Степан Суздальцев - Угрюмое гостеприимство Петербурга
Он выслушал доклады подчиненных, после чего уединился в своем кабинете с тем, чтобы разобрать накопившиеся за два дня бумаги.
В дверь постучали.
Это был полковник Сумароков, один из помощников графа в отделении.
— Ваше высокопревосходительство!
— Здравствуйте, Семен Кириллович, — вежливо кивнул Александр Христофорович.
— Только что из уголовного сыска передали депешу, — по-военному отрапортовал Сумароков.
— Депешу? — протянул граф. — Но мы же с вами, Семен Кириллович, сейчас не в армии.
— Так точно, ваше высокопревосходительство! — Сумароков подал записку графу.
Александр Христофорович ее развернул и прочитал краткое сообщение. Лицо его не изменилось нисколько, однако внутри он почувствовал смесь удивления и того неприятного чувства, которое посещает нас, когда случается событие крайне скверное и вдобавок совсем неожиданное.
— К вам поручение, — медленно произнес Александр Христофорович.
— Слушаю-с!
— В уголовный сыск передать, чтобы ни одной живой душе не говорилось об этом событии. — Он поднял вверх записку. — Сообщите, что я лично займусь этим делом и не позволю кому-либо вмешиваться в него.
— Будет выполнено, ваше высокопревосходительство! — щелкнул каблуками Сумароков.
— И пусть подадут мне карету: я срочно должен уехать. — Александр Христофорович встал. — А этими бумагами, — он указал на стол, — займитесь.
Владимир Дмитриевич сидел в кабинете.
Он курил. Он думал. Он молчал.
К дому подъехала карета. В дверь постучали.
— Иди к себе, — произнес граф.
Дмитрий вышел через дверь, ведущую на лестницу.
В другую дверь вошел Аркадий:
— Ваше сиятельство, к вам граф Александр Христофорович!
Вошел граф.
— Владимир Дмитриевич, добрый день! — поздоровался он.
— Я ждал вас, Александр Христофорович.
Начальник Третьего отделения Тайной полиции пронзительно посмотрел на Воронцова и произнес внушительным тоном:
— Это правда?
— Мой ответ не может быть «да» или «нет», поскольку я не знаю, какая правда известна вам.
— Ваш племянник действительно убил Константина Болдинского на дуэли? — прямо спросил Александр Христофорович.
— Это правда, — выдохнул Владимир Дмитриевич.
— Вы понимаете, что теперь я обязан отправить его в крепость?[61]
— Вы, Александр Христофорович? — слегка удивился Воронцов. — Мне казалось, Дмитрий убил соперника в равном поединке по всем законам чести. Какое это имеет отношение к государственной измене, угрозе его величеству или императорской власти?
— Говоря о себе, я имел в виду полицию, — пояснил граф.
Здесь нечего было ответить. Возглавляя Третье отделение, Александр Христофорович действительно имел власти больше, чем министр полиции и многие другие министры. Всякому было известно, что этот человек имеет при дворе весу больше, чем кто бы то ни было. Возможно, его не зря считали самым могущественным человеком при Николае.
— Вы что-то собираетесь предложить? — поинтересовался Воронцов.
— Вам следует поговорить с императором, — сказал граф.
— Его величество настроен категорически против дуэлей и считает их преступлением.
— Речь идет о судьбе вашего племянника, — напомнил граф.
Но Воронцов не хотел встречаться с его величеством. Он хорошо помнил декабрь 1825 года. Тогда он просил Николая о снисхождении. Он уверял, что его брат не собирался восставать против власти и что его подвигло на это только чувство долга перед товарищами. Он обещал, что Григорий никогда не посмеет вступить в какое бы то ни было общество, будь то «Зеленая лампа» или Общество любителей российской словесности. Но новый царь был непреклонен. Он жестоко покарал всех участников декабрьского восстания.
Григорий был слаб здоровьем. Он не доехал до Сибири.
Владимир Дмитриевич пытался объяснить Николаю, чем грозит его брату ссылка, но император не внял его словам.
— Вы многое сделали для России, — сказал Николай, — и я хочу, чтобы вы знали, что я высоко ценю это. Но я не могу быть снисходителен к мятежникам, которые вышли с оружием и пытались восстать против законной власти.
В тот же вечер кавалерии генерал-майор Воронцов подал в отставку.
Ему сулили повышения и награды — так царь хотел купить его лояльность. Но Владимир Дмитриевич счел недостойным принимать это как плату за погубленного брата.
