Иван Фирсов - Головнин. Дважды плененный
Капитан Трескин, свидетельствуя все части корабля, вскоре нашел, что в носу концы обшивных досок, вышедши из шпунтов, оставляли воде свободный проход, которым она лилась с таким стремлением, что даже слышно было ее журчание. Это крайне опасное положение корабля угрожало всему экипажу неизбежной гибелью; оставалась некоторая надежда на помпы, но и та скоро исчезла, ибо звенья цепей от беспрестанного действия начали ломаться.
Капитан и офицеры, не теряя нимало присутствия духа, прилагали неустанное старание содержать помпы в исправности и ломаные звенья немедленно заменяли новыми; но, несмотря на то, воды в трюме час от часу становилось более, а в 5 часов вечера поднялась она уже выше 4 футов. Такая пагубная течь возлагала на адмирала обязанность принять нужные меры для спасения экипажа».
Последний день октября принес радость всему экипажу. Тоскливо терпящему бедствие одинокому кораблю в пустынном море. После обеда сигнальный матрос с марса весело крикнул:
— Трехмачтовое судно справа!
Взметнулись одновременно две подзорные трубы. Трескин лучше Карцова знал приметы товарища по плаванию.
— Сие никак «Изяслав»!
Утомленное лицо Карцова озарила уставшая улыбка.
— Прикажи дать пушку и сигнал «Держаться вблизи адмиральского корабля!».
Семидесятичетырехпушечный «Изяслав» откликнулся без промедления и подошел к флагману. Ветер вроде бы несколько утихомирился, но забот у Трескина не убавилось. «Течь в корабле нисколько не уменьшилась. Капитан Трескин, беспрестанно осматривая все части, нашел и донес адмиралу, что, кроме прежней течи, открылась еще другая с обеих сторон в подводной части и столь опасная, что в трюме даже слышно, как бежит вода. Адмирал, желая испытать все возможные средства для спасения корабля, дал приказание подвести под него паруса, нашпигованные пенькой, которые во всяком другом случае могли бы совершенно соответствовать своей цели, но теперь большой зыбью корабли качало так сильно, что их тотчас изорвало. К несчастью, и помпы от беспрестанного действия начали чаще портиться, и запасных материалов для починки их почти совсем не осталось. Итак, для спасения корабля предстояло только одно средство: войти скорее в порт, но противные тихие ветры и течение от берегов препятствовали этому».
Но ресурс человеческой энергии не безграничен. Все силы отдавали матросы для спасения корабля, а воды не убывало. Замаячил на горизонте норвежский берег. где-то неподалеку небольшая бухта, но на пушечные выстрелы берег безмолвствовал. Обычно на такие призывы с моря высылают лоцмана, чтобы безопасно провести судно в порт.
А боцманы докладывали Трескину неутешительные новости:
— В трюме ежечасно прибывает на две сажени, помпы не управляются…
Карцов стоял рядом, все слышал, да и сам знал. Только что поднялся из нижних помещений на шканцы. Адмирал, не поворачиваясь, кивнул на «Изяслав».
— Передайте командиру срочно прибыть на флагман.
«Собрав всех офицеров, адмирал составил совет, в котором единогласно признано было, что для спасения экипажа не остается другого средства, как оставить корабль „Принц Густав“ и переехать на „Изяслав“. В полдень спустили на воду с обоих кораблей все гребные суда и начали перевозить людей, при сем случае, к чести офицеров должно сказать, никто не помышлял о своем имуществе: они следовали примеру бескорыстного и великодушного своего адмирала. В 6-м часу вечера капитан Трескин последним оставил утопающий корабль свой, в котором тогда было 12 футов воды. Вскоре после того ветер повеял от севера и дул тихо. „Изяслав“ по приказанию адмирала во всю ночь держался подле оставленного корабля, который в 9-м часу скрылся в темноте, а поутру его уже не видели: во время ночи он, без всякого сомнения, погрузился в морскую бездну».
Спустя три дня «Изяслав» бросил якорь у берегов Англии, на Ярмутском рейде, где собралась на зимовку русская эскадра.
Карцов подробно доложил Макарову о происшедшем и донес рапортом. Все это слышал и читал флаг-офицер Макарова. Запомнил не ради праздного любопытства. Поведал потом Головнин русским морякам это и другие грустные происшествия на море «не с тем, чтобы мореходец прибегал к ней во время бедствий и уже в самые минуты гибели искал средств в ея примерах к своему спасению, но чтобы от благовременного чтения имел в виду и, так сказать, в готовности все способы, могущие в разных обстоятельствах кораблекрушения послужить к его избавлению».
