году он начал расчистку местности вокруг Осаки, задумав возвести там величественную крепость. Сам он получал куда большее удовольствие от простых радостей и удобств, тогда как золоченые стены и убранные драгоценными камнями башни крепости оставляли его в душе безразличным. Внезапно он почувствовал острую тоску по родительскому дому в Накамуре. Когда он был маленьким, мать во время купания терла ему спину…
Давно Хидэёси не испытывал подобного умиротворения; с таким ощущением он вернулся к себе в покои.
— Вы уже здесь! — воскликнул он, увидев, что военачальники, заранее приглашенные на вечерний совет, собрались и ждут. — Взгляните на это!
Достав из складок плаща карту и письмо, он передал их собравшимся. Письмо было прошением от Нагаёси, написанным собственной кровью. Карта была взята у Сёню.
— Ну, что скажете о замысле? — спросил Хидэёси. — Прошу высказываться откровенно.
Некоторое время все провели в молчании. Казалось, каждый из присутствующих погрузился в размышления.
Наконец один из военачальников воскликнул:
— Думаю, это великолепный план!
Взгляды присутствующих разделились поровну. Одни одобряли Сёню, другие порицали, неизменно восклицая при этом:
— Хитроумный замысел всегда рискован!
Разговор зашел в тупик.
Хидэёси слушал, улыбался и не вмешивался. Тема была настолько важной, что единодушного решения не предвиделось.
— Полагаем предоставить окончательное решение вам, князь. Нет сомнений, что оно окажется мудрым.
Настала ночь, люди разошлись по своим шатрам.
Истина заключалась в том, что на обратном пути из Инуямы Хидэёси принял окончательное решение. И созвал совет вовсе не потому, что не смел сделать это единолично. Наоборот, потому он их и созвал, что все заранее решил. Речь шла только о внутреннем оправдании: со всей остротой стоял вопрос, что есть истинный вождь. У военачальников после совета создалось впечатление, будто Хидэёси не решится воспользоваться планом Сёню.
В глубине души Хидэёси рвался в бой. Если бы он не принял предложения Сёню, слава последнего и его зятя Нагаёси оказалась бы навсегда подорвана. Более того, существовала опасность, что отказ от плана вызовет их гнев, который нельзя будет утишить и смягчить.
Положение воюющих сторон таило в себе ростки смертельной опасности для всех. Вдобавок Хидэёси вынужден был считаться с возможностью того, что в случае нового поражения Сёню Иэясу попытается перетянуть его на свою сторону.
«Икэда Сёню теперь мой подчиненный. И если он воображает себя жертвой молвы, то его горячность более чем оправдана», — думал Хидэёси.
Выхода не было, требовался шаг, способный вызвать перемены.
— Да будет так! — воскликнул Хидэёси. — Не стану ждать завтрашнего приезда Сёню, пошлю к нему гонца сейчас.
Получив срочное послание Хидэёси, Сёню стрелой понесся в ставку главнокомандующего. Был час четвертой стражи, ночь стояла непроглядно-черная.
— Я принял решение, Сёню.
— Я рад, мой господин! Позволите ли вы мне возглавить войско, которое нанесет внезапный удар по Окадзаки?
До зари двое полководцев успели обговорить задуманное во всех подробностях. Сёню позавтракал с Хидэёси, а затем вернулся в Инуяму.
На следующий день казалось, будто на поле боя полная тишина. На самом деле происходили скрытые перемещения каких-то отрядов.
В небо, застланное облачной пеленой, в послеполуденные часы поднимались дымки от ружейных выстрелов. Стреляли обе стороны. Стрельба доносилась из окрестностей Онаватэ. А на дороге Удацу пыль заполнила воздух — там две или три тысячи воинов западного войска пошли на вражеские укрепления.
— Началось!
Глядя в ту сторону, где клубилась пыль и звучали выстрелы, военачальники испытывали жгучее волнение. Они присутствовали при переломе судеб страны. Кто бы ни вышел победителем в начавшейся схватке, он становился властелином страны и вершителем времен.
Иэясу знал, что Хидэёси никого не боялся, но никого и не уважал так, как покойного Нобунагу. Теперь, после гибели князя Оды, страх и уважение у Хидэёси начал вызывать превратившийся в противника Иэясу. Утром в лагере на холме Комаки не дрогнуло ни одно знамя. Все выглядело так, словно войску был отдан приказ не отвечать на вылазки противника, преследующие одну цель — проверить решимость и боевой дух восточного войска.
Настал вечер. Полк западного войска, завершив вылазку и возвращаясь в лагерь, обнаружил на дороге россыпь вражеских подметных писем. Одно из них доставили Хидэёси.
Ознакомившись с письмом, Хидэёси пришел в ярость. Текст гласил:
«Хидэёси вынудил покончить с собой князя Нобутаку, сына своего покойного господина, которому сам Хидэёси был стольким обязан. Сейчас Хидэёси поднял восстание против князя Нобуо. Он постоянно мутит воду в самурайском сословии, навлекая на головы простых людей новые несчастья. Именно он — единственный поджигатель нынешней войны. Затеяна она лишь затем, чтобы насытить его непомерное тщеславие».
Дальше говорилось, будто Иэясу повел в поход свое войско, чтобы положить конец вопиющей несправедливости и что его войско идет Путем Воина.
Хидэёси пришел в бешенство, что случалось с ним редко. Краска гнева залила его лицо.
— Кто сочинитель этого клочка лжи? — гневно воскликнул он.
— Исикава Кадзумаса, — ответил приверженец.
— Писца ко мне! — оглянувшись через плечо, закричал Хидэёси. — Пусть повсюду разошлют грамоты с одинаковым содержанием! Содержание таково: воин, доставивший голову Исикавы Кадзумасы, получит вознаграждение, равное цене десяти тысяч коку риса!
Но и отдав такой приказ, Хидэёси продолжал бушевать. Он призвал оказавшихся поблизости военачальников и распорядился:
— Недостойный Кадзумаса позволил себе слишком многое! Возьмите запасные полки и выставьте их на передовую прямо перед расположением войска Кадзумасы. Нападите на него ночью. Сражайтесь всю ночь до рассвета, продолжайте натиск днем и вечером, бейтесь непрерывно, не оставляя Кадзумасе и мгновения, чтобы перевести дух!
Ужин он распорядился подать себе прямо в шатер. Что бы ни случилось, Хидэёси никогда не забывал поесть. Покуда он сидел за трапезой, гонцы без устали сновали на всем пространстве между Гакудэном и Инуямой.
Наконец прибыл последний вестовой с донесением от Сёню. Что-то бормоча под нос, Хидэёси допил суп со дна чашки. Этим вечером ружейная стрельба доносилась издали. Выстрелы звучали в продолжение всей ночи и не прекратились с рассветом. Все думали, что идет огневая подготовка к общему наступлению западного войска под командованием Хидэёси.
Однако первый удар, нанесенный накануне, был со стороны Хидэёси не более чем уловкой: подлинный смысл происходящего состоял в подготовке к внезапному нападению войска Сёню на Окадзаки. Подготовка скрытно велась в крепости Инуяма.