— Мой брат не был заговорщиком и не собирался восставать против царя, — произнес Владимир Дмитриевич, смотря в глаза Александру Христофоровичу, — однако он отправил Григория в Сибирь. Как я могу теперь, когда мой племянник действительно убил противника на дуэли, просить его величество о снисхождении?
— Владимир Дмитриевич, поверьте мне: простит, — спокойно ответил Александр Христофорович.
В дверь постучали. Это был Аркадий.
— Ваше сиятельство, не удержите зла. Николай Болдинский пожаловал.
— Прекрасно! — воскликнул Александр Христофорович, обрадованный таким неожиданным визитом. — Мне кажется, сейчас самое время, Владимир Дмитриевич.
— Самое время?
— Разумеется, — кивнул граф, — если он не держит на вашего племянника зла, он поможет вам убедить императора простить его.
— Проси, — сказал Воронцов.
Николай Васильевич Болдинский был в черном сюртуке.
— Владимир Дмитриевич, я не могу пожелать вам доброго дня, поскольку для меня это день скорби, — произнес он.
— Коля, я скорблю о гибели Кости вместе с тобой, — ответил хозяин дома.
— Здравствуйте, Николай Васильевич, — кивнул Болдинскому граф Александр Христофорович, которого тот сначала не заметил, — я как раз обсуждал с Владимиром Дмитриевичем подробности предстоящей его племяннику поездки в Сибирь.
— А я как раз явился с тем, чтобы сказать вам, Владимир Дмитриевич, — отвечал Болдинский, — что, несмотря на то, что произошло, я по-прежнему люблю вашего племянника и не держу зла на него.
— Коля, я знаю, что из-за нас ты…
— Нет, это все дуэль виновата. И я, позволивший Косте в ней участвовать. Когда мой брат умер, Митя держал его в своих руках. Он горше всех плакал о его смерти. Он сильнее всех переживал его гибель. И я уверен, если бы он мог повернуть все вспять, он бы никогда не вышел на поединок.
— Но теперь ему дорога в острог, — заметил Александр Христофорович.
— Вы ведь можете изменить это, — сказал Николай.
— Мне кажется, помиловать Дмитрия Григорьевича может только государь император, — пожал плечами граф.
— В таком случае вы должны устроить нам аудиенцию.
Стараниями графа Александра Христофоровича император выслушал Воронцова и Болдинского тем же вечером.
— Прежде чем я скажу вам свое решение, я должен поговорить с вашим племянником, — сказал император.
Аудиенция была окончена.
Был вечер. Дождавшись, когда просторные своды дворца опустеют, он вышел в Георгиевский зал и опустился в кресло.
«Россия занимает первое в Европе место по количеству дуэлей. В то время как французы и англичане борются с этим глупым пережитком средневековых традиций, мы стремимся уничтожить друг друга.
Какая глупость!
Что за нелепый армейский обычай: не признавать офицера достойным членом полка, если он никогда не дрался на дуэли.
Александр слишком спокойно относился к этому способу выяснения отношений. Считал его благородным. Но в дуэлях нет ничего, кроме глупости и безрассудства. Это безрассудство погубило многих великих людей.
Александр Сергеевич. Каким интересным он был собеседником. Как много он сделал для русского слова. Убит на дуэли.
А его тезка, Грибоедов. Тот был прекрасным композитором. Как я любил слушать в его исполнении его же собственный вальс. А после дуэли он потерял возможность играть.
Какое, однако, варварство!
Нет, нельзя, нельзя позволять им продолжать так бездумно убивать друг друга. Средневековые предрассудки. Я издал указ, запрещающий дуэли. И что же? Разве их количество сократилось? Только возросло. Они, словно дети, делают все тебе назло, делают из упрямства. Нельзя позволять им этого.
Это нужно пресекать и жестоко наказывать.
Как можно помиловать этого мальчишку?
Брат убитого просил меня об этом. Граф Воронцов приехал за этим.
Граф Воронцов.
Двенадцать лет назад он уже просил у меня о помиловании.
Но как мог я тогда это сделать? Эти люди восстали против меня. Против меня — своего императора. И почему? Что я тогда успел сделать? Я лишь взошел на престол в этот день. Я ведь не собирался быть царем. Меня учили военному делу, я должен был стать военным министром. Но когда Константин отрекся, я принял скипетр и державу, опустился на трон. Я думал быть реформатором, отменить крепостное право, открывать больницы, фабрики, строить суда, развивать нашу промышленность, медицину, науку.