В английских портах Северного моря отстаивались, чинились, отдыхали русские эскадры, а на южном фланге в Средиземноморье эскадра Ушакова готовилась штурмовать грозную морскую цитадель на острове Корфу. В этом ему должны были помогать невольные союзники, турецкие корабли капудан-паши Кадыр-бея. За приготовлением к броску на Корфу ревниво наблюдал издалека Горацио Нельсон.
Англичанин попробовал отговорить от этой затеи турецкого адмирала: «Порте следовало бы знать, — предостерегал Нельсон капудан-пашу, — о той великой опасности, которая грозит ей в будущем, если она позволит русским утвердиться в Корфу».
Турки, однако, не послушались, отрядили для штурма крепости восемь кораблей. Два дня потребовалось русским морякам для взятия Корфу. «Храбрые войска наши, — доносил после боя Ушаков, — мгновенно бросились во все места острова, и неприятель повсюду был разбит и побежден…»
Падение Корфу было первым крупным поражением Французов в Средиземноморье. Громким эхом отозвалось это событие в Европе. До недавно покоренной Наполеоном Италии рукой подать. В России одним из первых поздравил Ушакова его давний приятель Суворов. «Великий Петр наш жив! Ура! Русскому флоту!» Александр Васильевич, по повелению царя, спешил к армии принять под свою руку войска и начать наступление против французов в Северной Италии.
Путь полководца лежал через Митаву. Там, пригретый царем, в бывших покоях Бирона [43] дожидался своего часа герцог Прованский, будущий Людовик XVIII. Его окружала свита, напоминавшая отдаленно королевский двор, — герцоги, графы, министры, мушкетеры. Суворова ожидал почетный караул гвардейцев. Отвечая на приветствия, он сразу изумил претендента на корону.
— Бог в наказание за мои грехи, — сердясь, проговорил фельдмаршал, — послал Бонапарта в Египет, чтобы не дать мне славы победить его.
Свита смущенно зашепталась. Еще никто в Европе не бросал такой вызов Наполеону.
— Ваша шпага есть орудие кары, — приглашая гостя в кабинет, проговорил герцог Прованский, а Суворов тут же нашелся:
— Надеюсь, ваше величество, сжечь немного пороху, чтобы выгнать неприятеля из Италии. И прошу вас, государь, назначить мне свидание с вами во Франции в будущем году.
Гениальный полководец все просчитал верно, начнет наступление с южных провинций, овладеет Лионом, затем ударит на Париж…
В начале апреля Суворов повел победоносное наступление в Италии и двинулся на запад. Со стороны Средиземного моря фланги суворовских армий надежно прикрывали эскадры Ушакова. Не менее успешно действовали они и на суше. В Южной Италии морской десант пересек весь полуостров, от Бриндизи до Неаполя.
Развивая наступление в Адриатике и в Италии, Ушаков помнил о важной цели — овладении Мальтой. Но тут скрестились шпаги союзников, русского и английского адмиралов.
Остро переживал Нельсон, что его упредили, и русские моряки овладели Ионическими островами. Он там «никогда не желал видеть русских. Все эти острова давно были бы нашими». Тут же, опасаясь усиления влияния русских на жителей Мальты, он дает указание капитану Боллу, блокировавшему Мальту. «И если какие-нибудь русские корабли или их адмирал прибудут на Мальту, вы убедите адмирала в очень некрасивой манере обращения с законным государем Мальты, если бы они захотели водрузить русский флаг на Мальте, и поведения относительно меня, командующего вооруженными силами державы, находящейся в таком тесном союзе с русским императором».
Каждый из них отстаивал интересы своей державы. Нельсон прекрасно понимал ключевое значение Мальты. Федор Ушаков имел твердый наказ своего императора, Мальтийского гроссмейстера. Ушаков, конечно, не читал гневных тирад Нельсона, но прекрасно проник в суть неблаговидного поведения англичан, в частности командора у берегов Египта Сиднея Смита. Своим мнением о коварстве британских союзников Ушаков делится с русским послом в Стамбуле: «Требования английских начальников морскими силами в напрасные развлечения нашей эскадры я почитаю за не иное чем как они малую дружбу к нам показывают, желая нас от всех настоящих дел отщепить и, просто сказать, заставить ловить мух, а чтобы они вместо того вступили на те места, от которых нас отделить стараются.
Корфу всегда им была приятна… После взятия Корфу зависть их к нам еще умножится… Ежели осмелюсь сказать — в учениках Сир Сиднея Смита я не буду, а ему от меня что-либо занять не стыдно».
